«Они получили свое…»
03/15/2002 | Rolling
http://www.agentura.ru/terrorism/usa11sep/svoe/
«Они получили свое…»
Всемирные диссиденты о терактах в США и о современном терроризме
Марина Латышева
Помню, в одном из выпусков новостей через несколько дней после теракта в США меня особенно поразило то, как реагировал на эти взрывы Бобби Фишер. «Это прекрасные новости. Настало время покончить с США - раз и навсегда. Я был счастлив и не мог поверить этим новостям, я аплодирую этому акту», - сказал великий шахматист.
Фишер – один из тех удачливых, богатых и известных людей планеты, которые, невзирая на свою удачливость, богатство, известность и четкое следование критериям американской мечты в целом, не согласны с традиционной трактовкой современной политической системы. Его считали религиозным фанатиком и скандалистом – он все время требовал то повысить ему гонорар, то улучшить освещение. И лишь спустя много лет стало понятно, что все требования шахматиста были абсолютно справедливы. Включая логичную сумму гонорара и принципы освещения залов, где происходят матчи. В 1975 году он отказался защищать свою корону в матче с Анатолием Карповым и ушел на дно. Его не слышали 20 лет, пока он не устроил скандал в Югославии. Он, вопреки эмбарго и в принципе бойкоту всего югославского, провел матч с Борисом Спасским в Югославии. После чего по личному указанию американского президента США в ФБР на него завели дело о нарушении санкций ООН. Его безуспешно искали. После сентябрьских терактов он сам позвонил в одну из газет и дал интервью. Теперь его снова ищут.
Фишер – не единственный богатый и знаменитый диссидент, хотя, может быть, самый «крайний» из них. Многие известные философы, экономисты, политологи имеют свои взгляды на то, что именно произошло в США и почему это произошло.
Нонконформисты США о терактах 11.09.01.
Роберт А. Уилсон (НГ фото Петр Кассин)
Считается самым высокооплачиваемым театральным режиссером нашего времени. Родился в 1941 году в Техасе. Изучал архитектуру и бизнес в Техасском университете, затем искусство в Париже. В 60-х уехал в Нью-Йорк, сделал несколько драматических спектаклей. С начала 80-х работает преимущественно в Европе: для Авиньонского фестиваля, берлинской Фольксбюне, гамбургской Талии, городских театров Болоньи и Феррары, миланского Чендж Перфоминг Артс. В Америке выпустил "Алкесту" Еврипида в Репертуарном театре и вагнеровского "Лоэнгрина" в Метрополитен-опера. Он ставит драматические спектакли, оперы, хореографические композиции и даже модные дефиле. И все изобретательно и блестяще. Удачливый и плодовитый, он прославился тем, что создал собственный театральный стиль, и, по его признанию, театральное искусство в привычном значении этого слова ему не нравится.
«…Точно так же, как Война Против Наркотиков имела бы хоть какой-то смысл, назови они ее честно Война Против Не-Пойми-Каких Наркотиков,я отношусь к текущему Кампфу ДубльВэ как к Войне Против Не-Пойми-Каких Террористов. Может статься, я останусь привержен сей ужасающей ереси, пока они не разбомбят штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли. Я включил тут CNN несколько дней назад, и робот Белого Дома объявил, что повстанцы в Чечне отныне не были борцами за свободу, но есть теперь террористы с явными выходами на Осаму Бин Ладена. CNN не дала подробностей о том, случилось ли преображение в виде неожиданной чудесной вспышки, подобно пресуществлению облатки в католической мессе, или произошло медленно и постепенно, словно дарвиновская эволюция. В соответствующем бюллетене Россия гарантировала свою поддержку в Войне Против Не-Пойми-Каких Террористов и предположительно начнет именно с тех ублюдков в Чечне.
НЕ ПОДСТРАИВАЙТЕ ВАШ УМ: ЭТО РЕАЛЬНОСТЬ СБОИТ
Ситуация Билла Мэхера напоминает мне кое-что, написанное Эзрой Паундом о Лондоне в 1919: «Единственное разумное замечание может разрушить человеку карьеру целиком». Друг в Израиле только что прислал мне е-мейл, цитирующий высказывание Джорджа Буша о том, что всем нам следует отправиться в Диснейленд. Это не удивило меня. Я в глубине души всегда подозревал, что Джордж постоянно живет в Диснейленде, с Микки-Маусом, Гуфи, Усамой Бин Ладеном и всеми «организациями, основанными на вере» всего мира. Как сказал Вольтер, «Единственный способ понять, что математики имеют в виду под Бесконечностью, - это взглянуть на размеры человеческой глупости». Тьфу…».
Адам Парфи (Полярная звезда )
Адам Парфри - главный теоретик современного американского нонконформизма. В книге "Культура Апокалипсиса", Парфри описывает новую стратегию революции, объединяющую правых и левых, интеллектуалов и панков, сверхлюдей и первертов в единый национал-большевистский фронт борьбы с Системой. Родился и вырос он в бедных районах Малибу. Его отцом был режиссер театра и характерный актер. Его мать Роза Еллович – еврейка. Отец зарабатывал на жизнь работой на телевидении, а также засветился в роли доктора Максимуса в фильме "Планета Обезьян" и очкастого доктора Кентербери в фильме "Бронко Билли". Проведя некоторое время в нацистском лагере для военнопленных, его отец питал отвращение ко всему немецкому. Его младший брат, став врачом, посвятил себя социальной работе - основал фонд помощи, ходил по семьям бедняков и строил дома для бездомных. Сегодня он владеет собственным огромным издательством. Его издательство питает идеями даже Голливуд. Изданная в 1992 году биография легендарного режиссера-трансвестита Эдварда Д. Вуда Мл. (Rudolf Grey, "Nightmare of Ecstasy" ) легла в основу замечательного фильма Тима Бертона "Эд Вуд".
«…я много думаю обо всех этих недавних событиях.
Атаки на Всемирный Торговый центр и Пентагон гарантируют военно-промышленному комплексу большие деньги и огромную мощь. А военные, промышленники и спецслужбы спокойно пережили бы полноценную атаку на Нью-Йорк Сити и округ Колумбия. Кроме того, ведь ни одна «шишка» не пострадала в момент атаки. И все же это еще не решающий аргумент в пользу того, что они сами все это устроили.
Почему? Потому что военно-промышленный комплекс извлекает выгоду из ЛЮБОЙ атаки на страну, внешней или внутренней. Хоть это и так, это еще не означает, что ЛЮБАЯ атака есть дело рук этого самого военно-промышленного комплекса.
Действительно, огромное число людей во всем мире ненавидит США, и среди таких есть ребята с деньгами, которые не прочь были бы увидеть, как Штаты падают. Говорить, что эти парни просто неспособны организовать происшедшее, означает (неправомерно) умалять статус и полезность таких врагов. Чем больше я исследую ситуацию, тем больше мне очевидно, что разные американские спецслужбы ненавидят друг друга и не доверяют друг другу. Редко когда имеет место обмен информацией.
Я полагаю, что взрыв в Оклахома-Сити был учебной операцией, которая так плохо закончилась из-за информационной неразберихи ее руководителей. Похоже, что и события 11 сентября есть результат обалделого маразма и грызни между спецслужбами, а не искусное исполнение какого-то черного плана. На сегодня мои мысли таковы».
