Светлана Филонова. Возможно ли построение социализма в одной, отдельно взятой стране?

Возможно ли построение социализма в одной, отдельно взятой стране?

В 1920 и в 1919 гг. Ленин категорически заявил: «В одной стране совершить такое дело, как социалистическая революция нельзя».

«Дело строительства целиком зависит от того, как скоро победит революция в важнейших странах Европы. Только после такой победы мы сможем серьезно приняться за дело строительства».

Но еще раньше, в 1915 г., Ленин допускал, что социализм может победить в одной стране; и будет такой себе остров счастья в океане эксплуатации и социальной несправедливости. В 1924 г. Сталин об этом вспомнил и заявил, что социализм не только может, но и должен быть построен в СССР. И с этого момента это стало одним из столпов марксистко-ленинского учения, который Сталин яростно защищал от всех врагов и маловеров..

А что было делать? На горе всем буржуям раздуть мировой пожар оказалось не так-то просто. Европа гореть в огне упорно не хотела; планы революции в Германии в 1923 г. с треском провалились. Но ведь что-то же надо было строить! Если уж на то пошло, кто его, этот социализм живым в глаза видел? Фома Кампанелла? Ну разве что в сладкий снахю Томас Мор – автор бессмертной книги, давшей название целому направлению слова и мысли?

Но “Утопия” (от греческого ои – не и topos – место) – это “место, которого нет”, или «Нигдея», как порой Томас Мор называл и свою книгу и выдуманный им остров. Там течет Анидра (греч. Anhydro – лишенная воды) – река без воды и в столице Амаурото (греч. amaur ‘os – исчезающий) правит Адем (составлено из отрицательной частицы a и demos – народ) – правитель без народа. Утопии нет не потому что пока нет, а потому что ее в принципе быть не может, и никогда не будет и не надо, чтобы была. С неподражаемым английским юмором Мор описывает пороки и слабости своих современников, но и утопийцы хороши! Это явно не те люди, которым можно позавидовать и которым хочется подражать. Да, это очень смешная книга. Смешная и насмешливая, а еще – мудрая. Автор не обманул читателей, назвав ее «Золотая книжечка, столь же полезная, сколь и забавная о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопия».

Вы удивлены? Вы считали «Утопию» Мора вдохновенным выражением сокровенных чаяний трудящегося человечества? Вам так объяснили в школе, и с тех пор всё как-то не получалось это проверить – прочесть самостоятельно хотя бы заголовок?

Ну вот видите, как все просто… Стоит ли удивляться тому, что за 70 лет немногие задавались вопросом: а что мы тут, собственно говоря, всем миром построили? В той отдельно взятой стране, похоже, дело было не в том, что строить, а в том, чтобы научить людей верить, что строим то, что надо.

Не думайте, что это было легко. И не все было гладко, особенно в начале.

Так, еще при жизни Ленина воспетый им пролетариат – победитель темных сил, от имени которого осуществлялась диктатура, авангард, гегемон и всё такое, повел себя совершенно неожиданным для теоретиков революции образом. Он забастовал.

Стачки на еще существовавших в ту пору частных предприятиях не вызвали бы ни удивления, ни тревоги – они вполне укладывались в теорию классовой борьбы. Но в том-то и дело, что бастовали в основном на государственных заводах и фабриках, то есть на тех самых, хозяевами которых теперь являлся освобожденных пролетариат. По официальным данным в 1923 г. в СССР прошло 444 забастовки, из них 357 – на госпредприятиях. В 1928 г. из 90 забастовок 70 было в госсекторе.

Это были неправильные пролетарии. Совсем неправильные. И Ленин со всей серьезностью теоретически обосновал это на одиннадцатом съезде партии. Мысль его сводилась к следующему: поскольку крупная капиталистическая промышленность была разрушена, фабрики и заводы стали, то и пролетариат исчез.

Зиновьев не рискнул заходить так далеко, он не отрицал, что рабочий класс существует, но считал что он  «в силу перипетий революции, деклассирован».

Лидер группы «рабочей оппозиции» Александр Шляпников съязвил: «Разрешите поздравить вас, что вы являетесь авангардом несуществующего класса…» И с тогда еще возможной смелостью заявил: «Другого и «лучшего» рабочего класса мы иметь не будем и нужно удовлетворяться тем, что есть».

Он ошибался. Очень скоро под мудрым руководством Сталина партия, по меткому выражению Александра Некрича, «совершив революцию от имени класса, которого не было, приступила к формированию класса, который ей был нужен».

И не только. Очень скоро в СССР начнут рождаться правильные дети, появятся правильные национальности, будут созданы правильные профсоюзы; совершенно правильные мысли и чувства будут обуревать новых философов и поэтов;  и даже священники будут правильные, свои, советские. Чуть позже – с 1943 года примерно, – но будут.

*****

Мы наш, мы новый мир построим –
Кто был никем, тот станет всем
Интернационал

 

Лекало, по которому предполагалось кроить правильных людей всех званий и сословий, было поэтически сформулировано именно в этой строке – «Кто был ничем, тот станет всем». К слову, это было одно из немногих обещаний, которое большевики выполнили. И даже перевыполнили, причем настолько, что многих по сей день берет оторопь.

К началу 30-х годов, о которых здесь и пойдет речь, в ЦК КПСС было только два человека с законченным высшим образованием –  Алексей Николаевич Косыгин и Григорий Яковлевич Сокольников. .26 человек практически не имели образования вообще. Так, заместитель председателя Совнаркома СССР, нарком путей сообщения Андрей Андреевич Андреев окончил два класса сельской школы; председатель Совнаркома УССР Демьян Сергеевич Коротченко  в 1930 г. окончил … курсы марксизма-ленинизма. И это все.

