Евгений Юрьев: Страх застит глаза

О ветре, солнце и деревьях.

Начнем с одной интересной штуки.

Вся аргументация тезиса о том, что в Украине фашизм и русофобия, строилась на одном маленьком вирусном ролике. Уже много месяцев. И в сетях, и в медиа, и оффлайне. И в среде политиков, и среди журналистов, и среди офисных служащих и продавцов магазинчиков, которые, на основании простоватой внешности, выдают себя за простой народ, за мифических комбайнеров и сталеваров.

Это ролик, где дети смеются и прыгают. Скачут.

Это было все.

Этот аргумент представляется людям, его презентирующим, очень важным .

Что я чувствую, когда смотрю этот ролик? Удовольствие от вида веселых и здоровых детей. Еще немного беспокойства, от того, что дети, кажется, замерзли. Еще мне хочется пошутить и повеселиться вместе с ними. Может быть, пожурить их, если их веселье станет по настоящему обидным и пугающим для кого то. Все. Это все мои базовые рефлексы. И я русский.

Я не участвую в сетевых дискуссиях с ватниками, я объяснял, почему, но считаю полезным для дела изучение психологических механизмов ватного поведения. Долгое время я был уверен, что подобные этому ролику, абсурдисткие в своем простодушии доказательства украинского фашизма – просто стеб, или агрессивный троллинг, форма сознательной нагловатости. Типа: никто не собирается ничего доказывать, виноваты и все. А, ну вот ролик для смеха. – видите, там ФАШИСТЫ?

Но потом я понял, что люди цепляются за подобные вещи всерьез. Они боятся. Это страх. Настоящий страх маленького, запуганного ребенка. Который панически боится, что его заставят ПРЫГАТЬ. А потом убьют. Конечно же убьют. Только страхом можно объяснить удивительное легковерие и истеричность русского мужика и русской бабы.

Ребенок смотрит завороженно, и ему страшно.

Они верят всему, потому что жутко боятся, Бандеру, например. Который придет и всех убьет.

Когда то Путин рассказал, как он представляет ситуацию России. Во двор выходит маленький мальчик, в его кулачке зажата липкая конфета. И ВСЕ знают про эту конфету, и ВСЕ хотят ее отобрать. Обманом или силой.

Задача – НЕ ДАТЬ.

Мне казалось тогда, что это очень большая ошибка для политика, рассказывать такие вещи. Рассказывать фактически о себе. Ведь это его разоблачает. Это проекция. Мне казалось, что все будут смеяться, и всем будет неловко за трусливого мнительного мужичка. Мне казалось, что Путин описывает болезненную, вымышленную ситуацию, что ВСЕМ, конечно же, не нужна эта липкая конфета, все о ней и не догадываются вовсе, об этом сокровище, этой прелести, а мальчика такого не может быть, Россия точно не такая. Она ведь крутая.

Но нет. Люди, дорогие россияне, отнеслись с пониманием. Потому что они –и есть такие маленькие мальчики, из ментальной питерской коммуналки.

Знаете, в детстве я подолгу жил у своих бабушек, поочередно, ну, как все мы, дети семидесятых. Родители ведь всегда на работе. А бабушка Аня со своей семьей жила в новом районе, в хрущевке, на краю пустыря, переходящего в степь. Там много было еще вчерашних деревенских, и переселенных из рабочих бараков. Бабушка иногда делала мне бутерброд с белым хлебом, с батоном, и с маслом, а сверху посыпала сахаром. С ним надо было идти во двор. Такая хтоническая культура «чайного гриба».

Потом я встретил модификацию этого «богатого» бутерброда в армии, это называется дембельский тортик. На зоне есть такая же мода. На хлеб наносится слой масла, потом крошится яйцо, потом сверху сахар, потом сгущенка из посылки, а если есть, то и колбаса, или даже тушенка.

Желательно, чтобы пайки масла и яиц были отняты у молодых солдат, у бесправных «духов», это повышает мощь и сакральность ритуала поедания, дает дополнительную силу и власть.

Так вот, я НЕ ПОМНЮ, что происходило с тем, моим бутербродом на улице. Наверное, я делился, или съедал. Или отдавал кому-нибудь. Я помню, что не я один выходил с такими ништяками, но я точно не скрывал, не боялся того, что отнимут. Да и ситуации такой, наверняка, не могло возникнуть. Такой жалкой ситуации. И нет в результате такого импринтинга, воспоминания о страхе, или обиде, утрате.

Все, что помню, – было крайне неловко идти с этим нелепым бутербродом, но я не решался отказаться, обидеть бабушку)).
А Путин запомнил из детства другое. И оттранслировал. И народ согласился. Он все понял. Маленький обиженный мальчик понял и кивнул. С радостью, что встретил понимание, и надеждой на избавление от страхов и обид.