Линдон Ля Руш (www.larouchepub.com)
Известнейший американский экономист. Родился в Рочестере, Нью-Хэмпшир. Его отец был технологом легко промышленности и консультантом промышленного выпуска обуви в крупной корпорации. Сын пошел по стопам отца, закончив общественные школы в Рочестере и Линне, затем Северо-восточный Университет в Бостоне с перерывом на военную службу, и затем устроился на работу в корпорацию отца. В 1994 он был избран членом Универсальной Экологической Академии Москвы. Он был дважды женат, его нынешняя супруга -уроженка Германии. Сейчас живет в Вирджинии. В 1971 году он основал международное бюро новостей, известное, как «Новая солидарность». Он – соучредитель нескольких влиятельных американских экономических ассоциаций. Он был участником американской группы по переговорам о СОИ между Горбачевым и Рейганом в 1982-1983 годах. В ё988 году предсказал неизбежный крах советской экономической системы. Он пробовал себя на политическом поприще, неоднократно пытаясь баллотироваться в президенты страны. Сегодня предрекает крах мировой финансово системев той форме, в какой она существует сейчас. И потенциал выхода из всемирного кризиса видит в Евразии и прежде всего в России. Крайне положительно оценивает внешнеполитическую деятельность президента Путина и приветствует его желание сотрудничать со странами Азии. И активно критикует Джорджа Буша-младшего, называя американскую финансовую систему «глобальным кошмаром».
«…Это не террористическая операция. Это заговор, стратегическая «спецслужбистская» операция, которая имеет подозрительное сходство с операцией в Оклахома-Сити несколько лет назад. Это внутриамериканская специальная операция-заговор, осуществленный людьми, которые занимали высокие позиции в Вооруженных силах и имели прошлое в спецслужбах. Иначе бы все это не случилось.
Целью этих людей были не традиционные цели ближневосточных террористов. Они стремились создать имитацию Перл-Харбора – создать эффект нападения Японии на США в 1941 году, чтобы ввергнуть США в войну против народов Ближнего Востока.
Возьмите Усаму Бен Ладена: он был сотворен американскими, английскими и израильскими спецслужбами как часть так называемых «Афганских операций». Он до сих пор имеет доступ к сфере специальных операций и заговоров. Сейчас, конечно, наши военные, высокопоставленные военные, ничего не могут с этим поделать. Но люди, которые находятся «вне игры», как мы с вами, видят здесь отражение взрыва в Оклахома-Сити; и есть люди, стоящие «вне игры», которых используют…
… Нет, они не террористы. Они подвергли людей террору, но они не террористы. Идея состоит в том, что эта международная террористическая операция – некий нонсенс, и очень опасно смотреть в неправильном направлении, игнорируя правильное. Суть в том, что определенные люди, очень высокопоставленные и власть имущие люди, стоят за спиной некоторых правительств: британского, американского и израильского правительства. Этолюди, которые решают, каким должен быть конфликт между Израилем и его ближайшими соседями, и используют его, чтобы втянуть Соединенные Штаты в геополитический конфликт на Ближнем Востоке. Я сомневаюсь, что какой-либо мудростью обладают люди, которые считают виновником Усаму Бен Ладена. США и Советский Союз за все годы «холодной войны» не нанесли друг другу удара, сравнимого с этим. Мы не имели средств сделать Советскому Союзу то, ЧТО было сделано с нами вчера. Есть над чем задуматься…»
Жан Бодрийяр размышляет о духах
Жан Бодрийяр (сайт университета штата Юта)
Родился в 1929 г. в Реймсе. Французский философ и социолог. Изучал историю германской литературы. Переводчик (труды К. Маркса), преподаватель (университет в Нантерре). Участник событий мая 1968 г. Заметки, написанные им для парижской газеты Либерасьон были впоследствие опубликованы отдельной книгой («Ecran total»), др. работы: «La Societe de consommation», «La Transparence du mal», «Crime parfait», «Mots de passe», «Complot de l`Art», «Le Systeme des objets», «Le Paroxyste indifferent» (беседы с Филиппом Пети), «L`echange impossible», «Cool Memories IV:1995-2000». Сегодня - французский эстетик, культуролог и социолог. Преподает социологию в Парижском университете. Начав свою карьеру как социолог, Жан Бодрийяр сегодня является одним из известнейших мировых мыслителей, исследующих феномен так называемого "постмодерна".
«Дух терроризма»
Мы постоянно сталкиваемся с событиями мирового значения: от смерти леди Дианы до Чемпионата мира по футболу, или же с событиями реальными и жестокими, такими как война и геноцид. Но не было ни одного символического события мирового значения, причем, не только ставшего известным всем, но такого события, которое обрекло бы на неудачу саму глобализацию. Стагнация, продолжавшаяся в течение всех 1990-х годов, была настоящей "забастовкой событий" (по выражению аргентинского писателя Маседонио Фернандеса (Macedonio Fernandez). Теперь забастовка окончена. События перестали бастовать. В случае с терактами в Нью-йоркском Торговом центре мы имеем дело с событием абсолютным, настоящей "матерью" событий, событием в чистом виде, которое концентрирует в себе все другие события, которые никогда еще не происходили.
Ход исторического процесса и развитие отношений власти потрясены до основания, также как нарушены условия возможного анализа. Событие диктует время. Поскольку другие события застоялись, то следует опередить их, идти быстрее. Когда же они ускорятся в свою очередь, нужно будет двигаться медленнее. Но нельзя позволить похоронить себя под спудом речи и в облаке войны, ясность незабываемых образов должна остаться незамутненной.
Во всех речах по поводу терактов и во всех комментариях опускаются заключенный в этом событии катарсис, и ослепление, им вызванное. Моральное осуждение, организация священного союза против терроризма - реакция соразмерна чудесному ликованию, заключенному в созерцании разрушения мировой мощи, больше того, созерцании ее саморазрушения, зрелище самоубийственной красоты. Поскольку именно красота, своим именем, разожгла всю эту ненависть, взрастила ее в мире, отчего и возникло это воображение терроризма, которое бессознательно живет во всех нас. То, что мы словно бы видели во сне это событие, что весь мир словно бы грезил им, - потому что никто не может не мечтать о разрушении могущества, ставшего до такой степени гегемонным, - вещь абсолютно неприемлемая для западного сознания морали, но являющаяся неоспоримым фактом, что выражается в патетической жестокости всех дискурсов, в которых хотят избежать самой этой мысли.
В пределе, они это сделали, но мы этого хотели. Если не отдавать себе в этом отчета, то событие теряет все свое символическое значение, и превращается в чистую случайность, становится совершенно произвольным действием, убийственной фантасмагорией нескольких фанатиков, которых достаточно только уничтожить. Но мы-то знаем, что это не так. Весь бред, изгнание сил зла - ничто иное как лекарство от страха, и возникает он потому, что в нас присутствует этот мрачный объект желания. Без нашей глубокой сопричастности событие никогда не вызвало бы такой реакции; несомненно, символическая стратегия террористов была рассчитана на наше молчаливое согласие.
Это намного превосходит ненависть к господствующей мировой силе, которую испытывают обездоленные и эксплуатируемые, к которым мировой порядок обращен своей худшей стороной. Желание зла поселилось даже в сердцах тех, кто участвуют в разделе мирового пирога. Аллергия на установленный порядок, на всякую установленную власть, к счастью, универсальна, а башни- близнецы Всемирного Торгового центра олицетворяли этот порядок в совершенной форме.
«Дальше»
Нет нужды говорить об инстинкте смерти или об инстинкте разрушения, ни о перверсии. По неумолимой логике усиление и без того большой власти обостряет желание ее разрушить. И она сама - соучастник собственного уничтожения. Когда две башни обрушились, создалось впечатление, что они покончили с жизнью в ответ на самоубийство самолетов. Говорят: "Бог не может объявить себе войну". Нет, может. Запад, заняв позицию Бога (божественного всемогущества и абсолютного морального закона), стал склонен к самоубийству и объявил войну себе самому.
