| КОНСТАНТИН ЗАВОЙСКИЙ |
ВЛАДИМИР КРЫЛОВСКИЙ
Перевод украинских фрагментов текста на русский – НАДЕЖДА БАНЧИК, Калифорния
из будущей книги “Тайно приговорённые”
БЕЛОЕ ПРИВИДЕНИЕ СВЕТЛОГО ДУХА…
Смерть не забрала её!
Смерть понесла её, как факел…
ГОРСКАЯ АЛЛА АЛЕКСАНДРОВНА, 41 год, известная украинская художница (нонконформист), одна из центральных фигур и вдохновителей украинского национально-демократического движения шестидесятников [1], одна из организаторов легендарного киевского Клуба творческой молодёжи «Современник»; одна из самых ярких фигур национального правозащитного движения, открыто и бесстрашно, как вызов властям, привечавшая у себя освобождавшихся из советского ГУЛАГА политзаключённых, в том числе – бандеровцев (вооружённое сопротивление советскому режиму), была 2 декабря 1970 найдена мёртвой с переломом основания черепа в погребе у своего свёкра Ивана Зарецкого в г. Василькове в часе езды от Киева. Удар был нанесён сзади тяжёлым тупым предметом [2]…
– Рана, открытая вот уже столько лет: Алла Горская! Помним! Зажигаем свечи…
– Эта смерть была как землетрясение! Небо накрыло всех, кто не отворачивался от слова “Украина”, кто не отрёкся от чести, совести, правды [3]…
Вот так уже сорок лет упоминание о гибели Аллы Горской отзывается в сердцах тех, кто лично знал её. Помнят, любят, скорбят…
Иван Зарецкий, к которому она 28 ноября приехала за швейной машинкой, и которого с этого дня никто уже больше не видел, был 29 ноября найден мёртвым у станции Фастов-II, в 35ти километрах от своего дома. Он лежал на железнодорожных путях с отрезанной поездом головой…
Прокуратура Киевской области быстро пришла к выводу, что Иван Зарецкий (69-ти летний старик, перенёсший обширный инфаркт и передвигающийся с палочкой), убив из личной неприязни свою невестку, покончил с собой. И 23 января 1971, уже через полтора месяца после трагедии уголовное дело об убийстве Аллы Горской ввиду смерти подозреваемого было прекращено.
«…Какой была Алла? Представительная, красивая, глаза менялись, как у ящерицы. Привлекала к себе внимание. Подсознательно стремилась отвечать положительным идеалам… Хорошо поставлены этика, культура. Честность – черта характера…» (Людмила Семыкина).
«…Алла росла в состоятельной киевской семье(её отец был директором Киевской киностудии им. А. Довженко – К.З., В.К.), имела хорошее воспитание… была очень близка с матерью… Как сейчас слышу: “Аля! Аля!”, во время войны они вместе пережили Ленинградскую блокаду… Как и большинство городских семей, семья Горских была русскоязычной. С детских лет мы, рождённые в городах и не пытались говорить по-украински. Не было осознания… своей причастности к украинству. Откуда ему было взяться?..» (Галина Зубченко).
«…Самоопределение начиналось с диалога с самим собой “Кто ты? Что ты?”… Не хватало чувства украинской земли, корней, ответственности… Прошли исключительно важные творческие вечера, мы открыли для себя Шевченко, Лесю(Украинку – К.З., В.К), подняли Франка, почувствовали в руках факелы»… (Людмила Семыкина)
«…Мы ничего не знали про Украину. Наше… самосознание проснулось после Института, а особенно в Клубе творческой молодёжи. С тех пор – новый взгляд на жизнь, покаяние, очищение от скверны» (Галина Севрук).
«…Клуб сложился в последние дни 1959 во время новогодних калядок и щедривок… В один прекрасный день мы сидим в большом зале Института(Киевский театральный институт – К.З., В.К.), как вдруг открывается дверь и заходит компания экстравагантных молодых людей: художники! Привела их Алла Горская. Высокая, косы волнами, белый свитер, синие брюки спортивного покроя. Очень громкая, жизнерадостная. С этого дня и начался, собственно, настоящий Клуб Творческой Молодежи. Среди его шести секций самой многочисленной была художественная, руководимая Аллой Горской… Она была душой Клуба, его мотором, организатором…» (Лесь Танюк).
«…Клуб… перевернул наши души. Мы почувствовали в себе корни, о которых не знали и не догадывались… » (Людмила Семыкина).
«…В Клубе расширилось наше мировозрение, мы увидели без всяких оговорок, что есть школа бойчукистов [4], приблизились к народным источникам. В оформлении вечеров, которые организовывал Клуб, Алла вкладывала всю душу» (Галина Зубченко).
«…Собирались в мастерской Люды Семыкиной, а чаще всего – на квартире у Зарецких: готовили декорации, шили костюмы. Каждый осознавал: делаем что-то небольшое, но – для Украины. Бросили свои заработки, хотелось искренне служить народу…» (Галина Севрук).
«…У нас открылись глаза на расстрелянное украинское Возрождение…» (Галина Зубченко).
«…В 62-63 годах в Клубе появилась идея создать независимую комиссию, которая бы проверила слухи о сталинских захоронениях. Расспрашивали людей, находили следы, которые указывали на эти страшные места. Так вышли на Быковню. Поехали туда втроём – Горская, Василь Симоненко [5] и я. Место, как место, ребята играют в футбол. Вдруг Василь говорит:
– А ты посмотри, чем они играют!
Гоняли они маленький детский череп, дважды прострелянный. Алла отошла, расплакалась, долго не могла говорить…» (Лесь Танюк).
«…Если человека обманывают, он не прощает. Алла не могла простить, что её всю жизнь обманывали, и теперь ей хотелось знать всё по высшей пробе правды. И она, ходила на все вечера и была, как знамя. Она притягивая к себе, как магнит, она раскрывалась, как роза и загоралась сама от себя…
Была неимоверно жертвена. До недавнего времени – этакая себе киевская госпожа, она начала хуже одеваться, всё лучшее отдавала другим,. Была категорична: один сегодня помогает другому, ещё надо кого-то устроить на ночлег, кому-то нужно помочь деньгами. Бросала на пол свою цигейковую шубу, доставала бумагу и карандаш и распоряжалась…» (Людмила Семыкина).
«…Как-то я поинтересовался:
– А почему произошёл такой внезапный переход?
Она ответила:
– Настаёт момент, когда становится стыдно. Уже полгода, как я почувствовала: живём какой-то бессовестной жизнью”.
Вот из пут этой бессовестности она и вырывалась…» (Лесь Танюк).