Николай Ежов, от имени которого холодела кровь, закончил 5 классов Мариампольского (Сувальская губерния) начального училища. Вячеслав Молотов, тот самый нарком, а  затем министр иностранных дел, от росчерка пера которого зависело так много в судьбе Европы,  закончил, причем єкстерном, – реальное училище. Тот же образовательній уровень біл и у  наркома просвещения РСФСР в 1929–1937 гг. Андрея Сергеевича Бубнова. Нарком обороны СССР Климент Ефремович Ворошилов окончил два класса сельской школы, нарком тяжелой промышленности Григорий Константинович Орджоникидзе – фельдшерскую школу. Лазарь Моисеевич Каганович, наркомов железнодорожного транспорта, был самоучкой, равно как  и его брат, Михаил Моисеевич Каганович, нарком авиационной промышленности.

Валериан Владимирович Куйбышев, член президиума ВЦСПС, ВСНХ РСФСР, зам. председателя Совнаркома СССР,  на этом фоне был исключительно образованным человеком – за революционную деятельность в 1906 году он был исключен из Военно-медицинской академии, но все-таки какое-то время успел там поучиться.

Информация об образовательном уровне советской элиты находится, и к слову сказать, находилась всегда, в открытом доступе. Так что каждый при желании может продолжить этот обзор. Хоть душу он явно не радует.

Такого триумфа невежества, господства ничтожества история еще не знала. И происходило это во всех сферах человеческой жизни. Борис Пильняк в своей повести «Красное дерево» описал, как это работало в деревне.

«Мужики в те годы недоумевали по поводу нижеследующей, непонятной им, проблематической дилеммы… Пятьдесят процентов мужиков вставали в три часа утра и ложились спать в одиннадцать вечера, и работали у них все, от мала до велика, не покладая рук: … избы у них были исправны, как телеги, скотина сыта и в холе, как сами сыты и в труде по уши; продналоги и прочие повинности они платили государству аккуратно, власти боялись и считались они: врагами революции, ни более, ни менее того. Другие же проценты мужиков имели по избе, подбитой ветром, по тощей корове и по паршивой овце, — больше ничего не имели… государство снимало с них продналог и семссуду, — и они считались друзьями революции. Мужики из «врагов» по поводу «друзей» утверждали, что процентов тридцать пять друзей — пьяницы.., процентов пять — не везет.., а шестьдесят процентов — бездельники, говоруны, философы, лентяи, недотепы. «Врагов» по деревням всемерно жали, чтобы превратить их в «друзей», а тем самым лишая их возможности платить продналог, избы их превращали в состояние, подбитое ветром»

 

Этого вполне хватило бы, чтобы голод выкосил полстраны, большевики могли и не обременять себя мероприятиями по его организации. А тут еще показался на горизонте Левиафан сплошной коллективизации, в смертоносных способностях которого сомневаться не приходилось.

В целом по СССР коллективизацию планировалось завершить к концу первой пятилетки. Предполагалось, что украинские крестьяне пойдут к новой жизни в первых рядах: в Крыму станут колхозниками к весне 1931г., в степных районах Украины – к осени 1931г., а на Левобережье к весне 1932 г.,

Из статьи Сталина «Год великого перелома», опубликованной в «Правде» 7 ноября 1929 г., следовало, что особых проблем с коллективизацией не предвидится; какие были – уже решены, и остается только триумфальное шествие, на подобие парада с физкультурницами на Красной площади. Как об одном из трех великих достижений партии за истекший год Сталин говорил «о коренном переломе в развитии нашего земледелия от мелкого и отсталого индивидуального хозяйства к крупному и передовому коллективному земледелию, к совместной обработке земли, к машинно-тракторным станциям, к артелям, колхозам, опирающимся на новую технику, наконец, к гигантам-совхозам, вооруженным сотнями тракторов и комбайнов».

Вождь, конечно, умолчал о том, что за истекший год в стране произошло несколько тысяч (!) крестьянских восстаний и что на подавление некоторых из них были брошены регулярные войска. Что касается более мирных форм выражения несогласия с представлениями партийцев о лучшей крестьянской доле, то они охватили буквально всю страну.

Казахские кочевники, пожалуй, использовали самую радикальную – они просто покидали СССР вместе со скотом и всем имуществом. За три года сплошной коллективизации (1929— 1932) из Казахстана откочевало около 400 тыс. хозяйств, т.е. не менее 75% имевшихся к концу 20-х годов.  Поголовье скота при этом сократилось в девять-десять раз (с 36 — 40 млн до 4 млн голов).

Большая половина корейских крестьян (в отдельных районах до 65 процентов), живших на Дальнем Востоке, поступили так же.

Те, кому откочевывать было некуда, часто начинали с того, что пытались просто сорвать собрание, не допустить, чтобы было принято решение о вступлении в колхоз.

Молчали, иногда по несколько часов, не говоря ни да ни нет. Или наоборот, громко шумели, не давая выступающим говорить. В селе Черемышево Мордовской области, например, женщины начинали кричать «ура!» каждый раз, когда кто-то брал слово, пока собрание, в конце концов, не закрыли* (*здесь и далее используются материалы, приведенные в книге Линн Виола КРЕСТЬЯНСКИЙ БУНТ В ЭПОХУ СТАЛИНА/ LYNN VIOLA “PEASANT REBELS UNDER STALIN COLLECTIVIZATION AND THE CULTURE OF PEASANT RESISTANCE”  NEW YORK OXFORD OXFORD UNIVERSITY PRESS 1996)

В деревне Истомино Московской области крестьяне приняли дипломатичное решение «коллективизацию приветствовать, но в колхоз не вступать»,

Крестьяне деревни Ханьковец Могилев-Подольского округа Украины были более решительны и откровенны. Четыре раза подряд они срывали общие собрания, скандируя «Долой коллективизацию!» и «Долой бригады!». В Западной области одно из собраний было прервано криками: «Долой советскую власть!»

