Вчера, 29 июля, в шесть часов вечера мы стали распеваться во внутреннем дворике библиотеки им. Крупской. Поставили декорации, расстелили коврик, чтобы не падать и не ползать на асфальте, приготовили реквизит. Оля убежала в туалет.
Во дворике хорошо – не было слышно машин, но звук все равно был глухой. Песни рассеивались, пространство ело звук. Как-то в предыдущем спектакле “Мать Гагарина”, который мы играли в этом дворике, не требовалось настолько идеального звучания. Мы с режиссером стали имитировать голоса птиц.
– О, вот так можешь куковать когда зрители станут заходить! – Улыбался он.
– Правда? Здорово! Когда так вот звучишь, то даже эхо слышится….
Из окон библиотеки выглядывали немолодые заинтересованные головы. И сразу прятались. Но взгляд одной я успела словить, думая, что им всё это не нравится. Но голова мне широко улыбнулась.
Рядом, примыкая почти к библиотеке, стоял опорный пункт. К нему подъехало три добротные машины.
– Это сегодня футбол. Так они усилили патруль.. – Сказал Евгений Иванович.
Эти машины немного нарушали атмосферу. Но главное, что б они не катались те 35 минут, за которые у нас должна была пройти мистерия. Я смотрела – в одной машине долго сидел и слушал нас миллиционер.
Когда убежала Оля, к нам во дворик зашел немного растерянный молодой человек.
– Подскажите, это здесь в семь будет спектакль “Джема”? – Мы с режиссером удивились.
– Здесь будет спектакль “Жуков”, вас, наверное, пригласил театр “Джем” просто, да?
– Да.
– Ну, они не играют, играют “Жуки”, мы начнем в семь.
– А, еще рано…
– Что ж, ждите.
Заходило солнце. Я ожидала много зрителей. Очень. Специально говорила: “Мы этот спектакль везем в Чехию.” Потому что у украинцев есть чувство меньшей стоимости..
Неожиданно соглашались прийти разные люди. И почти все говорили: “Я не один, с друзьями, можно?”
Много зрителя редко когда мешает, а особенно – в такой открытой постановке.
Из одноэтажного здания опорного пункта вышло несколько человек. И через какое-то время один из них, с самым убедительным животом, стал к нам медленно идти.
– Шо это такое?
– Это спектакль. – Встал режиссер ему навстречу. – Будем петь песни и исполнять украинские обряды.
– Шо? А кто вы такие?
– Театр.
– Театр на улице не бывает! Короче, ладно, давайте, – сматывайтесь!
– Спасибо, но мы лучше останемся. – Не согласился режиссер.
– Вы не поняли? Собирайтесь и сваливайте! Убирайте цирк этот! Что это за театр! Бомжи какие-то.
Оля не появлялась. Тот зритель, что пришел первый, вдруг стал защищать вежливого и компромиссного Евгения Ивановича. С традиционным донецким напором. И этим так разозлил милиционера, что тот напомнил мне одну соседскую собаку.
Она никогда не выгуливалась хозяевами и однажды вырвалась за ворота, когда соседей не было дома. Я шла с магазина, ничего не подозревая, когда она бросилась на меня как чудище Баскервиль. Я заорала и прижалась к какому-то забору и стала с ним надолго одним целым: собака стерегла меня. Калитка этого забора через пол часа медленно открылась и из нее высунулась голова бабушки.
– Я сейчас ее прогоню! – Сказала голова и исчезла, а вместо нее появилась лопата. Собака бросилась на приоткрытую калитку, и лопата щедро стала осыпать животное ударами по голове.
– Что вы делаете?! – Закричала я бабушке. – Она же только раздразнится еще больше!
Но было поздно. Лопата исчезла, калитка закрылась и озверевшая собака бросилась на меня.
– Я вас в участок сейчас заберу, если вы сейчас не уберетесь! Вы мешаете работать! У вас устная договоренность? Тогда насрать мне на договоренность и на директора библиотеки тоже! Она меня в известность не ставила! Валите вон! Шо ты сидишь, вылупилась? Тебе в психушку нужно, ненормальная! Там такие в Советском Союзе сидели! Зря, что развалили.
От милиционера была такая агрессия, что у меня задрожали руки. Мне даже не приходило в голову, что мы можем каким-то образом не сыграть спектакль, поэтому я берегла силы на него. А глядя на милиционера мне только хотелось смеяться. Наверняка он видел, что мне смешно.
Наконец-то зашла во дворик Оля.
“Фух, – подумалось мне, – сейчас всё успокоится.”
Но я ошиблась. К нам подошел еще один “человек искусства” и хотя они и успокоились, когда подошла Оля, но не надолго.
– Это цирк!
– Мы вам не будем мешать!
– А нам не надо, шоб вы пытались нам мешать. Убирайтесь. С вами надоело уже разговаривать!
Оля звонила Михаилу Васильевичу.
– Возьмите трубочку, это из управления культуры, у нас есть разрешение от директора библиотеки.
– А хочешь с Януковичем поговорить? Я сейчас наберу! Откуда я знаю, с кем я говорить буду?! Ни с кем я не буду разговаривать! Пусть сюда сам приезжает!
– Он в отпуске, и не в городе. – почти добродушно ответила Оля.