Алла Горская была действительно была из известной преуспевающей советской семьи. Её отец, Александр Валентинович Горский, участник Гражданской войны (одно время он был даже бойцом конного отряда ВЧК), вступивший в партию большевиков ещё в начале 20-х, много лет был ответственным работником идеологического фронта: в разные годы он возглавлял Ялтинскую, Ленинградскую, Одесскую и Киевскую киностудии. При его обширнейших связях среди партийной и советской номенклатуры (и не только на Украине, но и в Москве) его дочь без особого труда могла бы сделать хорошую карьеру – выгодные художественные заказы, зелёная улица для персональных творческих выставок, широкая пресса, загранкомандировки…
Однако на самом деле всё было по-другому. Уже несколько лет Аллой Горской плотно занимался (читай: “преследовал”) республиканский КГБ. Ещё с 1964 тотально прослушивается её комната (уезжающие в 1975 Израиль соседи по квартире Анна и Яков Червинские признаются мужу Аллы Горской в том, что 9 лет назад уступили давлению КГБ и разрешили поставить у себя в комнате скрытый, направленный на её комнату микрофон). По многим признакам становится очевидным, что вовсю прослушивается и её телефон. За ней установлено наружное наблюдение (по протоколу просто не могло быть иначе), по телефону идут прямые угрозы от неизвестных лиц…
«…Жаловалась Алла: звонил какой-то человек, угрожал. Методически её топтали, давили: то эскизы не принимали, то выбрасывали из Союза художников, то уничтожали работы, как витраж в Университете…» (Лесь Танюк).
В ночь с 8 на 9 марта 1964 в вестибюле Красного корпуса Киевского Универсиытета варварски уничтожается витраж “Шевченко. Мать” (авторы – Опанас Заливаха, Алла Горская, Людмила Семыкина, Галина Севрук). Витраж, подготовленный к торжественному открытию в честь 150-летия со дня рождения поэта, был неожиданно в одну ночь демонтирован. В спешке его уронили и разбили…
«…Они расправились с нашим произведением, расправились с самим Шевченко, провозгласившим: “Возвеличу рабов тех меньших, и на страже их поставлю слово” (надпись на витраже, подстрочный перевод- К.З., В.К) [6]. Куда там! В Советском Союзе рабов нет!» (Людмила Семыкина).
«Союз художников пособирал уцелевшие остатки витража, осколки цветных стёклышек, и устроили варварскую выставку. Разложили на полу и ходили рассматривали, национализм это или нет. Типичное варварство необразованной партийной элиты…» (Лесь Танюк).
(Позднее Ала напишет Опанасу Заливахе [7], уже отбывающему в это время срок в мордовских лагерях, что сделано это было по приказу секретаря по идеологии Киевского обкома КПСС В.А. Бойченко).
«Заливахе подбросили Самиздат, на 5 лет лишили свободы; перепало и нам – женщинам: обструкция в Союзе художников, грозное: “Не пущать никуда!”…
Не одна ночь была потрачена на самоопределение: не каяться! Протест – это и будет отказ от покаяния. Когда нас начали шельмовать за витраж, искусствовед из официальных Леонид Владич заявил в Союзе художников: “Что вы с ними так возитесь? Перед вами потенциальные враги народа!”. И зал замолчал… Алла потом не могла себе простить: “Надо было что-то сделать! Тумбочкой запустить, пусть бы потом судили за хулиганство! Но – не молчать!”…». (Людмила Семыкина)
Тогда в 1964 г. их с Л. Семыкиной исключают из Союза художников Украины. Формулировка: “…проявили формалистические тенденции,.. дали искривлённый образ Т.Г. Шевченко,.. не восприняли критики… упорно отстаивали свои идейно-порочные позиции…”
(Правда, через год их восстанавливают).
«Это было уже не распинание, это были первые пули в неё. Без работы, вне Союза художников, дёргания по делу того или другого… Первая жертва – физик Мартыненко. Попался на Самиздате. На очной ставке Алла была в ужасе: измученный, сам на себя не похожий. Просил прощения за то, что на допросе сказал, что крамольную книжку взял у Горской. Пояснил, что не нашёл другого способа увидеть Аллу. Он неё шла сила, которая передавалась каждому, а тем паче – слабому…
Она подписала коллективное письмо на имя Брежнева (было сто семьдесят подписей, по дороге в Москву тридцать “потерялось”) с просьбой пересмотреть решения тогдашних судов, в частности защитить Черновила [8]…
Алла… не находила себе места: “Почему мы такие ничтожества и рабы?! Почему по сей день болеем хутором, не можем выйти на ту орбиту, которая бы высоко подняла Украину?!”» (Людмила Семыкина).
«Жертва во искупление всех грехов Украины! Она, не задумываясь, пошла бы ещё раз на смерть, только бы её народу суждена была лучшая судьба» (Галина Севрук).
Вот лишь некоторые аспекты правозащитной (а следовательно – антисоветской) деятельности Аллы Горской:
– В 1966 она пишет ходатайство в защиту арестованного Панаса Заливахи.
– В 1967 во время львовского судилища над Вячеславом Чорновилом составляет протест против незаконного ведения судебного разбирательства.
– В 1968 в рамках широкой правозащитной кампании в связи с судом над московскими самиздатчиками Юрием Галансковым и Александром Гинзбургом подписывает известное “Письмо 139-ти” [9].
– В 1969-1970 поддерживает выступления Валентина Мороза [10], а будучи вызвана по его делу в Ивано-Франковск, отказывается давать какие-либо показания и никуда не едет. За несколько дней до смерти она высказывает сожаление, что не поехала на этот суд и пишет протест в Верховный суд УССР о незаконности и жестокости приговора.
Достаточно одного взгляда на этот список правозащитных акций , чтобы понять, что Алла Горская много лет была прямым кандидатом на политзону ГУЛАГА. Любой пункт из этого перечня полновесно тянет на статью “Антисоветская агитация и пропаганда” (по первой ходке -до семи лет лагерей, с последующей ссылкой). Да и на допросах в КГБ (как свидетель и на очных ставках) она вела себя вызывающе, с дерзким бесстрашием, что чекисты (как и своё бессилие завербовать человека) не прощали никому.
“Горская была символом непокоренной Украины, начавшей реабилитацию своего расстрелянного Возрождения. Аллу нельзя было ни уговорить, ни купить за деньги или какие бы то ни было командировки за границу. Её запугивали, предупреждали, она всё это презирала и отбрасывала! И действовала на свой выбор, наперекор правилам игры…» (Лесь Танюк).
Судя по всему, ближе всего к аресту Алла Горская была в 1968, когда её второй раз исключают из Союза художников Украины на этот раз уже окончательно. Тогда по Киеву поползли слухи о существовании подпольной бандеровской террористической организации, “направляемой западными спецслужбами”, одним из лидеров которой является Алла Горская. (Будущим поколениям будет нелегко понять, насколько зловеще это тогда звучало!). Слухи эти исходили из того же Союза художников и несомненно были инициированы КГБ: видимо, собираясь вот-вот арестовать её, гебисты готовили для этого в обществе психологическую почву.