В деревне Новое Никулино в Бугурусланском районе Средней Волги один из крестьян, бывший участник гражданской войны, требовал от приезжавших из города организаторов колхозов официального подтверждения, что они уполномочены проводить собрания. Если же таких документов у них не оказывалось, то собрание однозначно распускалось.

Собрание, проводимое в январе 1930 г. в селе Архангельское Кузнецкого округа на Средней Волге, было закрыто после того, как один из бедняков, по фамилии Сурков, поднялся и сказал: «Вы грабите крестьян и всех кулаков ограбили. Мы при царе жили лучше. Колхозы – это петля. Долой рабство! Да здравствует свобода!» За его словами последовали крики «ура» и возгласы: «Вот так наш Сурков!» Крестьяне заставили партработников, проводивших собрание, выдать Суркову справку о том, что «он выступал правильно», а затем удалились, скандируя: «Долой колхозы!»

«Линию коммунистической партии и власти по отношению к крестьянским хозяйствам с сплошной коллективизацией и тракторизацией – считать неправильной», – постановили крестьяне села Мухменово Алексеевского района Бугурусланского округа после многочасового совещания. На общем собрании села Новое Пятино Чембаровского района Пензенского округа было принято следующее решение: «Отметить, что проводимые мероприятия Соввласти не в интересах крестьянства, а в частности нашего села, а потому сплошную коллективизацию отклонить». В Петровском районе Оренбургского округа решили «от сплош. коллективизации воздержаться ввиду того, что во многих колхозах нет равенства и порядка, а недостаток в жизни ощущается хуже, чем в индивидуальных хозяйствах».

Крестьяне наивно верили, что принятые на общих собраниях решения будут иметь силу закона, по которому они все будут в дальнейшем жить, – иначе зачем же их принимать? – и только после того как власть переходила к своим излюбленным аргументам – откровенному произволу, начиналось то, что называют крестьянским бунтом. В 1930 году было зафиксировано 13 754 выступления. В 10 071 из них (по остальным сведений нет) участвовало 2 468 625 человек.

Бесспорным лидером была Украина. Уже в первом квартале 1929 года ОГПУ зафиксировало там 144 случая массовых выступлений. По мере ужесточения хлебозаготовок напряжение росло. В августе вспыхнуло 116 мятежей, в сентябре 195, в октябре 336. В марте 1930 г. там произошло 2 945 выступлений, общее число участников которых приближалось к миллиону. Восстания охватывали 110 районов 18 округов республики.

В нескольких районах Тульчинского, Бердичевского и Донецкого округов восстания проходили под лозунгом «Долой советскую власть, да здравствует самостийная Украина!».

Большинство выступлений были стихийными и носили локальный характер, поэтому относительно легко подавлялись. Однако в деревне Горячевка Мястковского района крестьяне, требовавшие освободить «кулаков» и вернуть имущество, заставили отступить конный отряд ОГПУ. В Джулинском районе Тульчинского округа вооруженные селяне захватили власть, объявив себя диктаторами района и передав управление общинами старейшинам деревни. В нескольких  районах  против крестьян были брошены регулярные части Красной армии. Использовалась даже авиация. Бывали случаи, когда красноармейцы отказывались стрелять в крестьян; случалось, что мелкие воинские части переходили на сторону восставших.

Так что неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы власть не применила жуткое оружие массового уничтожения – голод.

О том, как это было, можно подробно прочесть в следующей главе. Я же скажу только, что те, кому удалось выжить, вышли из этого ада надломленными физически и морально. Это были уже другие люди, пригодными для переплавки в правильных советских колхозников.

***

 

Было завершено создание общества, в котором человек цели ком — тотально — зависел от государства: государство давало ему пищу телесную и пищу духовную. И нигде больше не смел он получать ни телесной, ни духовной пищи. Даже память была отобрана у него.

М. Геллер

Коллективизация завершилась в 1937 г.  К этому времени 93 процента крестьянских хозяйств объединились, создав 243 700 колхозов.

Коллективными эти хозяйства можно было назвать разве что в насмешку. Даже председателя, избрание которого по уставу было прерогативой общего собрания, в действительности присылали из центра, как в давнее время хозяин присылал приказчика. Но если старорежимные приказчики были в массе своей людьми самостоятельными и в своей области сведущими, то присланных из центра руководителей коллективных хозяйств заподозрить в этом было трудно.  К тому же они были приказчиками приказчиков, которые, в свою очередь, были бесправными холопами холопов. За годы коллективизации удалось не только всех крестьян согнать в колхозы, но и колхозы превратить в звенья чудовищно громоздкой конструкции централизованного управления сельским хозяйством.

7 декабря 1929 г. был создан Народный Комиссариат Земледелия СССР (Наркомзем), цель которого ЦИК СССР сформулировал так: «внесение единства в планирование и руководство сельскохозяйственным производством в масштабе Союза ССР и сосредоточение в едином центре непосредственного управления крупными сельскохозяйственными предприятиями».

Уже одна эта формулировка заставляет подозревать, что сельским хозяйством собрались руководить люди, которые не очень твердо знали, на каком дереве растут куриные яйца и будет ли бык давать молоко, если ему отпилить рога (только в 1938 г. Наркомзем возглавил человек – Иван Бенедиктов, – имеющий высшее сельскохозяйственное образование). Куда ближе им был контроль за соблюдением партийной дисциплины,  выявления вредителей, чистки «партийного и хозяйственного аппарата от пролезшего туда чуждого и разложившегося элемента», и проч.