Бесчисленные фильмы-катастрофы свидетельствуют о существовании определенного фантазма, образ которого словно бы заговаривают, как ячмень, утопив его в спецэффектах. Но всеобщее внимание, которое ими вызывается, равно как и внимание к порнографии, показывает, как легко перейти от мысли к действию - робкая попытка к отрицанию любой системы становится все сильнее, по мере того как сама система приближается к совершенству или всемогуществу.
По меньшей мере, правдоподобно то, что террористы (не больше чем эксперты!) не предусмотрели обрушение Башен -близнецов, которое, в символическом отношении, вызвало гораздо больший шок, чем атака на Пентагон. Символическое разрушение произошло при непредусмотренном внутреннем соучастии, как если бы башни обрушились сами собой, покончили с собой, как если бы башни вступили в игру, чтобы завершить действие.
В некотором смысле, система в целом, непрочная изнутри, дала начальный толчок. Чем больше система рассредоточивается в мире, действуя в границах только одной сети, тем более она становится уязвимой, в любом точке этой сети (всего один маленький филиппинец-хакер со своего переносного компьютера смог запустить вирус I love you, который облетел весь мир, опустошив целые сети). В нашем случае, 19 камикадзе, вооруженные только собственной смертью, помноженной на эффективность технологии, запустили процесс мировой катастрофы.
Какой путь, кроме террористического, можно было избрать для изменения положения вещей в ситуации монополизации мировой власти, в ситуации столь замечательного сосредоточения всех функций в руках технократической машинерии и при полном единомыслии? Система сама создала объективные условия для нанесения удара по себе. Она дала все карты в руки Другого, чтобы он изменил правила игры. И новые правила будут жестокие, потому что ставка жестока. Система, находящаяся в безвыходном положении от избытка власти в ней, бросила вызов, на который террористы ответили действием, определившем новую ситуацию, что было неизбежно. Терроризм - акт восстановления единичности, которая не устраняется до конца в системе общего обмена. Все проявления единичного (виды, индивиды, культуры), которые заплатили смертью за установление мирового торгового оборота, управляемого одной властью, сегодня мстят за себя с помощью террористического трансферта.
Террор против террора - за этим больше не стоит никакой идеологии. Мы как нельзя дальше отошли от идеологии и политики. Энергия, которая питает террор, не имеет причины, не может быть понята в рамках никакой идеологии, даже идеологии исламизма. Эта энергия не нацелена больше на изменение мира, она направлена на то, чтобы сделать его более радикальным с помощью жертвоприношения (на что, в свое время, были направлены ереси), в то время как система нацелена на реализацию возможностей мира с помощью силы.
Терроризм - повсюду, подобно вирусу. Терроризм проник везде, он следует как тень за системой господства, всегда готовый выйти из тени, подобно двойному агенту. Больше нет демаркационной линии, которая позволяла бы его обозначить, терроризм находится в самом сердце культуры, которая против него сражается, и видимый разрыв и ненависть, которую обращают к миру эксплуатируемые и подчиненные Западу, тайно соединяется с внутренним разломом в системе господства. И этот внутренний разлом можно противопоставить любому видимому антагонизму. Но с другой стороны, система не может ничего противопоставить структуре вируса, принявшей форму практически автоматического реверсии на самого себя собственной мощи,- как если бы аппарат власти выделял фермент, который бы его разрушал. И терроризм и есть ударная волна этой немой реверсии.
Нет, следовательно, ни шока цивилизаций, ни шока религий, проблема далеко выходит за рамки ислама и Америки, на которых пытаются сосредоточить конфликт, чтобы создать иллюзию видимого противостояния и возможности силового решения. Речь идет о фундаментальной противоположности, которая указывает, сквозь призму Америки (которая может быть и эпицентр глобализации, но далеко не единственное ее воплощение) и сквозь призму ислама, на триумф глобализации в столкновении с ней самой.
В этом смысле можно говорить о мировой войне, но только не о третьей, а о четвертой и единственной действительно мировой, поскольку ставка в этой войне сделана на глобализацию. Две первые мировые войны соответствовали классическому представлению о войне. Первая мировая война положила конец превосходству Европы и была завершением эры колониализма. Вторая - положила конец нацизму. Третья мировая, которая, конечно, была, но велась в форме холодной войны и устрашения, подвела черту под коммунизмом. От одной войны к другой, мир все больше приближался к установлению единого порядка. Сегодня, возможно, этот порядок близок к своему концу, что выражается в столкновении антагонистических сил, рассеянных по всему миру, выражается во всех современных конвульсиях. Фрактальная война всех ячеек, всех единичностей, которые восстают по принципу антител. Прямое столкновение настолько невозможно, что требуется время от времени "спасать" саму идею войны с помощью театральных постановок вроде войны в Заливе или сегодняшней - в Афганистане. Но четвертая мировая война - она везде. Она есть то, что неотступно преследует любой мировой порядок, любую гегемонию господства - если бы ислам правил миром, терроризм был бы направлен против ислама. Потому что сам мир сопротивляется глобализации.
Терроризм аморален. Падение башен Мирового Торгового Центра, этот символический вызов, - аморально, и оно отвечает требованиям глобализации, которая аморальна сама по себе. Так будем же также аморальны, и если хотим понять что-нибудь, то нужно заглянуть по ту сторону Добра и Зла. Для начала рассмотрим событие, которое есть не только вызов, брошенный морали, но и вызов для интерпретации в любой форме, и попытаемся обрести понимание Зла. Критический пункт заключается в следующем: несостоятельность западной философии, философии Света, в отношении Добра и Зла. Мы наивно полагаем, что прогресс Добра, увеличение его власти во всех областях (наука, техника, демократия, права человека) сопровождаются поражением зла. Кажется, никому не понятно, что сила Добра и Зла растет одновременно, и их развитие идет в одном и том же русле. Победа одного не ведет к исчезновению другого, как раз наоборот. Метафизика рассматривает Зло как акциденцию, но эта аксиома, из которой вытекают все формы манихейства - борьба Добра против Зла, эта аксиома иллюзорна. Добро не исключает Зла, и наоборот: ни один из членов оппозиции не может быть снят, и их отношение - непреодолимо. В глубине, Добро не может нанести удар Злу иначе, как перестав быть Добром, поскольку, присвоив мировую монополию власти, оно вызывает приток насилия в пропорциональном соотношении.
В традиционном универсуме было установлено равновесие между добром и злом, основанное на диалектическом отношении, которым подтверждались поскольку- постольку напряжение и баланс универсума морали, почти как во время холодной войны противостояние двух сил обеспечивало равновесие страха. Следовательно, нет превосходства одного над другим. Баланс нарушился с начала тотальной экстраполяции Добра (гегемония позитивного над любой формой негативного, исключение смерти и любой противостоящей силы - триумф ценностей Добра по всему фронту). Начиная с этого момента, баланс нарушился, и как если бы Зло приняло форму невидимой автономии, его развитие шло по экспоненте.
Если соблюдать все пропорции, то вот что произошло с политическим порядком после исчезновения коммунизма и мирового триумфа либеральной власти: именно тогда появился призрачный враг, рассеявшийся по всей планете, проникая всюду, как вирус, возникая на каждом промежутке власти. Ислам. Но ислам есть не более чем подвижная форма кристаллизации этого антагонизма. Антагонизм повсюду - он в каждом из нас. Следовательно, террор против террора. Но террор асимметричный. Именно эта асимметрия делает могущество Запада полностью безоружным. В столкновении с самим собой, оно может только увязнуть в логике сил, не имея возможности играть на поле символа и смерти, так как идея смерти изгнана из западной культуры.