“Её пытались изолировать, сознательно загоняли в ловушку. Один из мэтров Союза художников предлагал Виктору Зарецкому: “Разлучись с Аллой!” Круговая волна наступления! Она про себя не думала. Чувствовала: гибнет Украина!..» (Галина Севрук).
Можно строить различные предположения, почему власти так и не решились арестовать Аллу Горскую, непримиримую антисоветчицу, талантливого художника, чьё творчество активно служило национальной украинской идее… Может быть, из-за её растущей популярности, особенно у молодёжи? Может быть, потому что слыла всеобщей любимицей? Может быть, из-за того что…
“Когда ревнители железных порядков видели Аллу, у них начинался паралич! Существо из Космоса или ещё откуда-то! Да она бы не поместилась ни в какую тюрьму! Она вдребезги разбила бы там всё! Поломала бы решётки! Она разделила бы судьбу узников Духа, трижды извинилась бы перед Искусством, но пошла бы за МУЖЧИНАМИ.
Смерть ходила за ней на воле. Она нашла её тут» (Галина Севрук).
В тот роковой день, 28 ноября 1970 г. Алла Горская рано утром уехала к своему ясвёкру и к вечеру, как должна была, не вернулась. На другой день её муж, Виктор Зарецкий, обеспокоенный отсутствием жены, вызвал её на телефонные переговоры. Однако 30 ноября телефонистка сообщила, что на переговорный пункт в г. Василькове никто не пришёл [11]…
1 декабря не на шутку встревоженный В.Зарецкий кинулся в Васильков, где к великому удивлению, нашёл дом своего отца пустым. Окна были тёмные, дверь заперта снаружи, а в садике перед домом были видны следы приносившего телеграмму почтальона. В милиции, куда В.Зарецкий немедленно обратился, ему сказали, что дом открывать не будут: нужны понятые, а время уже позднее…
На другой день по просьбе В. Зарецкого в Васильково приехали близкие друзья Аллы Горской – журналистка Надия Светличная [12] и поэт и литературный критик Евген Сверстюк [13], которые настояли на том, чтобы милиция открыла им дом.
«…Нигде никого! – рассказывала Надия Светличная одному из авторов через много лет, – Всё прибрано, чисто. Хотя… Швейная была как-то странно сдвинута со места.
Ещё раз обошли всюду. На террасе в небольшом погребке (глубиной в полтора метра) нашли Аллу… И тут милиционер, открывший нам дом, стал оттеснять нас от погреба. Я её не видела. Сверстюк видел, и то издалека».
Тем не менее, Евген Сверстюк впоследствии всегда утверждал, что это была именно Алла Горская…
«…Мы сидели у Василя Стуса [14] и разрабатывали проект надмогильного памятника. Стус, Светличный [15], Сверстюк, Дзюба… Алиса Забой, скульптор, предложила стелу из трёх пилонов и чашу-жертвенник на цепях. И, конечно, должна была быть живая калина…» (Людмила Семыкина).
«…В ней всегда жила музыка, большие формы симфонии, оперы, балета… Она пела народные украинские песни, у ней был голос. Среди излюбленных: “Ой, забелели снега…”, “Ой, на горе огонь горит…”. А особенно “Стоял при пушке…” Это была марш Клуба Творческой Молодёжи, символ его неуничтожимости: пушкаря уже похоронили, а он всё продолжает и продолжает заряжать пушку…» (Лесь Танюк)
«А каким искренним было её увлечение современной поэзией!» (Галина Зубченко)
«Сначала это был Иван Драч, его “Нож в солнце”, потом Василь Симоненко, Борис Нечерда. Увлекалась прозаическими медитациями раннего Яворивского. Нравились ей стихи Бориса Мамайсура. Как-то все вместе были у Ивана Светличного, где Борис читал: “Голубые фиалки, глаза голубые, Сколько ещё хочется тебе сказать…” Лирика захватывала, а напоследок: “Как нам писать и о чём говорить знает лишь один Хрущёв – всесоюзный критик”.
– Это же здорово! Лирика, и вдруг такой политический пассаж! – удивлялась Алла…
В ней было больше художника, чем политика. Впрочем, вся политики Клуба творческой молодёжи сводилась к тому, чтобы по сердцу художника не ездили тягачами и машинами…» (Лесь Танюк).
«На первых порах Аллу заедал быт, и от этого гнёта она старалась избавиться. Она было некогда заниматься суетой. Но когда спускалась с лесов, в её доме было чисто и убрано, она умела и стол накрыть, умела и принять, и была добра, как хозяйка, и красива, как женщина, как, будто бы всю свою жизнь – у дома…
Если смотреть на неё, как на языческий феномен природы, то в ней было всё: она – и огонь, и гром, и молния, и Берегиня, и очень способна…» (Людмила Семыкина).
«…В ней жила целостность детской сказки, разового восприятия мира. К художественному произведению подходила, как к вещи, которая никогда не исчерпывается. Шесть раз бралась за портрет Василя Симоненка, всё перерабатывала: “Никак не могу взять его по-настоящему. Пока что – не он!”. Из неё вырос бы выдающийся сценограф, уровня Петрицкого, Меллера, Хвостенко-Хвостова…
…внутренне тяготела к философии, как философскую категорию осмысливала и цвет. В театральных вещах отдавала преимущество активным желто-горячему, красному, молодому зеленому» (Лесь Танюк).
«Последняя её монументальная работа – роспись столовой в селе Гельмязев на Черкащине. Не ради заработка. По договорённости вместо зарплаты – машина овощей и фруктов. Привезла всё это в Киев, раздавала в семьи жертв политического террора…» (Людмила Семыкина)
«…В последние годы в ней вспыхнул дух казака, гайдамачки! Алла могла быть резковата, нетерпима, категорична! Хотелось бы от неё иногда большей мягкости…» (Людмила Семыкина).
«Но та же мягкость, впечатлительность, ранимость были в ней постоянно! Её внешняя порой как бы неудобность – попытка самозащиты…» (Лесь Танюк).
Через некоторое время после трагедии мужа Горской вызвали в Киевское областное Управление МВД на пл. Богдана Хмельницкого, где офицер по фамилии Чёрный вернул ему часть личных вещей погибших, в том числе пальто жены и две пары отцовских очков в футлярах. В. Зарецкий поинтересовался, не страдала ли его жена перед смертью. Чёрный ответил: “Убита одним ударом! Професссионально!”.
Потом в семье Горской снова и снова возвращались к этим словам, так как И. Зарецкий, признанный следствием одиночным убийцей своей невестки, никак не мог обладать подобным профессионализмом.
