Сегодня цивилизованному миру нет нужды придумывать, что делать с Россией – либеральные европейские мыслители точно и давно определили как суть того, что есть Россия, так и стратегию поведения с ней, осталось лише подобрать соответствующие сегодняшнему дню инструменты. Приведенный ниже текст опубликован в 1927 г., однако читается так, как написанный позавчера.
—
Россия
Законопослушный гражданин своим трудом служит как себе, так и окружающим его людям и тем самым мирно интегрируется в общественный порядок. В то же время грабитель настроен не на честный труд, а на насильственное присвоение плодов чужого труда. Тысячи лет мир находился под игом военных захватчиков и феодальных владык, принимавших как должное, что плоды усердия других людей существуют для их потребления. Эволюция человечества по пути цивилизации и усиления общественных связей потребовала прежде всего преодоления интеллектуального и физического влияния военной и феодальной каст, которые стремились править миром, и замены идеала наследственного господина идеалом буржуазии. Вытеснение милитаристского идеала, уважающего только воина и презирающего честный труд, ни в коем случае не было доведено до конца. В каждом народе есть индивиды, умы которых все еще находятся в плену идей и образов милитаристской эпохи. У некоторых народов прорываются наружу и периодически одерживают верх кратковременные атавистические импульсы к грабежу и насилию (хотя, казалось бы, они давно укрощены). Однако в целом можно сказать, что у народов белой расы, населяющих сегодня Центральную и Западную Европу и Америку, ментальность, которую Герберт Спенсер назвал “милитаристской”, сменилась ментальностью, которой он дал имя “индустриальная”. Сегодня есть только одна великая нация, которая твердо придерживается милитаристского идеала, а именно русские.
Разумеется, даже среди русского народа есть такие, кто не разделяет этой идеи. Остается только сожалеть, что они не смогли одержать верх над своими соотечественниками. С того момента, когда Россия начала влиять на европейскую политику, она постоянно ведет себя как разбойник, поджидающий в засаде момента, когда он сможет наброситься на свою жертву и ограбить ее. Никогда русские цари не признавали никаких других ограничений для расширения своей империи, кроме продиктованных силой обстоятельств. Позиция большевиков в отношении территориального расширения своего господства не отличается ни на йоту. Они также признают только одно правило: при завоевании новых земель можно, а на самом деле нужно, идти так далеко, насколько отваживаешься, учитывая свои ресурсы. Счастливым обстоятельством, спасшим цивилизацию от уничтожения русскими, было то, что народы Европы оказались достаточно сильны, чтобы успешно отразить нападение орд русских варваров. Опыт, приобретенный русскими в наполеоновских войнах, крымской войне и турецкой кампании 1877—1878 гг., показал им, что, несмотря на огромную численность солдат, их армия не способна предпринять атаку на Европу. Мировая война просто подтвердила это.
….Ценностные суждения стоят вне науки и всегда являются чисто субъективными. Поэтому нельзя говорить о нациях как о более или менее достойных. Следовательно, вопрос о том, являются ли русские менее достойными или нет, лежит за пределами нашего обсуждения. Мы вовсе этого не утверждаем. Мы говорим только о том, что они не желают входить в систему человеческого общественного сотрудничества. В отношении человеческого общества и сообщества наций их позиция — это позиция народа, стремящегося к потреблению того, что накоплено другими. Люди, жизненными силами которых являются идеи Достоевского, Толстого и Ленина, не могут создать прочную социальную организацию. Они должны скатиться к условиям полного варварства. По сравнению с США природа более щедро одарила Россию и плодородием земли и разнообразными полезными ископаемыми. Если бы русские следовали такой же капиталистической политике, как американцы, то сегодня они были бы самыми богатыми людьми в мире. Деспотизм, империализм и большевизм сделали их самыми бедными. Сегодня они ищут капиталы и кредиты по всему миру.
Если с этим согласиться, то отсюда следует ясный вывод о том, каким должен быть руководящий принцип политики цивилизованных наций в отношении России. Пусть русские остаются русскими. Пусть в собственной стране они делают что хотят. Но им нельзя позволить выходить за пределы своей территории, чтобы они не разрушили европейскую цивилизацию. Разумеется, это не означает, что ввоз и перевод русской литературы следует запретить. Невротики могут наслаждаться ей, сколько пожелают, здоровые люди в любом случае будут ее сторониться. Это не означает, что русским следует запретить распространять свою пропаганду и раздавать по всему миру взятки, как это делали цари. Если современная цивилизация не сможет защитить себя от нападений наемников, то она в любом случае долго не просуществует. Речь также не идет о том, чтобы препятствовать американцам и европейцам посещать Россию, если она их привлекает. Пусть они своими глазами, на свой страх и риск и под свою ответственность посмотрят на страну массовых убийств и массовой нищеты. Это не означает также, что следует мешать капиталистам предоставлять Советам займы или как-то инвестировать капитал в Россию. Если они достаточно глупы, чтобы верить в то, что когда-либо они вновь увидят хоть часть своих денег, пусть рискуют.