До этого момента, интегрирующей власти в основном удавалось вызывать и разрешать любой кризис, любую негативность, создавая глубоко безнадежную ситуацию (не только для "проклятых", но и для обеспеченных и привилегированных слоев, живущих в полном комфорте). Важнейшим изменением является то, что террористы перестали кончать самоубийством бесцельно, что они делают ставку на собственную смерть, и, таким образом, придают своей атаке эффективность. Они основывают свою стратегию на интуиции, которая подсказывает им, что их противник чрезвычайно уязвим. Эта система, достигшая квази-совершенства, может вспыхнуть от одной искры. Террористам удалось превратить собственную смерть в абсолютное оружие против системы, которая исключает саму идею смерти, идеалом которой является "нулевая смерть". Система, в которой смерть равна нулю, - сама в сумме дает ноль. И все средства распыления и разрушения -ничто по сравнению с врагом, который сделал из собственной смерти средство контрнаступления. "Что нам американские бомбардировки! Наши люди в той же степени жаждут смерти, в какой американцы хотят жить". Отсюда возникает неравенство системы с "нулевой смертью" и 7000 погибших от одного теракта.
Следовательно, сделана ставка на смерть, причем не на нашествие смерти в прямом смысле в реальном времени, но на пришествие смерти более чем реальной: символической и сакральной - то есть абсолютного и бесповоротного события. В этом и заключается дух терроризма.
Никогда не атаковать систему с позиции силы. В этом заключается революционная идея, плод воображения самой системы, которая не устает вызывать на себя огонь в поле реальности. Но борьба перенесена в символическое поле, где основными правилами являются вызов, реверсия, повышение ставок. Так что за смерть можно заплатить только такой же смертью, либо смертью в превосходной степени. Системе брошен вызов, на который она не может ответить иначе как собственной смертью или разрушением.
Террористическая гипотеза состоит в том, что система должна убить себя в ответ на ряд смертей -вызовов. Поскольку ни система, ни власть сами не могут избежать символической необходимости, и это единственный шанс их разрушить. В этом головокружительном цикле невозможного обмена Смерти, смерть террориста бесконечно мала, но она создает вакуум, производит конвекцию в огромных размерах. Вокруг этой малой точки, точки реальности и власти, вся система сгущает, собирает все свои силы.
Тактика террористической модели предполагает создание реальности в избытке и рассчитывает вызвать с помощью этого избытка крушение системы. Насмешка состоит в том, что жестокость власти оборачивается против нее самой, так как террористические акты дают увеличенное зеркальное отражение самой власти, и представляют собой модель символической жестокости, которая запрещена в системе. Это - единственная вид жестокости, которую власть не может осуществить - это жестокость ее собственной смерти.
Вот почему все видимое могущество не может ничего противопоставить ничтожной, но символической смерти нескольких индивидов. Должно стать очевидным рождение нового терроризма, новой формы действия, которое ведет игру и вводит новые правила для того только, чтобы их нарушить. Эти люди не только не ведут борьбу одинаковыми средствами, поскольку они делают ставку на собственную смерть, на что нечем возразить ("это мерзавцы"), но они присваивают все средства господствующей власти. Деньги и банковские спекуляции, информационные технологии и достижения аэронавтики, зрелищный эффект и промежуточные сети; террористы ассимилируют все достижения современной глобализации, не меняя курса на разрушение.
Преисполненные хитрости, они используют в качестве прикрытия банальность американской повседневности для ведения двойной игры. Они спят в своих кварталах, читают и учатся в своем кругу, чтобы однажды проснуться, подобно бомбе замедленного действия. Мастерство, с которым ведется подпольная деятельность, является столь же террористическим, как и зрелище 11 сентября. Поскольку подозрение может быть брошено на любого индивида; не является ли любое мирное существо потенциальным террористом? Если террористы смогли остаться незамеченными, то каждый из нас является не пойманным преступником (каждый самолет тоже становится подозрительным), и в глубине, возможно, это правда. Это может быть соотнесено с потенциальной преступностью в бессознательной форме, замаскированной и усиленно подавляемой, но все время подозреваемой если не в проявлении, то хотя бы в тайном участии в спектакле Зла. К тому же, событие разветвляется, дробится на части, - в этом заключается пока еще не уловимый источник ментального терроризма. Радикальное отличие нового терроризма в следующем, владея всеми видами оружия, выработанными данной системой, террористы обладают еще одним видом - своей собственной смертью, и это становится фатальным. Если бы они ограничились борьбой против системы ее же оружием, они тотчас же были бы уничтожены. Если бы они противопоставили системе только собственную смерть, они также быстро бы исчезли, принеся бессмысленную жертву,- то чем терроризм почти всегда занимался прежде (сравните палестинские терракты-самоубийства), и почему он терпел поражение. Все изменилось с того момента, как террористы начали сопрягать все современные средства со своим символическим оружием. Это до бесконечности умножило их разрушительный потенциал. Это сцепление факторов (с которым мы не можем примириться) которое дает им огромное преимущество. Стратегия "нулевой смерти", эта война в чистом виде, напротив, обходит стороной превращение "реальной" силы в силу символическую.
Небывалый успех терактов ставит проблему, и чтобы ее понять, чтобы увидеть, что происходит в головах террористов и в их организации, нужно избавиться от наших западных воззрений. Такая эффективность терактов требует от нас максимальной расчетливости, рациональности, о которой мы не могли даже подумать, что другие ей обладают. И даже в этом случае, как и в любой организации, основанной на рациональности, будь то секретная служба или что-нибудь еще, всегда возможны упущения и просчеты. Секрет их успеха в следующем: в отличие от наших организаций, террористы работают не по контракту, но заключают некий пакт по выполнению своего священного долга. Выполнение этого долга надежно защищено от предательства и коррупции любого вида. Чудо в том, что им удается адаптироваться в мировой сети, выполнить техническое задание, не теряя связи с жизнью и смертью. В противоположность контракту, пакт не связывает между собой индивидов, - даже в самоубийстве нет ничего личного, никакого "героизма", это коллективное и сакральное действо, совершаемое по требованию идеи. И сопряжение двух составляющих - рабочей структуры и символического пакта, сделало возможным осуществление акта такого масштаба.
У нас нет никакой возможности символического расчета, как - то происходит при игре в покер или в потлач: минимальная ставка - максимальный результат. То чего террористы добились, совершив теракт в Манхэттене, - есть иллюстрация теории хаоса: начальный шок приводит к последствиям, не поддающимся вычислению, тогда как развертывание операции "Буря в пустыне" американцами возымело эффект, о котором смешно говорить: как если поднять ураган для того, чтобы сломить крыло бабочки. Суицидальный терроризм был терроризмом бедных, тот, о котором мы говорим сейчас - терроризм богатых. И особенно пугает нас то, что они сделались богатыми (в их распоряжении находятся все средства), не переставая желать нашей смерти. По нашим меркам они жульничают: делать ставку на собственную смерть - не по правилам. Но им нет дела до наших правил, игра больше не идет по нашим правилам. Чтобы дискредитировать их действия, все средства хороши. Также как легко назвать их "самоубийцами" или "мучениками". Нужно только добавить, что мученик ничего не может доказать, он ничего общего не имеет с истиной. Мученик (если процитировать Ницше) -для истины является врагом номер один. Конечно, их смерть ничего не доказывает, но в системе, где истина недостижима, вообще ничего нельзя доказать, - или мы будем делать вид, что обладаем истиной? С другой стороны, этот высокий моральный аргумент опрокидывается. Если добровольный мученик-камикадзе ничего не доказывает, то и невольные мученики - жертвы могут доказать не больше, и в обращении к аргументу морали есть что-то неуместное и непристойное (он вовсе не принимает в расчет их страдания и смерти).