Обращал на себя внимание и факт сохранности обоих очков. Очки И. Зарецкий носил всегда: для близкого расстояния, когда он чем-нибудь занимался и для дальнего, когда куда-нибудь шёл. Его родные это хорошо знали. Получалось, что он должен был подходить к железнодорожному полотну непременно в очках. Но было трудно представить себе, что, собираясь лечь под поезд, он был так спокоен, что сначала снял с себя очки, положил их в футляр, спрятал футляр в карман и только после этого выполнил своё намерение…
После этого визита мужа Аллы Горской в областное Управление МВД ни он сам, ни их родственники никакой информации из правоохранительных органов больше не получали. Они до сих пор не знают, почему не было проведено опознания тела Аллы Горской (никто из них или из известных им её знакомых на такое опознание приглашён не был). Они не были ознакомлены с результатами каких-либо судебно-медицинских экспертиз. Они не знают, были ли вообще проведены наркологические анализы крови погибших, что в случае с И. Зарецким было особенно важно, так как, если предположить, что он всё-таки был убит, то его должны были сначала усыпить и только потом в бессознательном состоянии положить на рельсы.
До сих пор непонятно, почему милиция, сразу опознав мёртвого И. Зарецкого, не произвела немедленно в его доме обыск, как это обычно делается в таких случаях. Почему ходившие по пятам за Аллой Горской оперативники КГБ, которые наверняка “довели” её до самых дверей её свёкра, и, по всем правилам “наружки”, должны были, дождаться, когда она выйдет… почему эти оперативнки – а в их профессионализме можно было не сомневаться – не заметили убегавшего из дома убийцу?
На семейном совете было решено в правоохранительные органы больше не обращаться. Особенно на этом настаивал отец убитой: он считал это не только бессмысленным, но и не безопасным.
Через два месяца после трагедии семья Аллы Горской получила из Тбилиси очень странное письмо. Писала женщина, называвшая себя её подругой, хотя в семье о такой её подруге никогда не слыхали. Она писала о том, что, находясь в женском лагере, она жила с лагерным начальством и охраной. Впоследствии после проверки оказалось, что в Тбилиси нет улицы, указанной в обратном адресе.
Муж Аллы Горской припомнил ещё один странный случай, который произошёл с ним лично. В тот день, когда жена уехала за швейной машинкой в Васильков , ему в метро встретился нарочито чудаковатый человек, который, когда их взгляды сошлись, очень ехидно ухмыльнулся…
Аллу Горскую похоронили 7 декабря 1970 Ивана Зарецкого – примерно неделей позже.
«Про смерть Горской я узнал в Москве, где я нашёл убежище. Приехал в Киев, звонят: “На похороны приходить не рекомендуем!” Переспрашиваю: “Кто звонит?”. Ответ: “Не важно это! Наше дело предупредить!”.
Ненадежное было время, неопределенное… Бывало стоишь на перроне метро и остерегаешься, как бы “случайно” не столкнули под колёса: слишком уж неопределённо крутились за спиной какие-то странные парни…» (Лесь Танюк).
«Последний путь нашей подруги – мастерская на улице Филатова, квартира на Репина, ряды милиции. На кладбище в Берковцах(сейчас официально “Городское” – К.З., В.К.) [16] собралось много людей….» (Галина Севрук).
«Над процессией висел знак тревоги. Бегом! Быстрее! Ещё быстрее! Не все, кто хотел, смог сказать слово прощания. Было такое чувство, что все эти люди, которые пришли, – мечены и обречены! Будто бы у них взяли отпечатки пальцев…» (Лесь Танюк).
«Алла лежала в дубовом гробу, сделанном на студии Довженко: убитому горем отцу отдали этот реквизит из благодарности за его труд во благо украинского кино.
Чернел белый снег, стояло мёртвое страдание, рыдал хор Леопольда Ященко…» (Галина Севрук).
Над разверзнутой могилой Евгений Сверстюк сказал последнее слово (даётся с некоторыми сокращениями):
«Нет Аллы Горской! Всё онемело, темно и непонятно! И врывается в сознание тоскливым отчаянием: “Не будет! Никогда не будет с нами Аллы Горской!” Будто тёмный занавес опускается на солнце.
Но я знаю, Аллы не может не быть! Её духовной силы и энергии, её по-матерински внимательного взгляда… Она по-прежнему живёт во всём! Человек, которому лично ничего не было нужно, – она не может отойти в небытие! Алла есть! Она всегда неизменно присутствует там, где кто-то в горе, в беде, возле бездомных и несчастных – везде, где только можно подставить плечо. Она всегда первая узнает о чужой беде и наибольшие тяготы берет на себя – ответственно, с самоотдачей, а главное, – просто, будто бы сама судьба возложила на неё миссию служить опорой и поддержкой другим людям.
Она несёт в себе спокойствие человека значительного, исполненного достоинства, с неподкупной спокойной совестью, человека, на которого можно положиться во всём, как на самого себя, даже больше, чем на себя, потому что он имеет щедрый творческий талант отдаваться бескорыстно и полностью людям, делу, за которое берётся. Редкостное воплощение человеческой силы и значимости!
Выразительное, радостное, светлое лицо Аллы приносит с собой праздник! А её смех возносится над всем так же, как её величественная, красивая фигура возвышается и белеет в любой многочисленной толпе. И всегда знаешь, что в душе её светится какая-то фанатически преданная Любовь ко всему доброму, честному и порядочному. И всегда веришь, что взгляд её неутомимо ищет вокруг что-то значительное и достойное уважения. И каждое её движение и жест исполнено гордости по отношению к пугливой низости, лукавой корысти – по отношению ко всем тем медякам, на которые люди разменивают свою единственную жизнь, да ещё и втягивают в этот нечестивый торг ближнего.
Ныне перед её могилой, над пропастью Вечности осыпаются все хитро-убогие сооружения, сваленные к её ногам, и мы, наконец, встаем перед непреходящей Правдой, к которой она безоглядно шла в жизни и искусстве, гордо отбрасывая гладенькие дорожки полуправд, которые помогли бы ей давно без труда утвердиться в искусстве.
[…]
Как ныне в её траурной мастерской, превращенной в художественную выставку, всё становится понятным, и как подходит терновый венок к печально-мудрой сосредоточенности её автопортретов, таких далёких от улыбчивых фотографий, веселость которых служит средством отпора и выражением независимости.
[…]
Если бы мы детально представили себе историю ее жизни – это была бы поучительная повесть про то, как художница Алла Горская открыла свою Украину, как искала ее истин и как постепенно училась видеть главное в невидимом, докапываясь до чистого источника в глубинах спрятанных корней; как она сильными руками и ногами разворачивала цветистые ковры декоративных цветов, призванных к жизни всего на один сезон.
В день последнего прощания мы, наконец, чувствуем драматизм её таланта. Эскизы, эскизы и сама она сквозь незаконченные эскизы – вся в дороге к своей глубине. Но когда может быть чистая свободная минута у дискриминированного художника-монументалиста, который берет заказ, чтобы работать, и выполняет эту работу просто за харчи?!
1962-63 годы… Клуб творческой молодёжи, которому она отдавала все силы, средства и кров в своем доме. Это было время поисков себя, своих источников и целей в тесном кругу молодых энтузиастов-художников, литераторов, режиссёров, окрыленных перспективой настоящего творчества и надеждами культурного национального возрождения.