– Все! Сматывайтесь, давайте, пока мы вас по-хорошему просим! – Мы с Олей от неожиданности даже рассмеялись. Было понятно, что ничего не будет, ничего не получится. Но я сидела на расстеленной дорожке, и молча смотрела на всё это, не двигаясь с места. Евгений Иванович уже начинал труситься.
– К нам придет зритель в семь. Мы должны его дождаться..
– Какой еще зритель?!
– Который в театр ходит. Зритель.
– Не нужны нам тут зрители!
– Чем мы вам мешаем? – Оля говорила спокойней, но и она теряла самообладание. А я просто не знала, что можно было бы сделать. Чистоклетов достал камеру. Милиционера, как ту собаку, словно кто-то стукнул по голове лопатой:
– Ану немедленно убери! – Заорал он, резко приблизившись к режиссеру. Мне показалось, что он сейчас ударит его.
– Но ведь вы на работе и вас разрешено снимать.
– Я сейчас разобью! Убери, сейчас же!
И Чистоклетов обреченно спрятал камеру обратно. Но Оля не сдавалась.
– Пошли! – сказал Чистоклетов.
– Чем это цирк? – наступала она.
– Я не буду ничего объяснять!
– Нет, вы, пожалуйста, объясните!
– Идите себе в посадку и делайте что хотите. Тут вы мешаете. Песни петь – в дурку!
– Вы считаете украинские традиции и фолькор ненормальными?
– Оля, пошли! – повторял Евгений Иванович.
– Чем мы вам мешаем, что вам не нравится, у нас есть разрешение от библиотеки и от управления культуры.
– На этой территории находится не только библиотека! – Из библиотеки наконец-то высунулась голова:
– У них есть разрешение! Я сейчас позвоню директору! – пронеслось эхо по всему дворику.
– Да звоните! Не будет ничего!
– Но они же не курят, не пьют, это – театр! – Мужик подошел к коврику, на котором я сидела, почти ткнул ногой куклу-мотанку:
– Это свалка какая-то!
– Пойдемте! – Повторял Евгений Иванович.
– Нет, мы никуда не уходим! – Сказала Оля.
Я не помню, сколько это продолжалось. Я не помню, что еще говорили друг другу мы все. Я не выдержала и полезла в разговор. Спрашивала статью, которую иы нарушаем. Право свободных собраний, право шуметь до которого там часа.. Трудно было говорить с ними, действительно не зная уголовного кодекса. Всё было как-то абсурдно, эмоционально, безкомпромисно и очень нереально..
Нам пришлось уйти. Мы собрали реквизит, отнесли камни, вышли из дворика, и мне всё казалось, что это бред какой-то и сейчас мы вернемся и сыграем. Стали приходить зрители. Все больше и больше. Их действительно оказалось очень много, я молодец. Евгений Иванович был уверен, что в Донецке не для кого играть, и вот – мне удалось доказать ему обратное.
Опороный пункт загородил машинами вход в дворик. Вышло несколько молодых людей в форме к воротам, согнали с парапета, мирно сидящих зрителей, на дорогу, словно оберегая сакральное место.
Мы объясняли людям, что “Посвящения” не состоится.
– Ты звала, Аня, ты и объясняй. – Сказал, улыбаясь, Чистоклетов и пришлось мне извиняться перед всеми. Среди зрителей оказалась редактор какой-то программы на канале СТБ.
– Дайте ваш номер и зовите на такое. Нам нужно полтора часа чтоб приехать.
Я обрадовалась. Пришло еще несколько знакомых журналистов. Почему-то никто не решил устраивать конфликт. Наверное, пришли отдохнуть..
– Я могу сейчас пойти к ним – все равно силы на спектакль беречь уже не нужно! – мне вспомнилась агрессия и неадекватность того, кто нас “бережет”, было страшновато за сохранность костей, но это моя страна, мой город, черт возьми!
– Нет, это будет провокация, нужно, чтоб было естественно. – Спокойно возразила девушка с СТБ.
А как я должна знать что и где состоится, какой конфликт, чтоб звонить СТБ, – не понимаю!
Я думала, что-то еще можно сделать, но пропало всё. Атмосфера, силы, место, которое мы подготавливали.
– Пока, Аня, – сказал Евгений Иванович, и они с Олей ушли. Ушел Эдик, ушли некоторые зрители. Не совсем понимая, что произошло.
И наверное, я не меньше других была в непонимании.
Пришли старые друзья, неожиданно оказавшиеся свободными. Пришли иностранцы, резиденты от “Изоляции”, пришли одногруппники бывшие, друзья по хору, пришел оказавшийся в Донецке директор Гамбургской консерватории, пришли все с компаниями, со знакомыми.
И ушли.
– Это же “Посвящение” – шутила я с режиссером, пытаясь успокоиться. – Никогда не знаешь, как оно пройдет. Может, это оно и было.
Зритель хотел, чтоб мы перешли и сыграли в другом месте. Но решал всё Чистоклетов и он сказал – не стоит этого делать.
Пообещали, что, приехав из Чехии, мы сыграем “еще раз” летом. Все разошлись.
Зашло солнце. Патрульные машины освободили въезд во дворик библиотеки им. Крупской.
Я шла домой босыми ногами, ступая по нагревшемуся асфальту, и чувствовала себя так, словно меня искупали в сливной яме.
http://telegraf.dn.ua/blogs/valite-von-ili-kak-ulichnh-akterov-razgonyala-donetskaya-militsiya/