Другой плохой аргумент - террористы обменивают свою смерть на место в раю. Их действие не бескорыстно, следовательно, оно не подлинно. Их акт не был бы бескорыстным даже если бы они не верили в Бога, если бы смерть не оставляла надежды, каковой она и является для нас (однако христианские мученики уповали на возвышенную равнозначность жизни и смерти). К тому же, террористы не находятся с нами в равных условиях, поскольку у них есть право на избавление, на что мы не можем даже надеяться. Нам остается лишь носить траур по собственной смерти, поскольку они могут сделать на ней очень высокую ставку.
В глубине - причина, доказательство, истина, возмещение, итог и средства - всего лишь форма типично западного вычисления. Даже смерть мы оцениваем в терминах качества и цены. Экономические подсчеты - занятие бедных, которые не имеют храбрости даже назначить цену.
Что может произойти- кроме войны, которая есть лишь условное прикрытие? Говорят о биотерроризме, о бактериологической войне, или об атомном терроризме. Но ничего из вышеназванного не принадлежит порядку символического вызова, а принадлежит к порядку конечного решения - к уничтожению без славы, без риска, и без слов.
Ибо неправильно видеть в действиях терроризма только чистую логику разрушения. Мне кажется, что их собственная смерть не отделима от их действий (это как раз и есть составляющая символического акта), и эта смерть вовсе не есть безличное уничтожение другого. Во всем этом есть вызов, есть нечто от дуэли, личное отношение к противнику, как на дуэли. Вот что унижает, вот что должно быть оскорбительным. Оскорбление, а не одно только уничтожение. Нужно заставить противника уронить лицо. И этого никогда не добиться одной только силой, одним только уничтожением другого. Враг должен быть избран и убит в настоящем соперничестве. Кроме пакта, связывающего террористов между собой, должен быть заключен еще и пакт с противником, как на дуэли. И это совершенно не соответствует "подлости" в которой обвиняют террористов, это совершенно противоположно тому, что делали, например, американцы во время войны в Заливе (и того, что они хотят повторить в Афганистане): рабочая ликвидация невидимой цели.
За всеми этими перипетиями мы должны сохранить ясность образов. Полнота образов (разрушения башен-близнецов), и их ослепительность, хотят ли этого или нет, образуют нашу первичную сцену. События в Нью-Йорке, кроме того, что они радикально изменили ситуацию в мире, не менее радикально изменили соотношение образа и реальности. Раньше мы имели дело с непрерывным распространением банальных образов и с непрерывным потоком банальных событий, тогда как террористический акт в Нью-Йорке воскресил одновременно и образ и событие.
Среди видов оружия системы, которые было обращено террористами против нее самой, можно назвать эксплуатацию образов в реальном времени, их мгновенное распространение по всему миру. Террористы присвоили это средство наряду с банковскими операциями, электронной передачей информации и воздушным сообщением. "Картинка" играет весьма двусмысленную роль: прославляя событие, она берет его в заложники. Образ умножает событие до бесконечности, и одновременно нейтрализует его (как уже было с событиями 1968 года). Об этом всегда забывают, говоря об "опасности" СМИ. "Картинка" пожирает событие, в том смысле, что оно выделяет его из среды других событий и готовит к потреблению. Таким образом, событию придается новое значение, но оно теперь воспринимается как событие-образ.
Что же такое реальное событие, когда реальность пронизана образами, фикциями, виртуальностью? В данном случае можно говорить (с некоторым облегчением, возможно) о вновь возникшей реальности, и реальной жестокости в предположительно виртуальном универсуме. "Конец всем виртуальным историям, это - реальная история!". В тоже время, можно видеть в этом объявление о конце истории. Но превосходит ли реальность фикцию? Если кажется, что да, то потому, что забирает у нее энергию, что сама реальность становится фикцией. Можно даже сказать, что реальность ревнует к фикции, что она завидует образам…Между ними как бы происходит дуэль, результат которой непредсказуем.
Падение башен Всемирного Торгового Центра нельзя себе вообразить, но это еще не делает его реальным событием. Рост жестокости еще не означает наступления реальности. Потому что реальность - есть принцип, и этот принцип утерян. Реальность и фикция неотличимы, и когда мы восхищаемся терактом, нас прежде всего привлекает образ (события одновременно катастрофические и вызывающие восхищение, "гибельный восторг", остаются в большой степени воображаемыми).
В таком случае, реальность привносится в образ как примесь страха, как содрогание. Это не только ужасно, это еще и реально. Не жестокость реальности первична, и к ней примешивается образ, скорее образ первичен, и к нему добавляется содрогание реальности. Происходит нечто вроде фикции с плюсом, нечто больше чем фикция. Баллар у Борхеса (Borges) говорит о новом изобретении реальности как предельной и наиболее сомнительной фикции.
Жестокость терроризма, следовательно, не в возвращении "пламени реальности", не в новом обретении истории. Эта жестокость не "реальна". Она тем хуже, что является символической. Жестокость в себе может быть банальной и неэффективной. Только символическая жестокость порождает единичность. И в этом особенном событии, в манхэттенском фильме-катастрофе сопрягаются два элемента, вызывавшие массовый гипноз в XX веке: белая магия кино и черная магия терроризма. Белый свет кино, черный свет терроризма.
Пытаются придать этому событию непонятно какой смысл, подвергнуть его какой-то интерпретации. Но в нем нет никакого смысла, такова радикальность зрелища, жестокость зрелища, которое одно оригинально и неустранимо. Спектакль терроризма требует зрелищного терроризма. И к против этого аморальному восхищению (даже если оно вызывает всеобщее моральное осуждение) политический порядок не может ничего. Наш внутренний театр жестокости - единственное, что нам остается, - явление экстраординарное, объединяющее в себе наибольшую зрелищность и максимальный вызов. Это одновременно микро-модель сверкающего ядра подлинной жестокости в максимальном усилении - зрелище в наиболее чистой форме; и сакральная модель, бросающая историческому и политическому порядку вызов в наиболее чистом виде.
Любое убийство было бы прощено террористам, если бы оно могло быть интерпретировано в рамках исторического порядка - такова аксиома морали благой жестокости. Может быть оправдано любое насилие, если бы оно не ретранслировалось средствами массовой информации. ("Терроризм - ничто без средств массовой информации"). Но все это - иллюзия. Нельзя правильно использовать СМИ, они составляют часть события, они составляют часть террора, и они действуют, так или иначе.
Акт возмездия вызовет непредсказуемые последствия, также как и террористический акт. Никто не знает, на чем возмездие остановится, и что за этим последует. Как нет точного различия между образами и информацией, между зрелищем и символизмом, так нет его между "преступлением" и возмездием.
И в этой неконтролируемой обратимости заключается победа терроризма. Победа, которая видна по подспудному проникновению события в систему, не только на примере экономического, политического и финансового спада во всей системе, а также на примере морального, психологического упадка, который последовал, но в падении системы ценностей, идеологии свободы, свободного перемещения и т.д., которая была гордостью западного мира, поводом для презрения к остальному миру.
В той же степени, как идея свободы, еще новая и современная, уже стирается в сознании и нравах, в той же степени становится очевидным, что идея либеральной глобализации пытается реализоваться совершенно противоположным образом: в форме полицейской глобализации, тотального контроля и страха за безопасность. Регуляция приведет к созданию общества, которое будет максимально приближено к фундаменталистскому.