Заметьте, много лет спустя он оттранслировал это гораздо предметнее в своей крымской речи, оттранслировал утрату, обиду, память о том, что ОТНЯЛИ, чувство восторга от реванша, мести.

Рефлекторная цепь замкнулась. Мальчик испытал восторг, отмщение за все страхи.

Сейчас я еду по огромной стране, это целый материк, где все большое, ровное, и правильное. И все, что я чувствую по этому поводу, это большое спокойствие, чувство упорядоченности. Это фон для моих мыслей и чувств. Мне не скучно в этой простоте. Это простота не упрощает меня, наоборот, этот простой, мощный, загрунтованный холст спокойного порядка является хорошей основой для моих беспокойных мыслей и чувств. Он меня радует, он помогает. У меня не вызывает раздражения эта ровность.

Поймите, я говорю о своих ощущениях не из-за желания превознести как-то их, противопоставить типа низменным чувствам Путина и его типа жалкого народа. Нет, просто для того, чтобы показать, что психология и восприятие может быть разным. И разными могут быть матрицы восприятия мира.

Так вот, я еду, и вдруг замечаю, что тихо смеюсь. А дело в том, что на этом материке многие дела связаны с крестьянством, крестьянами, сельским хозяйством. И люди, как и страна, тоже большие, ровные и правильные. Непреодолимо, угрожающе правильные. Вообще то все они – улучшенная копия ватников в своей простоте. И вот я стал вспоминать своих крестьян. Своих работников, приятелей и недругов, с которыми прожил несколько лет в нулевые в алтайской разрушенной деревеньке. А еще я вспоминаю своих милых, таких, казалось бы, дерзких, гопников, из девяностых.

И вот я мысленно помещаю своих персонажей в этот ландшафт, и понимаю, что многие из них оказались бы в настоящей панике, ужасе, страхе от того, что они НЕ ТАКИЕ, и никогда не станут такими, не встроятся, не смогут конкурировать, проявят свою слабость, опозорятся разом. Со своим пьянством, болячками, психологической неустроенностью и разорванностью. Жестокостью и трусостью. Неприкаянностью, и, по большому счету, никчемностью. А эти большие ровные люди, настоящие ред-неки, им, конечно же, не спустят, не простят слабости, забьют, уничтожат.

Есть большая ошибка в восприятии «образованным классом» – так называемого «простого народа». И она тоже имеет причиной страх. Многие собеседники, здесь, например, городские интеллектуалы или просто милые ботаны, ругая народ, и даже притопывая на него ножкой, на деле считают его все же бесшабашной, дерзкой, непреодолимой силой.

А народ – робкий. Именно это основная проблема, и опасность. И причина, в том числе, беспредельной иррациональной агрессии и тупости, и предательства, и беспредельности в смуте. Страх. Страх застит глаза.

Помните, физиолог Павлов называл такой тип поведения, поведения особи со слабым чувствительным типом нервной системы (быстрая истощаемость, низкий порог реагирования на раздражители) – трусливо-агрессивным.

В нижегородском музее есть подлинник картины Репина, «Мужичок из робких». Это портрет народа.

Несколько лет я жил в деревне в обычной избе. Но организовал большую, почти на гектар поляну, луг, подстригал его, получился типа газон, на нем я высадил сосны, сейчас, мне писали, они уже выше дома. Ну, деревенские выговорили мне, конечно, что сосны сажают только на кладбище, а на участке сажают картошку, но это ладно бгг. Но вот я сидел обычно летом на поляне за столом, и когда к ограде приходили мужики, махал рукой, мол, заходите, Так вот, они робели. Робели ступить на зеленую траву, где солнышко. А зайдя, сразу норовили метнуться под навес, к дровнику, где потемнее и погрязнее, щепа всякая валяется. Трава затоптана.

Еще раз, я не хвастаюсь, что типа вот я такой крутой, а людишки убогие. Напротив. Я жил во многих местах в глубинке, и там встречал могучих, дерзких, талантливейших людей, рядом с которыми чувствовал свою недостаточность. Но все они в русской матрице становились либо силой Зла, ворами или буграми, беспредельно подминая робких, мужиков, либо сливались. А большинство всегда было именно таким, как я описал. Им страшно и неловко на свету, на воздухе, в чистоте и приволье. Это все высвечивает, как им представляется, их слабость. Хотя ветру, солнцу и деревьям, как понимаете, все равно. Свобода и сила не знают об этих комплексах, ну и соответственно, не собираются с ними считаться.

В начале нулевых многие из моих знакомых бандитов, коммерсантов и ментов стали путешествовать. Многие брали автомобили в аренду и колесили по миру. Сейчас они все почти сидят в допотопных оффлайновых особняках в России, бухают и ездят на рыбалку на катерах-фетишах. Все они стали ватниками. Они разочарованы. Скептичны. Внешний мир не оправдал их ожиданий. Все слишком ровно. Правильно. ОБМАНЧИВО. Все не может быть таким на самом деле. Или наоборот, все недостаточно круто. Не в сравнении с Родиной, а в сравнении с фантазиями, снами.