Эскизы театральных костюмов и декораций к пьесе Миколы Кулиша «Так погиб Гуска» – постановки, которой не судилось увидеть сцену… такая же история и с «Правдой и кривдой» – в Одессе…
1964 г. Шевченковский витраж в вестибюле университета имени Шевченко – дни и ночи самоотверженного труда, растоптанного после завершения работы ректором Швецом ещё до просмотра художественным советом, и единственная награда – исключение из союза художников.
1965-68 г.г. Выезды на монументально-декоративные работы в Донецк, Жданов, Краснодон. Восстановление в Союзе художников с повторным исключением в 1968 г. за высокую гражданскую позицию по отношению к политическим процессам 1965-67 г.г. Мутные закулисные инсинуации беспринципной серости для сведения счетов. И снова – побег в труд без просвета.
После смерти, перед похоронами, говорят, уважили её труд и будто бы восстановили в Союзе. Но кто уважит и восстановит испепелённые творческие вспышки за эти скупые годы жизни, отравленные сознанием того, что ничего, кроме скрытой злой напасти, не вызовут лучшие цветы твоей души, и неизвестно кому нужен твой талант, и ничего от тебя твоя эпоха не ждёт, кроме точного попадания в протоптанные следы?! Сколько труда и надежд кануло на том пути, занесённом снегом! Все светлые часы – в светлом будущем… В прошлом – горение, которое развеялось дымом в мраке равнодушия, в дебрях ненависти, и в душе какая-то смертельная усталость, которая отпечаталась в последнем выражении её лица.
Но она так умела достойно и независимо идти своим путём и полно ощущать радость испытаний, труда и тяжёлой борьбы за самоутверждение!.. Радость духовного роста и всё большей сопричастности с великими моментами в жизни своего народа.
Её голос, её усмешка, её фигура перекрывают случайность слепой трагедии, оборвавшей её жизнь. Алла Горская будет всегда излучать свет и вселять непоколебимость Духа самим своим именем! Героическая натура, которая вечно искала подвижнический путь и уважала только его!
Редкий человек, который навеки остается с нами как родная душа. В образе целого десятилетия она возвышается Белым привидением Светлого Духа, который воплощает совесть, достоинство, порыв молодости и сияние свободного человеческого лица, освещённого таланом и преданностью людям».
Ccылки:
__________________________________________
[1] – Украинское движение шестидесятников – мирное, открытое демократическое движение, выступающее за национальные права. Его вдохновители – цвет молодой киевской творческой интеллигенции – поэты и писатели, художники и публицисты, режиссёры и актёры, обращаясь к национальному самосознанию украинцев, ставили себе целью возродить украинскую культуру, сильно русифицированную за годы советского режима.
Центром движения шестидесятников стал киевский Клуб Творческой Молодёжи «Современник» (КТМ). Возникший на волне «хрущёвской оттепели», под эгидой Киевского обкома комсомола (в обкоме рассчитывали с помощью творческой молодёжи реанимировать дышащую на ладан официальную пропаганду), КТМ практически сразу перешёл в руки шестидесятников. Большинство киевских патриотов, борцов за независимую Украину прошло через этот клуб. Просуществовав три года, КТМ был властями закрыт. (Мiжнародний бiографичний словник дисидентiв», Том 1, Украiна, частина друга, Харькiв, «Права людини», 2006 г., с.с. 916, 1013-1016).
[2] – Глава написана со слов Алексея Зарецкого, сына погибшей, её друзей – журналистов Надии Светличной и Евгения Сверстюка, театрального режиссёра Леся Танюка, а также друга семьи Горских Григория Меняйло.
[3] – Здесь и далее курсивом выделены высказывания друзей, коллег и соратников А. Горской по правозащиному движению, сделанные ими в разное время и опубликованные уже после обретения Украиной государственной независимости (Журнал «Україна» № 27, липень 1990, с.с. 11-14, Олександр Климчук «Смерть була як смолоскип»).
[4] – Бойчук Михаил Львович (1882-1939), украинский живописец, профессор Украинской Академи Художеств и Киевского Художественнного института, обращавшийся в своём творчестве к традициям исскусства Раннего Возрждения, к украинской иконописи, к стилизации и архаизации образов; жертва сталинских репрессий, реабилитирован посмертно. Его творчество замалчивалось советской пропагандой
[5] – Василь Симоненко (1935-1963), украинец, один из самых ярких и значительных украинских поэтов начала 60-х годов, оказал огромное влияние на пробуждение национально-демократических настроений на Украине.
Учился на факультете журналистики Киевского университета, руководил студенческой литературной студией, с 1957 – литработник отдела культуры газеты «Молодь Черкащини»; дебютировал книжкой стихов «Тиша і грім», 1962); участвовал в работе киевского Клуба творческой молодежи «Современник».
Вместе с А. Горской и Л. Танюком открыл место захоронения жертв сталинского террора 30-х годов, захороненных в Быковне под Киевом, о чем они заявили в Киевский горсовет («Меморандум № 2», остался без ответа ); после чего был жесток избит милицией – и раз, и два, и три (ему, по-видимому, отбили почки: вскоре после этого врачи диагносцировали рак почек).
Вторая книга – «Земне тяжіння», 1964. «Её цитировали, – как потом писал Е. Сверстюк, – переписывали, востанавливая цензурные изъятия, заучивали на память и сравнивали по глубине страдания и искренности с позией Т. Шевченко».
Самое полное издание Василя Симоненко вышло на Западе – «Берег чекань» (с предисловием И. Кошеливца), Мюнхен, 1963.
На русском языке – книга «Василь Симоненко» (в переводах Льва Смирнова), издательство «Молодая гвардия», серия «Библиотека избранной литературы», 1968.
В 1964 отдельно вышли книги для детей: «Цар Плаксiй та Лоскотон», «Подорож у країну Навпаки» и сборник рассказов «Вино з трояд».
Раритетом стала его самая полная подцензурная книга «Поезії» (1966), где ряд стихов сфальсифицирован. После этого творчество В. Симоненоко замалчивалось как «искажёное проявление национальных чувств». В Самиздате ходили его дневниковые записи последнего года жизни «Окрайці думок» и подборка его неподцензурных стихов с предисловием И. Светличного.
Во время волны политических арестов 1972 власть по достоинству «оценила» творчество В. Симоненко: против умершего поэта, по словам И. Светличного, «тоже возбудили уголовное дело». (Мiжнародний бiографичний словник дисидентiв країн Центральної та Схiдної Європи й колишнього СРСР», Том 1 Украiна, частина друга, Харькiв, «Права людини», 2006, с.с. 695-696).
[6] «Возвеличу
Малих отих рабів німих!
Я на сторожі коло їх
Поставлю слово» (Шевченко Тарас. Повне зібрання творів у дванадцяти томах. Том 2. Поезія, 1847-1861. К. Наукова думка, 2001. с. 281.