Спад в сферах производства, потребления, в банковской сфере (но только не в сфере коррупции!)-все это похоже на выполнение стратегической задачи, на проведение ужасающей переоценки ценностей - казалось бы, направленной против терроризма, но на самом деле, отвечающее внутренним требованиям - силовой регуляции абсолютного беспорядка, который поставлен во главу угла, и должен направить во вне свое собственное бессилие.
Другое достижение террористов состоит в том, что он может принимать любые формы насилия и нарушения порядка: в распоряжении Бен Ладена (Ben Laden) - информационный терроризм, биологический терроризм, средства устрашения. Он может записать в свой актив даже природные катаклизмы. Ему на руку использование всех способов дезорганизации и незаконного оборота. Структура мирового обмена идет на пользу обмену невозможного. Терроризм подобен автоматическому письму, которое подпитывается невольным участием СМИ. Как следствие - панический страх. Так, в случае с сибирской язвой, заражение возникает химическим путем от простого контакта между молекулами. Система достигла критической массы, и стала уязвимой для любой агрессии.
В сложившейся ситуации трудно найти выход. Во всяком случае, выход - это не война, которая воспринимается как дежавю, с привлечением огромной военной силы, с недостоверной информацией, с бессмысленными бомбардировками, с лукавыми и патетическими речами, с демонстрацией силы и заражением территории. Короче говоря, эта война подобно войне в Заливе, не является событием, или вернее, она - событие - которое не имеет места.
Причина этой войны в следующем: пытаются подменить действительное и прекрасное событие, уникальное и непредсказуемое, псевдо-событием, повторением, дежавю. Для терактов 11 сентября характерно преобладание события над моделями интерпретации, тогда как в этой глупой технологической войне модель преобладает над событием. Ставка искусственная, война нигде. Война как продолжения политики, которой нет.
Жан Бодрийяр - философ. Copyright Edition Galilee/ "Le Monde". Перевод Inopressa.ru
Заключение
Эти цитаты, в том числе и довольно развернутые (например, статья Бодрийяра) – не истина в последней инстанции. Они даже не нечто новое, что мы могли бы надеяться услышать от умных и сведущих людей. Это просто взгляды и представления о произошедшем и о новом мире тех, кого в России принято называть интеллектуальной элитой. Да, элитой. Потому что и Линдон Ля Руш при всей его одиозности очень образованный и грамотный человек.
Это просто взгляд известных и образованных людей, не включенных в систему нынешнего противостояния. И этим они и интересны. А еще тем, что элита никак не может свыкнуться с мыслью о том, что не все в мире вписывается в теорию заговоров. Как бы не парадоксально это прозвучало, не важно, кто именно организовал теракты в США. Важно то, американская элита не смогла выйти за рамки обычных американских фермеров и никак не может поверить, что эта система не всесильна, что не только она, эта система, может быть способна на организацию Апокалипсиса. Может быть, это и хотел сказать великий европеец Жан Бодрийяр?
«Они получили свое…»
Всемирные диссиденты о терактах в США и о современном терроризме
Марина Латышева
Помню, в одном из выпусков новостей через несколько дней после теракта в США меня особенно поразило то, как реагировал на эти взрывы Бобби Фишер. «Это прекрасные новости. Настало время покончить с США - раз и навсегда. Я был счастлив и не мог поверить этим новостям, я аплодирую этому акту», - сказал великий шахматист.
Фишер – один из тех удачливых, богатых и известных людей планеты, которые, невзирая на свою удачливость, богатство, известность и четкое следование критериям американской мечты в целом, не согласны с традиционной трактовкой современной политической системы. Его считали религиозным фанатиком и скандалистом – он все время требовал то повысить ему гонорар, то улучшить освещение. И лишь спустя много лет стало понятно, что все требования шахматиста были абсолютно справедливы. Включая логичную сумму гонорара и принципы освещения залов, где происходят матчи. В 1975 году он отказался защищать свою корону в матче с Анатолием Карповым и ушел на дно. Его не слышали 20 лет, пока он не устроил скандал в Югославии. Он, вопреки эмбарго и в принципе бойкоту всего югославского, провел матч с Борисом Спасским в Югославии. После чего по личному указанию американского президента США в ФБР на него завели дело о нарушении санкций ООН. Его безуспешно искали. После сентябрьских терактов он сам позвонил в одну из газет и дал интервью. Теперь его снова ищут.
Фишер – не единственный богатый и знаменитый диссидент, хотя, может быть, самый «крайний» из них. Многие известные философы, экономисты, политологи имеют свои взгляды на то, что именно произошло в США и почему это произошло.
Нонконформисты США о терактах 11.09.01.
Роберт А. Уилсон (НГ фото Петр Кассин)
Считается самым высокооплачиваемым театральным режиссером нашего времени. Родился в 1941 году в Техасе. Изучал архитектуру и бизнес в Техасском университете, затем искусство в Париже. В 60-х уехал в Нью-Йорк, сделал несколько драматических спектаклей. С начала 80-х работает преимущественно в Европе: для Авиньонского фестиваля, берлинской Фольксбюне, гамбургской Талии, городских театров Болоньи и Феррары, миланского Чендж Перфоминг Артс. В Америке выпустил "Алкесту" Еврипида в Репертуарном театре и вагнеровского "Лоэнгрина" в Метрополитен-опера. Он ставит драматические спектакли, оперы, хореографические композиции и даже модные дефиле. И все изобретательно и блестяще. Удачливый и плодовитый, он прославился тем, что создал собственный театральный стиль, и, по его признанию, театральное искусство в привычном значении этого слова ему не нравится.
«…Точно так же, как Война Против Наркотиков имела бы хоть какой-то смысл, назови они ее честно Война Против Не-Пойми-Каких Наркотиков,я отношусь к текущему Кампфу ДубльВэ как к Войне Против Не-Пойми-Каких Террористов. Может статься, я останусь привержен сей ужасающей ереси, пока они не разбомбят штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли. Я включил тут CNN несколько дней назад, и робот Белого Дома объявил, что повстанцы в Чечне отныне не были борцами за свободу, но есть теперь террористы с явными выходами на Осаму Бин Ладена. CNN не дала подробностей о том, случилось ли преображение в виде неожиданной чудесной вспышки, подобно пресуществлению облатки в католической мессе, или произошло медленно и постепенно, словно дарвиновская эволюция. В соответствующем бюллетене Россия гарантировала свою поддержку в Войне Против Не-Пойми-Каких Террористов и предположительно начнет именно с тех ублюдков в Чечне.
НЕ ПОДСТРАИВАЙТЕ ВАШ УМ: ЭТО РЕАЛЬНОСТЬ СБОИТ
Ситуация Билла Мэхера напоминает мне кое-что, написанное Эзрой Паундом о Лондоне в 1919: «Единственное разумное замечание может разрушить человеку карьеру целиком». Друг в Израиле только что прислал мне е-мейл, цитирующий высказывание Джорджа Буша о том, что всем нам следует отправиться в Диснейленд. Это не удивило меня. Я в глубине души всегда подозревал, что Джордж постоянно живет в Диснейленде, с Микки-Маусом, Гуфи, Усамой Бин Ладеном и всеми «организациями, основанными на вере» всего мира. Как сказал Вольтер, «Единственный способ понять, что математики имеют в виду под Бесконечностью, - это взглянуть на размеры человеческой глупости». Тьфу…».