Работы подобного рода хватало. Так, в одну из самых страшных зим – 1932-1933гг., – когда гибли от голода миллионы людей, в Главном Политическом Управлении УССР заметили и даже сказали об этом публично, что налицо «продзатруднения в некоторых районах». Возникли они, понятно, «в результате имевшего место вредительства в сельском хозяйстве Украины, деятельности проникших в колхозы антисоветских и кулацких элементов».

В конце декабря 1932 г. началось следствие по делу о так называемом «сельскохозяйственном заговоре». По обвинению в руководстве «контрреволюционной организацией вредителей» были арестованы Федор Конар, заместитель. наркома Наркомзема СССР, Мойсей Вольф, заместитель наркома Наркомсовхозов и Михаил  Коварский, заместитель. председателя Трактороцентра. 11 марта 1933 г. они были приговорены Коллегией ОГПУ к „высшей мере социальной защиты” и уже на следующий день вместе с 35-ю служащими Наркомзема и Наркома совхозов были расстреляны (в 1957 году все они  были реабилитированы). Еще 22 сотрудника наркоматов получили тюремные сроки до 10 лет и еще 18 человек – 8 лет.

На этом дело не кончилось, поскольку троцкистские последыши, которые пытались дискредитировать колхозы вместе с кулаками и шпионами иностранных разведок, подлые и любтые враги советской власти проникали повсюду. Минские чекисты уже в начале февраля 1933 г.отчитались о раскрытии «заговора кулацких элементов» в системе Тракторцентра. В Сибири по такому же обвинению были осуждены 2 092 «заговорщика», из них  976, то есть почти половина, расстреляны.

В Украине по разным данным расстреляли от 700 до полутора тысяч человек.

Завершилось, что логично, преобразование украинского села чисткой партийных рядов от «разложившихся элементов».  Таковых оказалось более 27 тысяч человек.

Вместо них прибыли новые, пока не разложившиеся. Непосредственно в колхозы было направлено более 10 тысяч «проверенных большевиков» и почти полторы тысячи на руководящую работу в районы и области. При МТС и в совхозах практически повсеместно были организованы политотделы с вполне понятными полномочиями и задачами, руководить которыми приехали 3 тысячи самых надежных и правильных.

И стали они жить-поживать… И не то беда, что в постоянной нужде – в 1934 г. семья колхозников в РСФСР, в Украине и Белоруссии потребляла в год два с половиной центнера зерна, это примерно то же количество, которое до революции считалось минимальной продовольственной нормой из расчета на одного человека. Но то худо, что не по-людски. Ни в поле выйти, ни отдохнуть, ни ребенка родить, ни покойника отпеть так, как от века положено у добрых людей, стало невозможно. Жизненный уклад, который складывался не одно столетие, с четко выверенным ритмом будней и праздников, с традициями, обычаями и обрядами, которые придавали жизни лад и смысл, – всё это было названо буржуазно-националистическими пережитками и разрушено до основания.

Деваться было некуда. Когда в 1932 году в СССР ввели паспорта, крестьянам их не дали. А это означало, что покинуть родное село они не могли, даже ненадолго. Принудительно неизменное место жительства становилось и местом лишения свободы.  Для каждого. От рождения до смерти.

Это не означало, однако, что однажды утром паровоз истории не мог увезти крестьянских парней куда подальше – на одну из великих строек. От этого никто застрахован не был. Деревня продолжала быть главным поставщиком рабочей силы для новостроек и старых промышленных предприятий. За годы первых двух пятилеток из деревни в город перешли около 12 млн. человек.

Товарные вагоны, в которых перемещали рабсилу, снаружи могли быть украшены кумачом, транспарантами и даже гирляндами цветов. Это означало, несмотря на то, что внутри была грязь, духота и отсутствие самого необходимого, что  люди едут не в ссылку под конвоем, а в светлое будущее по комсомольской путевке или оргнабору.

Но вот отправится на поиски счастья самостоятельно, по зову сердца, найти себе занятие по душе рожденный в деревне не мог. Да и предполагал ли кто-нибудь у него наличие души и сердца, каких-то потребностей, кроме самых элементарных, которые есть и у таракана?

В середине 30-х гг после трагедии крестьянского геноцида происходит то, что много веков было предметом схоластических споров, но никогда не было осуществлено на практике, –  человек полностью теряет свою самостоятельную ценность. Его существование имеет смысл ровно в той мере, в какой он является участником производственного процесса.

Если бы этого не произошло, никакие репрессии не позволили бы утвердиться сталинской диктатуре. Да и сами репрессии вряд ли были бы возможны.

Мы идем на всех парах по пути индустриализации – к социализму, оставляя позади нашу вековую “рассейскую” отсталость. Мы становимся страной металлической,

(И. Сталин  «Год великого перелома»)

В 1926 году об идее построить электростанцию на Днепре Сталин отозвался так: «Это все равно, как если бы мужик, скопивший несколько копеек, вместо того, чтобы починить плуг, купил себе граммофон».

Однако 15 марта 1927 года на живописном берегу Днепра, на скале, которую почему-то называли «Любовь», взвился алый флаг с надписью «Днепрострой начат».

1 мая 1932 г. состоялось торжественное открытие электростанции (был запущен первый агрегат, в строй действующих предприятий станция вступила только 10 октября). Прибыли председатель ВЦИК Михаил Калинин, нарком промышленности Серго Орджоникидзе, первый секретарь ЦК КП(б)У Станислав Косиор. Был здесь и автор первой биографии Сталина французский писатель Анри Барбюс. Книгу, правда, в СССР скоро запретили, поскольку многие ее герои, описанные как рыцари без страха и упрека и верные друзья-соратники Сталина, были расстреляны.