[7] – Опанас Заливаха (1925-2007), украинец, художник, активный участник украинского национально-демократического движения шестидесятников; детство провёл в России, куда семья переехала спасаясь от голодомора, организованного большевиками на Украине в 1932-1933; не был ни пионером, ни комсомольцем, учился в Ленинградском ин-те живописи, скульптуры и архитектуры им. Репина, откуда со 2-го курса был отчислен “за поведение, недостойное советского студента” (отказ пойти на организованную властями встречу с так называемым “кандидатом в депутаты”, в то время выборов как таковых в СССР практически не существовало: в день выборов народ сгоняли голосовать в обязательном порядке за единственного “кандидата”); восстановлен в институте в 1955.
В 1957 во время студенческой практики в Ивано-Франковской области. впервые близко знакомится с Украиной – ее языком, историей, этнографией, культурной жизнью, начинает жадно изучать украинский язык; на Украину возвращается в 1961, вступает в Ивано-Франковское общество художников; в 1962 его первая персональная выставка на Украине, просуществовав всего неделю, закрывается властями, как было сказано, из-за того, что “в представленных работах нет светлых, оптимистических героев строительства светлого будущего”; примыкает к движению шестидесятников (КТМ); распространял антисоветский Самиздат, такой как «12 прикмет характеру украiнського нацiоналiста», «10 заповiдей украiнця-нацiоналiста», «Вiдкриття Киева и др.».
Арестован в Ивано-Франковске в августе 1965 и по статье 62-1 УК УССР осуждён на 5 лет лагерей строгого режима, срок отбывал в мордовских лагерях, где работал на оформлении плакатов; занимался также малой графикой – экслибрисы, рисунки (на обысках было изъято и пропало более 200 его работ); по освобождении женится на племяннице Степана Бандеры Дарине; с 1972 до 1980 работает художником-оформителем книг в издательствах – детской литературы “Веселка” и львовском издательстве “Каменяр”, занимается станковой живописью; в 80-е экспериментирует в области станковой живописи и монументальной пластики; в 1987 – один из инициаторов создания Украинской Ассоциации независимой творческой молодежи; оформляет обложку журнала “Український вісник”; в 1988 – 89 состоялись его персональные выставки в Ивано-Франковске, Львове, Киеве, а также в Торонто, Лондоне и Нью-Йорке; в 1989 награжден премией им. В. Стуса, в 1995 – Государственой премией им. Т. Шевченко; в 2003 вышел первый альбом его работ. (Людмила Алексеева, История инакомыслия в СССР. Новейший период», Khronika press, 1984, с.с. 13, 18; Аннотированный каталог «58-10, Надзорные производства Прокуратуры СССР, март 1953 – 1991», Москва 1999, с. 670; 695-696; «Мiжнародний бiографичний словник дисидентiв країн Центральної та Схiдної Європи й колишнього СРСР», Том 1, Украiна, частина перша, Харькiв, «Права людини», 2006 г., с.с. 242-244).
[8] – Вячеслав Черновил (1937-1999), украинец, житель Львова, журналист, активный участник украинского движения шестидесятников, автор самиздатского публицистического сборника «Лихо з розуму» (1965), содержащего широкие материалы об осуждённых украинских правозащитниках.
Арестован в 1967 и по статье 187 УК УССР (аналог статьи 190 УК РСФСР – «Систематическое распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй») приговорён к 3 годам лагерей строгого режима (в связи с амнистией срок был сокращён до 1,5 лет); наказание отбывал в Винницкой области, летом 1968, протестуя против изъятия у него написанных им в лагере статей, держал 48-дневную голодовку.
Арестован вторично в январе 1972 и по статье 62-1УК УССР приговорён к 6 годам лагерей строгого режима и 3 годам ссылки, срок отбывал в мордовских лагерях, ссылку – в Якутии; в лагере вместе с Борисом Пенсоном написал книгу «Хроника лагерных будней”, опубликованную в 1976 на Западе в журнале «Сучаснисть»); в ссылке написал брошюру о борьбе за статус политзаключённого, развернувшуюся в те годы в советских лагерях; член Украинской ХГ.
В 1980 снова арестован, на этот раз по сфальсифицированному обвинению в изнасиловании, в знак протеста держал 120-дневную голодовку. Приговорён к 5 годам лишения свободы, срок отбывал в Якутии. В 1983 по протесту прокурора Якутии досрочно освобождён; до Перестройки работал кочегаром в Якутии.
В Перестройку и последующие годы принял активное участие в демократизации политической системы Украины и обретении ею национальной независимости – был одним из руководителей Украинской ХГ, членом Большого Совета Народного Руха Украины (НРУ), главой Львовской областной Рады, депутатом Верховной Рады Украины. В 1991 баллотировался в Президенты Украины (набрал 23,27%, заняв второе место), был председателем Львовского областного общества “Мемориал”. Лауреат Государственной премии им. Т. Шевченко, награждён орденом Ярослава Мудрого.
25 марта 1999 погиб под Борисполем в автомобильной катастрофе при странных обстоятельствах. (Людмила Алексеева, там же, с.с. 14,18, 20, 23, 24, 26; Аннотированный каталог «58-10, Надзорные производства Прокуратуры СССР, март 1953 – 1991», Москва 1999, с. 749); «Мiжнародний бiографичний словник дисидентiв країн Центральної та Схiдної Європи й колишнього СРСР», Том 1, Украiна, частина друга, Харькiв, «Права людини», 2006 г., с.с. 806-810).
[9] – Письмо с требованием прекратить практику политических процессов в стране было инициировано московскими правозащитниками (они и составили основную часть «подписантов») и направлено первому секретарю ЦК КПСС, председателю Верховного Совета СССР Л. Брежневу и председателю Совета Министров СССР А. Косыгину. К москвичам примкнули и украинские правозащитники (18,8% от общего числа подписей дала Украина). (Людмила Алексеева, там же, с. 22).
[10] – Валентин Мороз (1936 г.р.), украинец, по образованию историк (преподавал историю в Луцком и Ивано-Франковском пединститутах), активный участник украинского движения шестидесятников, арестован в Луцке в 1965 за распространениие Самиздата (“Українська освіта в шовіністичному зашморзі” /”Украинское образование в шовинистической петле”/), “З приводу процесу над Погружальським”, фотокопию книги “Вивід прав України” /”Извлечение из прав Украины”/, труды М. Грушевского, документы Центральной Рады…) и по ст. 62-1 УК УССР приговорён к 4 годам лагерей; срок отбывал в мордовских лагерях, где написал и передал на волю публицистичекую статью «Репортаж iз заповiдника имiнi Берii» («Репортаж из заповедника имени Берия»). Освободившись, опубликовал в Самиздате свои статьи: «Серед снiгiв» – призыв к апостольскому служению Украине, «Мойсей i Датон» и «Хронiка опору» – о разрушении советской властью украинской культуры и её русификации.