Адам Парфи (Полярная звезда )
Адам Парфри - главный теоретик современного американского нонконформизма. В книге "Культура Апокалипсиса", Парфри описывает новую стратегию революции, объединяющую правых и левых, интеллектуалов и панков, сверхлюдей и первертов в единый национал-большевистский фронт борьбы с Системой. Родился и вырос он в бедных районах Малибу. Его отцом был режиссер театра и характерный актер. Его мать Роза Еллович – еврейка. Отец зарабатывал на жизнь работой на телевидении, а также засветился в роли доктора Максимуса в фильме "Планета Обезьян" и очкастого доктора Кентербери в фильме "Бронко Билли". Проведя некоторое время в нацистском лагере для военнопленных, его отец питал отвращение ко всему немецкому. Его младший брат, став врачом, посвятил себя социальной работе - основал фонд помощи, ходил по семьям бедняков и строил дома для бездомных. Сегодня он владеет собственным огромным издательством. Его издательство питает идеями даже Голливуд. Изданная в 1992 году биография легендарного режиссера-трансвестита Эдварда Д. Вуда Мл. (Rudolf Grey, "Nightmare of Ecstasy" ) легла в основу замечательного фильма Тима Бертона "Эд Вуд".
«…я много думаю обо всех этих недавних событиях.
Атаки на Всемирный Торговый центр и Пентагон гарантируют военно-промышленному комплексу большие деньги и огромную мощь. А военные, промышленники и спецслужбы спокойно пережили бы полноценную атаку на Нью-Йорк Сити и округ Колумбия. Кроме того, ведь ни одна «шишка» не пострадала в момент атаки. И все же это еще не решающий аргумент в пользу того, что они сами все это устроили.
Почему? Потому что военно-промышленный комплекс извлекает выгоду из ЛЮБОЙ атаки на страну, внешней или внутренней. Хоть это и так, это еще не означает, что ЛЮБАЯ атака есть дело рук этого самого военно-промышленного комплекса.
Действительно, огромное число людей во всем мире ненавидит США, и среди таких есть ребята с деньгами, которые не прочь были бы увидеть, как Штаты падают. Говорить, что эти парни просто неспособны организовать происшедшее, означает (неправомерно) умалять статус и полезность таких врагов. Чем больше я исследую ситуацию, тем больше мне очевидно, что разные американские спецслужбы ненавидят друг друга и не доверяют друг другу. Редко когда имеет место обмен информацией.
Я полагаю, что взрыв в Оклахома-Сити был учебной операцией, которая так плохо закончилась из-за информационной неразберихи ее руководителей. Похоже, что и события 11 сентября есть результат обалделого маразма и грызни между спецслужбами, а не искусное исполнение какого-то черного плана. На сегодня мои мысли таковы».
Линдон Ля Руш (www.larouchepub.com)
Известнейший американский экономист. Родился в Рочестере, Нью-Хэмпшир. Его отец был технологом легко промышленности и консультантом промышленного выпуска обуви в крупной корпорации. Сын пошел по стопам отца, закончив общественные школы в Рочестере и Линне, затем Северо-восточный Университет в Бостоне с перерывом на военную службу, и затем устроился на работу в корпорацию отца. В 1994 он был избран членом Универсальной Экологической Академии Москвы. Он был дважды женат, его нынешняя супруга -уроженка Германии. Сейчас живет в Вирджинии. В 1971 году он основал международное бюро новостей, известное, как «Новая солидарность». Он – соучредитель нескольких влиятельных американских экономических ассоциаций. Он был участником американской группы по переговорам о СОИ между Горбачевым и Рейганом в 1982-1983 годах. В ё988 году предсказал неизбежный крах советской экономической системы. Он пробовал себя на политическом поприще, неоднократно пытаясь баллотироваться в президенты страны. Сегодня предрекает крах мировой финансово системев той форме, в какой она существует сейчас. И потенциал выхода из всемирного кризиса видит в Евразии и прежде всего в России. Крайне положительно оценивает внешнеполитическую деятельность президента Путина и приветствует его желание сотрудничать со странами Азии. И активно критикует Джорджа Буша-младшего, называя американскую финансовую систему «глобальным кошмаром».
«…Это не террористическая операция. Это заговор, стратегическая «спецслужбистская» операция, которая имеет подозрительное сходство с операцией в Оклахома-Сити несколько лет назад. Это внутриамериканская специальная операция-заговор, осуществленный людьми, которые занимали высокие позиции в Вооруженных силах и имели прошлое в спецслужбах. Иначе бы все это не случилось.
Целью этих людей были не традиционные цели ближневосточных террористов. Они стремились создать имитацию Перл-Харбора – создать эффект нападения Японии на США в 1941 году, чтобы ввергнуть США в войну против народов Ближнего Востока.
Возьмите Усаму Бен Ладена: он был сотворен американскими, английскими и израильскими спецслужбами как часть так называемых «Афганских операций». Он до сих пор имеет доступ к сфере специальных операций и заговоров. Сейчас, конечно, наши военные, высокопоставленные военные, ничего не могут с этим поделать. Но люди, которые находятся «вне игры», как мы с вами, видят здесь отражение взрыва в Оклахома-Сити; и есть люди, стоящие «вне игры», которых используют…
… Нет, они не террористы. Они подвергли людей террору, но они не террористы. Идея состоит в том, что эта международная террористическая операция – некий нонсенс, и очень опасно смотреть в неправильном направлении, игнорируя правильное. Суть в том, что определенные люди, очень высокопоставленные и власть имущие люди, стоят за спиной некоторых правительств: британского, американского и израильского правительства. Этолюди, которые решают, каким должен быть конфликт между Израилем и его ближайшими соседями, и используют его, чтобы втянуть Соединенные Штаты в геополитический конфликт на Ближнем Востоке. Я сомневаюсь, что какой-либо мудростью обладают люди, которые считают виновником Усаму Бен Ладена. США и Советский Союз за все годы «холодной войны» не нанесли друг другу удара, сравнимого с этим. Мы не имели средств сделать Советскому Союзу то, ЧТО было сделано с нами вчера. Есть над чем задуматься…»
Жан Бодрийяр размышляет о духах
Жан Бодрийяр (сайт университета штата Юта)
Родился в 1929 г. в Реймсе. Французский философ и социолог. Изучал историю германской литературы. Переводчик (труды К. Маркса), преподаватель (университет в Нантерре). Участник событий мая 1968 г. Заметки, написанные им для парижской газеты Либерасьон были впоследствие опубликованы отдельной книгой («Ecran total»), др. работы: «La Societe de consommation», «La Transparence du mal», «Crime parfait», «Mots de passe», «Complot de l`Art», «Le Systeme des objets», «Le Paroxyste indifferent» (беседы с Филиппом Пети), «L`echange impossible», «Cool Memories IV:1995-2000». Сегодня - французский эстетик, культуролог и социолог. Преподает социологию в Парижском университете. Начав свою карьеру как социолог, Жан Бодрийяр сегодня является одним из известнейших мировых мыслителей, исследующих феномен так называемого "постмодерна".
«Дух терроризма»
Мы постоянно сталкиваемся с событиями мирового значения: от смерти леди Дианы до Чемпионата мира по футболу, или же с событиями реальными и жестокими, такими как война и геноцид. Но не было ни одного символического события мирового значения, причем, не только ставшего известным всем, но такого события, которое обрекло бы на неудачу саму глобализацию. Стагнация, продолжавшаяся в течение всех 1990-х годов, была настоящей "забастовкой событий" (по выражению аргентинского писателя Маседонио Фернандеса (Macedonio Fernandez). Теперь забастовка окончена. События перестали бастовать. В случае с терактами в Нью-йоркском Торговом центре мы имеем дело с событием абсолютным, настоящей "матерью" событий, событием в чистом виде, которое концентрирует в себе все другие события, которые никогда еще не происходили.