Как вспоминают очевидцы, два дня не прекращалось пиршество. Столы, сервированные в ресторанах, рабочих столовых, в конторах и просто под открытым небом, ломились от изысканных яств и дорогого массандровского вина (водка, правда, тоже была). Без всяких приглашений и пропусков любой мог подойти, выпить и закусить.

Кто создал этот ремейк сказки о скатерти самобранке? В самом деле, организаторы торжества (то есть примерно так всё и было)? Журналисты? Или очевидцы-строители, охмелевшие не столько от дармового вина, сколько от чувства своей причастности к чему-то грандиозному, хоть и малопонятному?

Трудно сказать. Глава советской истории под названием «Индустриализация» по-прежнему остается самой туманной. Мне даже приходилось слышать предположение, что у всех великих строек была какая-то тайна, жуткая настолько, что Сталин расстрелял всех начальников строительства, чтобы они не проболтались.

Действительно, из тех, кто в свое время возглавлял стройки первых пятилеток, до хрущевской оттепели дожили единицы. Но я склонна думать, что у великих строек, о которых в последние 20 лет написаны тысячи статей и книг, тайн и секретов как таковых практически не осталось. Другое дело, что на стройплощадках первых пятилеток возводились не только города и заводы. Там также создавались мифы, которые оказались более крепкими и долговечными, чем сам СССР, и которые по сей день мешают нам понять многие важные вещи.

Сегодня ни для кого уже не секрет, что практически все гиганты первых пятилеток строились в самом прямом, буквальном смысле слова на костях человеческих. Смертность на многих стройках доходила до 15 процентов, то есть до размеров сопоставимых с показателями в действующей армии. И так же, как плохие генералы пытаются забросать противника трупами, то есть компенсировать свою бездарность и отсутствие боевой подготовки войска количеством солдат, на великие стройки были брошены миллионы заключенных и не умеющих  работать на стройке бывших крестьян. В 1931 году на Днепрострое работало 36 тысяч рабочих, на Кузнецкстрое – более 50 тысяч. Опоэтизированный Арбузовым город на заре (Комсомольск-на-Амуре) на 70 процентов был построен Амурлагом, то есть заключенными.

Работали в две смены, по 10-12 часов в сутки. В городах, которые начинали строить «с нуля», как Магнитогорск или Комсомольск-на-Амуре, приходилось жить в землянках и палатках, в лучшем случае – в холодных бараках. Отсутствовало самое необходимое. Из инструментов – лопата да тачка. Средняя зарплата рабочего в 1933 году составляла 125 рублей в месяц, служащего — от 70 до 90 рублей при реальной коммерческой цене 1 кг хлеба 4 рубля. Потребительский аскетизм, таким образом, приближался к размерам, не совместимым с жизнью.

И тем не менее в невиданно короткие сроки строились заводы-гиганты, электростанции, новые города, и даже новые промышленные отрасли. Сталин имел все основания воскликнуть на XVII  съезде: «Это ли не чудо?»

Не исключено, однако, что тот же возглас вырвался из груди владельца самой известной в США фирмы промышленных архитекторов Альберта Канна, когда к нему явились господа из далекого СССР и  в начале 1930 года подписали контракт на 2 миллиарда долларов (примерно 250 милд.  на нынешний пересчет). По этому договору американская фирма обязалась запроектировать всю советскую тяжелую и легкую промышленность. По разным подсчетом – точных цифр по сей день нет – от 520 до 570 объектов. Это ли не чудо!

Странно и несправедливо, что ни одна площадь и ни один город в СССР не названы именем Альберта Канна – бесспорно, главного архитектора советской индустриализации. Конечно, Канн не проектировал с нуля всего этого астрономического числа объектов. Чаще всего он переносил в Россию уже готовые проекты заводов. Так, Сталинградский тракторный завод, был сооружен в США; затем размонтирован, в 1930 г. перевезен в СССР и там под руководством американских инженеров смонтирован заново. Вся процедура длилась полгода. Изготовлением оборудования, которым был оснащен завод, занимались 80 американских и несколько немецких машиностроительных компаний.

Альберт Канн взял на себя роль координатора действий сотен поставщиков оборудования, консультантов, проектировщиков, строителей. И надо сказать, исполнил эту роль с блеском. Московский автозавод (АЗЛК) был построен в 1930 году по образцу сборочных заводов Форда. Его же компания выполнила технологический проект Нижегородского автозавода  (строительный — американская компания Austin). Строительство 1-го Государственного подшипникового завода в Москве (ГПЗ-1) осуществлялось при техническом содействии итальянской фирмы RIV; английская компания Метрополитен-Викерс снабдила оборудованием большинство крупнейших советских электростанций.

Необходимо вспомнить также о филиале фирмы Альберта Канна, который три года работал в Москве под руководством его брата Морица, носил чисто советское название «Госпроектстрой» и был по тем временам крупнейшим в мире проектным бюро. Четыре тысячи советских архитекторов, инженеров, техников получили там возможность овладеть новыми технологиями. Если бы им дали затем спокойно работать. СССР вполне мог бы всех догнать, перегнать и, стряхнув с себя пену вечной гонки, жить спокойно. А уж если бы это плодотворное сотрудничество продолжалось…

Но в 1932 году большевики решили, что Альберт Канн им больше не нужен. В самом деле, строительство по его проектам уже начато и может быть успешно продолжено и без него, с любой иностранной фирмой теперь, когда Канн объяснил, как это делается, и сформулировал заказы на технологическое оборудование, можно перезаключить договора напрямую. Одним словом, контракт с фирмой Канна не продлили.

Интенсивного международного сотрудничества это действительно не прервало: Сотни иностранных фирм продолжали поставлять оборудование, проектировать, консультировать, направлять на работу не только ведущих специалистов, но в случае надобности и квалифицированных рабочих. На одном только Уралмаше работало 311 иностранных специалистов; из них 182 – рабочие разных специальностей.