Но правительства Европы и Америки должны прекратить способствовать советскому деструкционизму, субсидируя экспорт в Советскую Россию и тем самым внося финансовый вклад в укрепление в России советской системы. Пусть они прекратят пропаганду эмиграции и экспорта капитала в Советскую Россию.
Людвиг фон Мизес (сегодня бы сказали “жыдобандеровец” – родился в 1881 г. во Львове в состоятельной еврейской семье), Либерализм, 1927 г.
Селигмен Б.
Людвиг фон Мизес: экономический либерализм “in extremis”
Примером самой крайней формы индивидуализма, вполне соответствующего традициям австрийской школы, служат работы Людвига фон Мизеса (род. 1881). Произведения Мизеса проникнуты такой раздражающей надменностью и таким догматизмом, что они были бы осмеяны и забыты, если бы принадлежали любому другому автору.
Ясно, что в своих выводах Мизес исходит из определенных убеждений, и, может быть, не возникало бы столь сильного желания спорить с ним, если бы он не скрывал их так тщательно и вопреки несомненно присущей ему двойственности не рекламировал бы себя как единственного сторонника последовательного подхода.
Его собственные критерии деятельности произвольны и ограничены, а всякая деятельность, которая, по мнению Мизеса, не удовлетворяет этим критериям, вызывает у него вспышку негодования и еще больше укрепляет его уверенность в собственной правоте. Особый гнев вызывают у Мизеса те, кто считает необходимым время от времени вмешиваться в развитие хозяйственных процессов. Тем не менее проповедовавшийся им отказ от всякого вмешательства в хозяйственную жизнь привел бы именно к тому искажению рыночных процессов, против которого он выступал, ибо свободная игра рыночных сил неизбежно подрывает собственную основу.
Варварские требования, предъявляемые неограниченной рыночной экономикой, натолкнулись на сопротивление.
Кроме того, сами капиталисты обнаружили, что высокоразвитый производственный аппарат, требующийся для современного массового производства, не может функционировать в условиях свободного рынка.
Капиталисты должны обладать уверенностью в том, что цена позволит возместить текущие издержки и капитальные расходы. Вследствие этого они начали осуществлять контроль над ценами и вопреки всем пожеланиям Мизеса сумели подорвать свободный рынок.
Цены теперь определяются задолго до того, как товары достигли потребителя, которому часто приходится верить в то, что его благосостояние повысится, если только он купит те предметы, которые, как гласит реклама, наделяют его владельца достоинством, силой и чарующей улыбкой
“Постепенно в эти первые военные недели войны 1914 года стало невозможным разумно разговаривать с кем бы то ни было. Самые миролюбивые, самые добродушные как одержимые жаждали крови. Друзья, которых я знал как убежденных индивидуалистов и даже идейных анархистов, буквально за ночь превратились в фанатичных патриотов, а из патриотов – в ненасытных аннексионистов. Каждый разговор заканчивался или глупой фразой, вроде “Кто не умеет ненавидеть, тот не умеет по-настоящему любить”, или грубыми подозрениями. Давние приятели, с которыми я никогда не ссорился, довольно грубо заявляли, что я больше не австриец, мне следует перейти на сторону Франции или Бельгии. Да, они даже осторожно намекали, что подобный взгляд на войну как на преступление, собственно говоря, следовало бы довести до сведения властей, ибо “пораженцы” – красивое слово было изобретено как раз во Франции – самые тяжкие преступники против отечества.
Оставалось одно: замкнуться в себе и молчать, пока других лихорадит и в них бурлят страсти. Это было нелегко. Ибо даже в эмиграции – чего я отведал предостаточно – не так тяжело жить, как одному в своей стране.”
Это ведь так точно про Россию, первые недели войны 2014 года, что я в начале подумал, что автор просто ошибся, написав 19 вместо 20, и недоумевал, при чём здесь “австриец”. Согласно источнику, это цитата из “Вчерашний Мир”, Стефан Цвейг.