Но один мой приятель из тех времен, очень умный, как то объяснил мне – Женя, они испугались. Не встроились в мир. Сбежали в тенек, на кухню, под навес. Где окурки, бутылки и мечты.

А признаться стыдно.

И вот этот афронт, с которым «русский мир» смел со стола все предложенное простодушно большим миром, это все следствие вековой робости и пугливого отторжения.

Интересно, что и ватное большинство русских диаспор за рубежом бьется сейчас за правду Путина, за то, что там, куда они уехали поначалу просто за простотой , устроенностью и безопасностью, все должно быть как на исторической Родине, – трава вытоптана, порядок разрушен, должно быть стремно и и тревожно. Америка и Евросоюз не дают им такого привычного мира, суко. Путин приди, беспорядок наведи.

Что вы хотите, спрашивали люмпенов Донбасса? Нужно что то изменить? Говорите. Нет, они мялись и врали, потому что все, что им было нужно, как выяснилось, это упоительная мерзость.

Что вам нужно, спрашивают сейчас, например, прибалтийских и германских натурализовавшихся русских ватников? Вы хотите лучше? Все должно быть изменено? Улучшено? Все такое несовершенное? Давайте. Помогайте. Действуйте. Мы, европейцы, и вправду расслабились, нам была нужна новая добрая энергия, новый креатив. Кризис – есть. И он системный. Нет, они отворачиваются и гыгыкают. Или огрызаются. Нет, они не могут сказать, они не могут пока сформулировать, что все, что им нужно – это скотство и убожество. Мрак. Ну, если честно.

И ведь мусульмане, миллионами сбежавшие из родных разрушенных пространств, тоже ведь этим стали недовольны, им тоже нужно, чтобы стало темновато, страшновато и грязновато. Как на родине. Не вынесли. Не справились.

То есть не стоит все сводить к особенностям только русской психологии и генетики. Украинские, например, ватники, также в ближайшее время окажутся перед окончательным выбором – идти в большой, холодный и беспредельный в своем безразличии мир, или вернуться, прижаться все же, к родной печке, где кисло пахнет овчинами неоянуковщины. Где нет никаких шансов, а есть привычное убожество, но и тусклый, как им кажется, покой. И маленький мир будет все сжиматься и сжиматься. Пока не схлопнется.

Некоторые животные начинают готовиться к спячке, когда появляются стрессовые раздражители. Это необязательно холода. Начинается устройство гнезда, окукливание, общая заторможенность.
«Русский мир» теряет сознание, погружается в обморок от непереносимости вызовов, стоящих перед ним. Отключается. Изолируется. Сворачивается в позу эмбриона.

Но обезумевший от страха Путин, наездник этого сонного животного, напротив, будет хлестать его плеткой страха, агрессии и обиды, пытаться поставить на дыбы, швырять его в самое пекло, на самоуничтожение. Путин видит свой финал, но не намерен помирать в одиночку.

А наша задача, людей с устойчивым типом нервной системы, – устоять перед общим мороком, отделиться, оказаться фракцией живых. Не выпасть в общий осадок. Не слиться. Но и не стать легко всплываемой и легко сдуваемой пеной. Спастись и спасти народ. Хотя бы часть, не самую отстойную. А психологическая особенность, позволяющая нам не слиться с мутью, может быть одна – не врать и не бояться.

И прежде всего – не бояться своего народа и не врать своему народу и про народ. Не придуряться, лопоча про несчастных бабушек, вполне себе людоедок, и пьяненьких работяжек с тяжелым детством. Я уверен, что только этот подход, и в риторике, и в действиях, является сутью политики будущего.

Это не означает – тупо бычить или кричать тонким голосом о мировой справедливости. И то и другое означает в нынешней ситуации – просто сгинуть. Нет, если задача не загнуться, а победить, значит и технологии, и сценарии должны быть продуманными и многоуровневыми.

Потребуются совершенно новые, неуничтожаемые организационные формы, нелокализуемые точки сбора и сборки, новые медиа, основанные как горизонтальные гражданские сети.

Придется переработать и уточнить задачи и ценности, уйти от ходульных, выхолощенных, неработающих форм и либерализма и левачества.

Все эти технологии и задачи – отдельный разговор.

Ни одна из формальных политических сил и организаций сегодня в России, да и в мире, не следует этим условиям – не врать и не бояться. Наоборот, признаком настоящего политика считается вранье и страх перед толпой. Что ж, Путин уже сделал шаг вперед, он не боится свой народ, он его предельно понял, раскусил его слабость.

Но управляет он им – только с помощью вранья. С помощью низменных стимулов, с помощью заигрывания и фашизма.

И значит, настоящей политики еще нет – все это только впереди.

Сила в правде, брат).

Источник