Так значит, не было никакого чуда?

2 февраля 1935 г. «Правда» опубликовала выступление Серго Орджоникидзе: «Наши заводы, наши шахты, наши фабрики теперь вооружены такой прекрасной техникой, которой ни одна страна не имеет. Мы покупали у американцев, у немцев, у французов, у англичан самые усовершенствованные машины, самые последние достижения мировой техники, и этим вооружили свои предприятия, – совершенно справедливо констатировал нарком тяжелой промышленности и неожиданно, быть может, даже для самого себя не без ехидства добавил. – А у них многие заводы и шахты вооружены еще машинами 19-го и начала 20-го века».

Может, это и есть чудо – в любых обстоятельствах, порой напрочь игнорируя действительность, сохранять не поддающееся рациональному объяснению чувство собственного превосходства?

В ежедневных газетных сообщениях о буднях великих строек, о трудовых подвигах и свершениях иностранные специалисты не упоминаются, как если бы они вообще не имели отношения к трудовому процессу. В сценарии советской пропаганды у них другая роль. Можно подумать, что они приехали в СССР исключительно затем, чтобы восхищаться советскими рабочими и – чего уж там, – завидовать им бессильной завистью бескрылых созданий, которым никогда не подняться к вершинам, на которых советский человек – как у себя дома.

По сей день гуляет по всем справочникам и учебникам описание такого случая:

 

Некоторые из рабочих не отличали гаечный от разводного ключа, но недостатка в здравом смысле и способности придумывать у них не было. Как-то раз нужно было установить в шахту большое и тяжелое оборудование. Вокруг степь, на много миль нет ни одного крана, способного его поднять. Инженеры не знали, как разрешить возникшую проблему. Оригинальное решение было найдено рабочими — засыпать шахту льдом и сверху уставить оборудование. При таянии льда оборудование будет опускаться и в конце концов «сядет» в нужное место.  Это предложение приводило Хью Купера (главного консультанта Днепрогэса – С.Ф.) всю его жизнь в восторг.

 

К сожалению, неизвестно, воспользовался ли Хью Купер этим предложением, и если да, то что сделали с таким количеством талой воды. Но не это, конечно, главное.

Советскому рабочему, в самом деле равных нет и быть не может, если оценивать труд не по достигнутым результатам, а по затраченным усилиям, – а именно так смотрели в СССР на трудовой процесс. Даже представить себе невозможно, чтобы американские миссис, итальянские сеньориты или немецкие фрейлин, привязав к спине мешок с камнями, чтобы больше весить, босыми ногами месили бетон. А наши 15-16-летние комсомолки на строительстве Днепрогэса месили; причем с песнями.

В сентябре 1931 г. челябинская городская газета сообщала:

 «Молодые рабочие организовали и так называемые “бетонные вечера”. После работы, под звуки оркестра строители возводили стены корпусов будущего завода. Многие рабочие из других смен часто оставались, чтобы посмотреть на работу энтузиастов, нередко охваченные общим подъемом, сами брались за лопаты. Случалось так, что в “бетонные вечера” укладывали бетона больше, чем в обычные дни. На одних лишь субботниках комсомольцы возвели свыше 3 тыс. кв.м. стен. За самоотверженный труд на лесах ЧТЗ комсомол стройки был награждён Почётной грамотой Ударника пятилетки».

(…)

“Довожу до вашего сведения, – написал один из строителей в профсоюзную организацию, – что за преподнесённую мне премию (поездка на курорт) я благодарю вас как за высокую оценку моей работы. Но, учитывая важное значение в союзном масштабе пуска ЧТЗ (Челябинский тракторный завод – С.Ф.), я от неё отказываюсь, а все деньги по командировке на курорт жертвую в фонд современной авиации”.

 

Предлагаю со смирением отказаться от попыток объяснить природу такого энтузиазма.

Понять людей, исповедующих чужую религию, невозможно. Вы можете знать о них все, можете быть в состоянии описать каждый их ритуал во всех подробностях, но п о н я т ь  их может только тот, кто сам верит в то, во что верят они. Неверующим в божество, которому поклонялась большая часть населения страны воинствующего атеизма, лучше промолчать.

 

***

“Новый миф родился в России, миф творения мира человеком. В начале был хаос, капитализм… Потом пришли Маркс, Ленин и красный Октябрь. Хаос был преодолен в ходе ожесточенной борьбы, которую вел, ценой неисчислимых жертв, избранный русский пролетариат против внутренних и внешних врагов. Теперь Сталин создает в ходе пятилетнего плана порядок, гармонию и всеобщую справедливость, в то время как остальные 5/6 земного шара наказаны за сопротивление коммунистическим медикаментам эпидемией мирового кризиса и бичом безработицы. Народы не познают ни мира, ни счастья до тех пор, пока и у них не засверкает серп и молот” (Клаус Менерт, немецкий журналист, посетивший СССР в 1932 г.).

 

Полемика с Никитой Хрущевым в мои задачи не входит. Но уж коль скоро его доклад на ХХ съезде КПСС назывался «О культе личности и его последствиях», то для возможности дальнейшего повествования возникает необходимость определиться с терминами.

Итак, культ это не лесть, не попытки приписать кому-то чужие заслуги, не круговая порука, позволяющая преступнику выйти сухим из воды. Культ это то, что проникает в самую сердцевину человеческой души и сознания, меняет их, определяет способ жизни человека и логику его поведения, наполняет особым смыслом все его существование и дает чувство причастности к чему-то, что несоизмеримо больше, чем он сам, и чего он не в состоянии назвать словом.