В июне 1970 арестован второй раз, и по той же статье, как “особо опасный рецидивист”, приговорён к 6 годам спецтюрьмы и 3 годам лагерей особого режима плюс 5 годам ссылки; срок отбывал во Владимирской тюрьме и в мордовских лагерях (ст. Потьма, пос. Сосновка), принимал активное участие в протестных голодовках и забастовках политзаключённых; в 1979 г. в результате 5-месячной голодовки и широких протестов западной общественности, он и ещё 4 диссидента (Е. Кузнецов, В. Дымшиц, А. Гинзбург и Г. Винс) были обменены на двух агентов КГБ, отбывающих срок в американской тюрьме по обвинению в шпионаже в пользу СССР; в США учился в Украинском Свободном университете (Мюнхен), защитил докторскую дисертацию; в 1991 вернулся в Украину, живёт во Львове. (Людмила Алексеева, там же, с.с. 16, 19, 24, 26; Аннотированный каталог «58-10. Надзорные производства Прокуратуры СССР. Март 1953 – 1991», Москва 1999, с.с. 489, 669, 739, 741, 742, 749; «Мiжнародний бiографичний словник дисидентiв країн Центральної та Схiдної Європи й колишнього СРСР», Том 1, Украiна, частина перша, Харькiв, «Права людини», 2006 г., с.с. 485-488).
[11] – В те годы в советской глубинке, где квартирные телефоны были большой редкостью, позвонить кому-нибудь, у кого такого личного телефона на квартире не было, можно было только, вызвав его специальной телеграммой на телефонный переговорный пункт (как правило, находящийся на почте).
[12] – Надия Светличная (1936-2006), украинка, по образованию филолог, работала редактором киевского издательства «Радянська школа», научным сотрудником Института педагогики, учителем украинского языка в вечерней школе (по совместительству), заведующей районной библиотекой; активный участник украинского движения шестидесятников (входила в Клуба творческой молодёжи), правозащитница, член Зарубежного представительства Украинской ХГ.
В 1967 присутствовала на суде над Черновилом, после чего вместе с братом, Иваном Светличным (см. прим. 15), а также И. Дзюбой и Л. Костенко они написали письмо секретарю КПУ П. Шелесту, охарактеризовав этот судебный процесс как «личную месть… властей человеку, который мыслит иначе и, используя свое конституционное право, отваживается критиковать действия определённых советских учреждений», в 1968 уволена с работы; хранила у себя и распространяла Самиздат, в 1971 организовала похороны Аллы Горской и установку памятника на её могиле.
После серии арестов украинской интеллигенции в январе 1972 её почти ежедневно вызывают на допросы в КГБ по делу брата; в мае 1972 арестована и осуждена по статье 62 УК УССР на 4 года лагерей строгого режима, срок отбывала в женском мордовском политлагере.
В 1976 вернулась в Киев, где ей было отказано в прописке и трудоустройстве (жила у жены брата, за что обе подвергалтсь административному преследованию); осенью 1976 в знак протеста против расправ над Петром Григоренко, Черновилом и рядом других участников национально-демократического движения направила в ЦК КПУ заявление об отказе от советского гражданства, назвав Советский Союз “самым большим в мире концлагерем».
В октябре 1978 выехала за границу, в Италии была принята Папой Римским Иоанном-Павлом II; в ноябре прибыла в США, где продолжала заниматься правозащитной деятельностю: издавала «”Вісник репресій на Україні», работала в украинской редакции радио «Свобода», вела «Журнал Надії» – очерки о репрессированных деятелях Украины; расшифровывала переданные из лагерей литературные материалы политзаключённых, превращая их в брошюры и книги…
В 1992 в Киеве на свои деньги основала «Музей шестидесятников»; в 1992 награждена литературной премией им. В. Стуса, в 1994 – лауреат Государственной премии им. Шевченко, в 2005 награждена орденом княгини Ольги.
Похоронена в Киеве на Байковом кладбище. (Людмила Алексеева, там же, с.с. 15, 18, 20, 27, 30; Аннотированный каталог «58-10. Надзорные производства Прокуратуры СССР. Март 1953 – 1991», Москва 1999, с. 748; «Мiжнародний бiографичний словник дисидентiв країн Центральної та Схiдної Європи й колишнього СРСР», Том 1, Украiна, частина друга, Харькiв, «Права людини», 2006 г., с.с. 663-667).
[13] – Евген Сверстюк, 1928 г.р., украинец, по образованию филолог, правозащитник, активный участник национально-демократического украинского движения шестидесятников, автор (памфлет “З приводу процесу над Погружальським” /в соавтрстве с И. Светличным/, эссе «Собор в риштованнi», «Iван Котляревский смiеться»”, «На мамине свято», «Остання сльоза» – всё это в советское время было прочитано по радио «Свобода» и «Голос Америки») и распространитель Самиздата, арестован в январе 1972 и осужден по статье 62-1 УК УССР на 7 лет лагерей и 5 лет ссылки. В основу обвинения легла его книга «Собор у риштованні» («Собор в лесах»), изданная в Париже в 1970, а также публичные выступления. Срок отбывал на 35-й и 36-й пермской политзонах, ссылку – в Бурятской АССР; в лагере участвовал в многочисленных акциях протеста – голодовках и забастовках, находился под особым надзором КГБ, много раз был водворяем в ШИЗО и ПКТ.
С 1989 – бессменный редактор христианской газеты “Наша віра”, президент Украинской Ассоциации независимой творческой интеллигенции, ежегодно присуждающей премии им. В. Стуса; в 1993 избран президентом Украинского ПЕН-Клуба, в том же году защитил в Украинском Свободном Университете (Мюнхен) докторскую диссертацию на тему «Украинская литература и христианская традиция”; лауреат Государственной премии им. Шевченко и ЮНЕСКО «За межэтническую и межконфессиональную толерантность»; награжден орденом Свободы. Книги, кроме упомянутых: «Блудні сини України» (1993), «Шевченко и час» (1996), «На святі надій». (Людмила Алексеева, там же, с.с. 14, 23, 27, 28; Аннотированный каталог «58-10. Надзорные производства Прокуратуры СССР. Март 1953 – 1991», Москва 1999, с. 749; «Мiжнародний бiографичний словник дисидентiв країн Центральної та Схiдної Європи й колишнього СРСР», Том 1, Украiна, частина друга, Харькiв, «Права людини», 2006 г., с.с. 658-662).
[14] – Стус Василь Семенович (1938-1985), украинец, по образованию филолог, выдающийся национальный поет, критик, публицист, автор и распространитель Самиздата, правозащитник, член Украинской Хельсинской группы (УХГ), член международного Пен-клуба.