Сакрализация государственной власти придумана не Хрущевым и не Сталиным. В сущности, у людей с самого начала выбор был невелик. Они могли либо со всем справляться по одиночке, что с каждым днем становилось все труднее; либо объединить усилия, уполномочив кого-то их координировать и обязуясь при этом подчиняться указаниям координатора. Любой другой способ обретения власти рано или поздно вызовет вопрос: а ты кто такой, чтобы командовать? И надо будет либо показать кулак, то есть принудить к покорности (эффект может быть мгновенным, но никогда не бывает длительным), либо соврать. То есть создать миф. И как правило, не один. И желательно, чтобы он уводил сознание за черту рационально объяснимого, туда, где есть чувства и предчувствия, но нет и не может быть логики, анализа, критической оценки. Думаю нет надобности напоминать, что в последние несколько столетий многие с успехом совмещают оба эти способа.

Авторитарное правление нуждается в сакрализации и без нее осуществляться не может. Глава любого тоталитарного государства автоматически получает роль наместника бога на земле и отказаться от нее – если вдруг он окажется очень скромным человеком, – может только изменив характер государства.

Сталин не был скромным человеком. Но, похоже, и деваться ему было некуда. К последствиям культа личности как раз относится миф о том, что Сталин, взял страну под уздцы, заставив ее свернуть с пути, начертанного Лениным, и по своему велению по своему хотению создал тоталитарное государство. Но есть и другое мнение: ленинская утопия объективно не могла воплотиться ни во что другое.

«Большевики оказались не анархистами, как все боялись, а — государственниками, сторонниками и строителями сильного государства», – пишет уже в 1920 г. Николай Устрялов, публицист, идеолог сменовеховского движения* (*Движение, получившее свое название от заголовка коллективного сборника статей – Смена вех, – вышедшего в Праге в 1921г.).

Он считал, что большевизм и коммунизм – две абсолютно разные вещи; большевизм — явление русское, коммунизм — интернациональное, России чуждое. Устрялов призывал не бороться с большевизмом, поскольку эта борьба, по его мнению, могла превратить «Великую Россию в месиво освободившихся народностей с «независимой Сибирью на востоке, самостийной Украиной и свободным Кавказом на юге, «Великой Польшей» и десятком меньших народностей на Западе». Большевики же, по Устрялову, напротив, «способны восстановить русское великодержавие, восстановить русскую империю»; поскольку «большевистский централизм» лишь внешне окрашен демагогией «свободного самоопределения народов». Наполеон, в чем Устрялов не сомневался, и на сей раз станет императором. Это неизбежно.

Николай Устрялов был талантливым публицистом. Но пророком он не был. Не он один видел в юном ленинском государстве жизнеспособный эмбрион сталинского СССР.

«Под красным флагом СССР становится национальной Россией — надо возвращаться на Родину», – призывал Илья Бунаков** (**Бунаков (Исидорович Фондаминский; 1880-1942) Общественный деятель, публицист, член ЦК партии эсеров, комиссар Временного правительства на Черноморском флоте, депутат Учредительного собрания, в эмиграции он оказался в 1919 году, став одним из основателей и редакторов журналов «Современные записки» (1920-1940) и «Новый град» (1931-1939), объединения и альманаха «Круг», вдохновителем объединения «Православное дело» и многих других кружков, обществ и организаций)

«Им, красным, только кажется, что они сражаются во славу Интернационала. – вторил Василий Шульгин,*** -.На самом же деле хотя и бессознательно они льют кровь только для того, чтобы восстановить Богохранимую Державу Российскую»…

(***Васи́лий Вита́льевич Шульги́н (1 [13] января 1878, Киев — 15 февраля 1976, Владимир) — русский политический и общественный деятель, публицист. Из потомственных дворян Волынской губернии. Депутат второй, третьей и четвёртой Государственных дум, принявший отречение из рук Николая II. Один из организаторов и идеологов Белого движения. Русский националист и монархист.)

 

Но восстановленная «Богохранимая Держава» нуждалась в культе, который хотя бы внешне должен был казаться обновленным, – со своей системой мифов, священных ритуалов, своими героями и мучениками.

Работа предстояла огромная.

В своих воспоминаниях Юрий Анненков приводит такой разговор с Алексеем Толстым:

“Я циник, – смеялся он, –  мне на все наплевать! Я – простой смертный, который хочет жить, хорошо жить, и все тут. Мое литературное творчество? Мне и на него наплевать! Нужно писать пропагандистские пьесы? Черт с ним, я их напишу!  Но только это не  так легко, как  можно подумать.  Нужно склеивать столько различных нюансов!  Я написал моего “Азефа”, и он провалился в дыру.

Я написал “Петра Первого”, и он тоже попал в ту же западню. Пока я писал его, видите ли, “отец народов” пересмотрел историю России. Петр Великий стал без моего ведома “пролетарским  царем”  и  прототипом  нашего  Иосифа!  Я переписал заново, в согласии с открытиями партии, а теперь я готовлю третью и, надеюсь, последнюю вариацию этой вещи, так как вторая вариация тоже не удовлетворила нашего Иосифа. Я уже вижу передо мной всех Иванов Грозных и прочих Распутиных реабилитированными, ставшими марксистами и прославленными. Мне наплевать! Эта гимнастика меня даже забавляет! Приходится действительно быть акробатом.  Мишка Шолохов, Сашка  Фадеев,  Илья  Эренбург –  все они акробаты. Но они – не графы! А я – граф, черт побери! И наша знать (чтоб ей лопнуть) сумела дать слишком   мало акробатов!  Понял?  Моя доля очень трудна…”

     “…Я спросил, что представляет собой “любимый отец народов”?

     – Великий человек!  – усмехнулся Толстой, – культурный, начитанный!  Я как-то заговорил с ним о французской литературе, о “Трех мушкетерах”. “Дюма отец или сын, был единственным писателем, которого я  читал”, – с гордостью заявил мне Иосиф. “А Виктора Гюго?”, – спросил я. “Этого  я  не  читал.  Я предпочел ему Энгельса”, – ответил отец народов.

     –  Но прочел  ли  он Энгельса, я не  уверен,  –  добавил Толстой”. (Юрий Анненков. Дневники моих встреч. Цикл трагедий. В двух томах. Том 2» «Искусство», 1991 г.)

В последнее по сей день верить очень не хочется. Всё внутри восстает, не желая признавать, что мы – потомки не героических жертв великого злодея, а холопов ничтожества, бездарной недоучки. Как такое могло случиться?

Я, как и все, этого не знаю. Но в утешение могу сказать следующее. Когда необходимо было сделать что-то благое, «отец народов» действительно оказывался беспомощным, как в первые дни войны, которую он же потом назвал великой отечественной. Но когда речь шла об очередном злодеянии, он вел себя как человек, который читал и хорошо знал не только Энгельса и Гюго, но и Макиавелли. И не только читал, но писал вместе с ним его «Государя», рос вместе с Нероном, обращая во зло всё доброе, чему пытался научить будущего тирана его гениальный  наставник Сенека.

Каким чутьем недоучившийся семинарист мог понять, что для того чтобы стать непобедимым, надо отнять у народа память? Однако понял

В год великого перелома началось так называемое «дело академиков», которое продлилось два с лишним года. За это время безвозвратно погибли многие архивы, были арестованы полторы сотни ученых – в основном историков, архивистов и краеведов.

Старая «буржуазная» Академия наук была практически разгромлена. То, что осталось, было поставлено на службу революции.

Служба заключалась не в том, чтобы очистить историю от ненужных, идеологически вредных фактов. Это мелко. Речь шла о том, чтобы заменить ее системой мифов, поддерживающих и питающих культ.

Это не значит, что всё, написанное в советских учебниках истории, – неправда. Миф – это не ложь. Это произведение тончайшего искусства интерпретации, ракурса, освещения. Здесь фантазия может открыть больше, чем простая констатация факта, а правда, соответствующим образом поданная, способствовать утверждению самой большой лжи. Нам так трудно дается борьба со старыми мифами именно потому, что мы этого не понимаем.

Почему, например, так живуч оказался миф о сильной руке (о добром царе)? Ведь никто и никогда не видел главу авторитарного государства, сосредоточившего в своих руках всю полнота власти (самодержца то есть), который на деле обеспечил бы своим гражданам социальную справедливость и процветание. Но в него верят, как верят в лучшее будущее. И сколько бы вы ни разоблачали злодеяния тирана, мифу это жить не мешает. Он будет истончаться и исчезать только по мере того, как в обществе будет расти число людей, имеющих опыт общественного управления и познавших его вкус.

Семинарист-недоучка это знал и сделал всё, чтобы не допустить появление такого опыта. К середине 30-х гг в СССР не осталось ни одной самостоятельной общественной организации, не подконтрольной всевидящему оку. Сталин не пощадил даже общество любителей кактусов

Надо отдать должное сталинским жрецам – они сумели создать систему мифов, которые не только «правильно» объясняли все происходившее, но и как бы подменяли собой реальность. Так, миф об отсутствии национальных проблем в СССР существовал в условиях открытой конкуренции с действительностью, поскольку проблемы, существование которых он отрицал, были у всех на виду, да никто их особенно и не скрывал.

Еще в 1919 году Зиновьев так сформулировал принципы советской национальной политики: «Мы не можем обойтись без азербайджанской нефти, без туркестанского хлопка. Мы берем эти продукты, которые нам необходимы, но не так как брали старые эксплуататоры, а как старшие братья, несущие факел цивилизации». Точнее не скажешь.

Однако в памяти народной остались только дискуссии о федерализме и праве наций на самоопределение.

К середине 30-х гг тюрьма народов, которой действительно была Российская империя, могла тем же народам показаться санаторием. Людей уничтожали тысячами только потому, что они принадлежали к одной из «неправильных» национальностей. Но страна умиленно всматривалась в портрет великого вождя с маленькой смуглой девчушкой. Девочку звали Энгельсина, или, если по-человечески, – Геля Маркизова. Ее отец, Ардан Маркизов в 1938 г. был расстрелян по обвинению в руководстве «буржуазно-националистической, антисоветской, пан-монгольской организацией, проводившей по заданию японской разведки повстанческую, диверсионную деятельность». Мать Гели, Доминика Маркизова, вместе с самой Гелей и ее братом Владиленом была отправлена в ссылку, где по одной версии, покончила с собой, по другой – была «устранена». Геля росла круглой сиротой в чужом краю, оставаясь для всех от Москвы до самых до окраин символом счастливого детства.

 

В 1954 г. шестнадцать покрытых золотом красавиц встали в круг на главной площади ВДНХ, чтобы в бриллиантовом блеске фонтана на века прославить главное достижение – союз нерушимый республик свободных.  К этому моменту уже не было ни Сталина, ни даже его многометровой статуи; и республик свободных было уже 15 (Карелия вошла в состав РСФСР). Но это не смущало золотых дев. Они сияли от счастья  – каждая за свою республику, кому какая досталась; свободой не злоупотребляли  и стояли смирно, кого куда поставили. Шло время, кто-то ли встречал после долгой разлуки отцов, кому-то объясняли, что значит «10 лет без права переписки»; несмелая оттепель сменилась осенней тоской брежневского неуюта, и только девы были все так же непоколебимо счастливы, и все так же слепило глаза прохожим их сусальное золото.

Светлана Филонова