Работал учителем украинского языка в школе, служил в армии на Урале, работал редактором в газете «Социалистический Донбасс», научным сотрудником Государственного исторического архива, был аспирантом Института литературы им. Т. Шевченко АН УССР (специальность «теория литературы»)…
В апреле 1965 на премьере фильма С. Параджанова «Тени забытых предков» в кинотеатре «Украина» в Киеве принял участие в акции протеста против арестов шестидесятников, за что через несколько месяцем был исключен из аспирантуры, а потом уволен из Государственного исторического архива. Работал на стройке, кочегаром, инженером технической информации в проектно-конструкторском бюро…
В 1965 сделал попытку издать свою первую книгу стихов «Круговерть». Но издателей не удовлетворяли идейно-художественные критерии автора, его гражданская позиция. Следующий сборник стихов, «Зимние деревья» также осел в издательстве, хотя имел положительные рецензии… В 1970 книга была издана в Бельгии, после чего поэт практически стал изгнанником системы (“внутренним иммигрантом” – расхожее клише советской пропаганды).
Принимал активное участие в различных правозащитных акциях, протестуя против реставрации культа личности Сталина, политики русификации украинской культуры, ограничений свободы слова; писал открытые письма в Президиум Союза писателей Украины, в ЦК КПУ и КГБ, в Верховный Совет УССР в защиту репресссирваных правозащитников.
В январе 1972 был арестован и по статье 62, ч.1 УК УССР приговорён к 5 годам лагерей строгого режима и 3 годам ссылки; срок отбывал в Мордовских лагерях, ссылку – в Магаднской области.
В августе 1979 вернулся в Киев, работал формовщиком в литейном цеху, на конвейере обувного обьединения «Спорт»; выступал в защиту репрессированных членов УХГ. Впоследствии он напишет: «За мной стояла Украина, мой угнетённый народ, за честь которого я должен был стоять до конца» («Из лагерного дневника», 1983).
В мае1980 снова арестован и по статье 62 ч.2 УК УССР приговорён к 10 годам лет лагерей особого режима и 5 годам ссылки; признан особо опасным рецидивистом; с письмом в его защиту к участникам Мадридского совещания по проверке исполнения Хельсинкских соглашений обратился академик А.Д. Сахаров (конец 1980). Срок отбывал на Пермской политзоне ВС-389/36-1; участвовал во всех акциях протеста политзеков, не раз был водворяем в ШИЗО и ПКТ; в 1983 держал 18-дневную голодовку; год провёл в одиночке; очень много писал и переводил (приблизительно 250 стихотворений, написанных верлибром, и 250 переводов должны были составить книгу, названную им «Птица души», однако, были конфискованы, судьба их неизвестна); в 1983 ухитрился передать на свободу текст под названием «Из лагерной тетради» (был опубликован на Западе); его творчество было выдвинуто на соискание Нобелевской премии по литературе…
Погиб в карцере в ночь с 3 на 4 сентября 1985 на 8-й день голодовки при странных, по словам солагерников, обстоятелствах в результате принудительного кормления; похоронен на кладбище пос. Борисово, в 1989 перезахоронен рядом с Олесем Тихим и Юрием Литвином на Байковом кладбище в Киеве.
1994-1999 вышло его Собрание сочинений в 6 томах, 9 книгах; посмертно лауреат Государственной премией им. Т. Шевченко, награждён орденом Ярослава Мудрого; в 2005 г. присвоено звание «Герой Украины»… («Мiжнародний бiографичний словник дисидентiв країн Центральної та Схiдної Європи й колишнього СРСР», Том 1, Украiна, частина друга, Харкiв, «Права людини», 2006 г., с.с. 757-762).
[15] – Иван Светличный (1929-1992) – литератор, автор острых критико-публицистических статей, во многом определявших духовный климат украинского ренессанса 60-х г.г. Известный переводчик, прежде всего французских поэтов – П.Ж. Беранже, Ш. Бодлера и др. Друг Василя Симоненко, Василя Стуса, Аллы Горской и многих других в то время молодых деятелей украинской культуры. Впервые арестован в Киеве в августе 1965. Ему инкриминировали хранение и распространение Сам- и Тамиздата и должны были осудить по ст. 62-1 УК УССР. Однако после 8-ми месяцев проведённых им в киевском СИЗО КГБ, дело было прекращено “за отсутствием доказательств”. По мнению правозащитников, КГБ таким образом хотел бросить на него тень: мол, других, арестованных в одно время с ним, даже менее авторитетных, судили и дали разные сроки лагерей, а его почему-то выпустили. Почему?..
Второй арест – в январе 1972 опять по ст. 62-1 УК УССР и опять за распространение Самиздата. В апреле 1973 приговорён к 7-ми годам лагерей строгого режима (с учётом 8-месячной отсидки в 1965-1966 и приобщением к делу обвинительных материалов тех лет) и 5-ти годам ссылки. Срок отбывал на 35-ой и 36-ой политзонах строгого режима, ссылку – в посёлках Усть-Кан и Майма Алтайского края.
В августе 1981 в ссылке вследствие тяжёлого инсульта был парализован, стал инвалидом 1 группы. Однако наказание все равно отбывал до конца срока. В ссылке и позже, до конца жизни за ним ухаживала жена Леонида. Прожил ещё 11 лет, но вернуться к нормальной жизни уже не смог.
В 1977 в издательстве «Сучаснiсть» (Мюнхен) вышел сборник его лагерных стихов (удалось тайно передать с зоны) «Гратованi сонети». В независимой Украине вышли два сборника его произведений – «Серце для куль i для рим», Киев, 1990 и «У мене – тильки слово», Киев 1994; кроме того, две детские книжки – «Як Гусак говорив так-так-так» и «Побрехеньки для Яремки». Издан также сборник воспоминаний об Иване Свитличном – «Доброокий», Киiв, Видавництво «Час», 1998.
Первый лауреат литературной премии им. В. Стуса, лауреат государственной премии им. Шевченко (посмертно). (Людмила Алексеева – «История инакомыслия в СССР. Новейший период”, Кhronika press, 1984, с.с. 14, 18, 26, 27; «58-10, Надзорные производства Прокуратуры СССР по делам об антисоветской агитации и пропаганде. Аннотированный каталог, март 1953 – 1991″, Москва 1999, с. 750; газета “Экспресс-Хроника”, 18 апреля 1997 г., № 16 (494), с. 4, рубрика “О тех, кто стучался в закрытые двери”; «Мiжнародний бiографичний словник дисидентiв країн Центральної та Схiдної Європи й колишнього СРСР», Том 1 Украiна, частина друга, Харькiв, «Права людини», 2006, с.с. 672-676).
[16] – В некоторых публикациях об Алле Горской была допущена опечатка: её похоронили не на Мінськом (Минском) кладбище, как указано в некоторых изданиях, а на Міськом (Городском) кладбище (в 1970 называлось “Берковецкое”).
__________________________________________
Фото:
1. Вторая половина 60-х.
2. С отцом и братом. Зима 39-40-х годов.
3. Нaчало 60-х годов.