Ход исторического процесса и развитие отношений власти потрясены до основания, также как нарушены условия возможного анализа. Событие диктует время. Поскольку другие события застоялись, то следует опередить их, идти быстрее. Когда же они ускорятся в свою очередь, нужно будет двигаться медленнее. Но нельзя позволить похоронить себя под спудом речи и в облаке войны, ясность незабываемых образов должна остаться незамутненной.
Во всех речах по поводу терактов и во всех комментариях опускаются заключенный в этом событии катарсис, и ослепление, им вызванное. Моральное осуждение, организация священного союза против терроризма - реакция соразмерна чудесному ликованию, заключенному в созерцании разрушения мировой мощи, больше того, созерцании ее саморазрушения, зрелище самоубийственной красоты. Поскольку именно красота, своим именем, разожгла всю эту ненависть, взрастила ее в мире, отчего и возникло это воображение терроризма, которое бессознательно живет во всех нас. То, что мы словно бы видели во сне это событие, что весь мир словно бы грезил им, - потому что никто не может не мечтать о разрушении могущества, ставшего до такой степени гегемонным, - вещь абсолютно неприемлемая для западного сознания морали, но являющаяся неоспоримым фактом, что выражается в патетической жестокости всех дискурсов, в которых хотят избежать самой этой мысли.
В пределе, они это сделали, но мы этого хотели. Если не отдавать себе в этом отчета, то событие теряет все свое символическое значение, и превращается в чистую случайность, становится совершенно произвольным действием, убийственной фантасмагорией нескольких фанатиков, которых достаточно только уничтожить. Но мы-то знаем, что это не так. Весь бред, изгнание сил зла - ничто иное как лекарство от страха, и возникает он потому, что в нас присутствует этот мрачный объект желания. Без нашей глубокой сопричастности событие никогда не вызвало бы такой реакции; несомненно, символическая стратегия террористов была рассчитана на наше молчаливое согласие.
Это намного превосходит ненависть к господствующей мировой силе, которую испытывают обездоленные и эксплуатируемые, к которым мировой порядок обращен своей худшей стороной. Желание зла поселилось даже в сердцах тех, кто участвуют в разделе мирового пирога. Аллергия на установленный порядок, на всякую установленную власть, к счастью, универсальна, а башни- близнецы Всемирного Торгового центра олицетворяли этот порядок в совершенной форме.
«Дальше»
Нет нужды говорить об инстинкте смерти или об инстинкте разрушения, ни о перверсии. По неумолимой логике усиление и без того большой власти обостряет желание ее разрушить. И она сама - соучастник собственного уничтожения. Когда две башни обрушились, создалось впечатление, что они покончили с жизнью в ответ на самоубийство самолетов. Говорят: "Бог не может объявить себе войну". Нет, может. Запад, заняв позицию Бога (божественного всемогущества и абсолютного морального закона), стал склонен к самоубийству и объявил войну себе самому.
Бесчисленные фильмы-катастрофы свидетельствуют о существовании определенного фантазма, образ которого словно бы заговаривают, как ячмень, утопив его в спецэффектах. Но всеобщее внимание, которое ими вызывается, равно как и внимание к порнографии, показывает, как легко перейти от мысли к действию - робкая попытка к отрицанию любой системы становится все сильнее, по мере того как сама система приближается к совершенству или всемогуществу.
По меньшей мере, правдоподобно то, что террористы (не больше чем эксперты!) не предусмотрели обрушение Башен -близнецов, которое, в символическом отношении, вызвало гораздо больший шок, чем атака на Пентагон. Символическое разрушение произошло при непредусмотренном внутреннем соучастии, как если бы башни обрушились сами собой, покончили с собой, как если бы башни вступили в игру, чтобы завершить действие.
В некотором смысле, система в целом, непрочная изнутри, дала начальный толчок. Чем больше система рассредоточивается в мире, действуя в границах только одной сети, тем более она становится уязвимой, в любом точке этой сети (всего один маленький филиппинец-хакер со своего переносного компьютера смог запустить вирус I love you, который облетел весь мир, опустошив целые сети). В нашем случае, 19 камикадзе, вооруженные только собственной смертью, помноженной на эффективность технологии, запустили процесс мировой катастрофы.
Какой путь, кроме террористического, можно было избрать для изменения положения вещей в ситуации монополизации мировой власти, в ситуации столь замечательного сосредоточения всех функций в руках технократической машинерии и при полном единомыслии? Система сама создала объективные условия для нанесения удара по себе. Она дала все карты в руки Другого, чтобы он изменил правила игры. И новые правила будут жестокие, потому что ставка жестока. Система, находящаяся в безвыходном положении от избытка власти в ней, бросила вызов, на который террористы ответили действием, определившем новую ситуацию, что было неизбежно. Терроризм - акт восстановления единичности, которая не устраняется до конца в системе общего обмена. Все проявления единичного (виды, индивиды, культуры), которые заплатили смертью за установление мирового торгового оборота, управляемого одной властью, сегодня мстят за себя с помощью террористического трансферта.
Террор против террора - за этим больше не стоит никакой идеологии. Мы как нельзя дальше отошли от идеологии и политики. Энергия, которая питает террор, не имеет причины, не может быть понята в рамках никакой идеологии, даже идеологии исламизма. Эта энергия не нацелена больше на изменение мира, она направлена на то, чтобы сделать его более радикальным с помощью жертвоприношения (на что, в свое время, были направлены ереси), в то время как система нацелена на реализацию возможностей мира с помощью силы.
Терроризм - повсюду, подобно вирусу. Терроризм проник везде, он следует как тень за системой господства, всегда готовый выйти из тени, подобно двойному агенту. Больше нет демаркационной линии, которая позволяла бы его обозначить, терроризм находится в самом сердце культуры, которая против него сражается, и видимый разрыв и ненависть, которую обращают к миру эксплуатируемые и подчиненные Западу, тайно соединяется с внутренним разломом в системе господства. И этот внутренний разлом можно противопоставить любому видимому антагонизму. Но с другой стороны, система не может ничего противопоставить структуре вируса, принявшей форму практически автоматического реверсии на самого себя собственной мощи,- как если бы аппарат власти выделял фермент, который бы его разрушал. И терроризм и есть ударная волна этой немой реверсии.
Нет, следовательно, ни шока цивилизаций, ни шока религий, проблема далеко выходит за рамки ислама и Америки, на которых пытаются сосредоточить конфликт, чтобы создать иллюзию видимого противостояния и возможности силового решения. Речь идет о фундаментальной противоположности, которая указывает, сквозь призму Америки (которая может быть и эпицентр глобализации, но далеко не единственное ее воплощение) и сквозь призму ислама, на триумф глобализации в столкновении с ней самой.
В этом смысле можно говорить о мировой войне, но только не о третьей, а о четвертой и единственной действительно мировой, поскольку ставка в этой войне сделана на глобализацию. Две первые мировые войны соответствовали классическому представлению о войне. Первая мировая война положила конец превосходству Европы и была завершением эры колониализма. Вторая - положила конец нацизму. Третья мировая, которая, конечно, была, но велась в форме холодной войны и устрашения, подвела черту под коммунизмом. От одной войны к другой, мир все больше приближался к установлению единого порядка. Сегодня, возможно, этот порядок близок к своему концу, что выражается в столкновении антагонистических сил, рассеянных по всему миру, выражается во всех современных конвульсиях. Фрактальная война всех ячеек, всех единичностей, которые восстают по принципу антител. Прямое столкновение настолько невозможно, что требуется время от времени "спасать" саму идею войны с помощью театральных постановок вроде войны в Заливе или сегодняшней - в Афганистане. Но четвертая мировая война - она везде. Она есть то, что неотступно преследует любой мировой порядок, любую гегемонию господства - если бы ислам правил миром, терроризм был бы направлен против ислама. Потому что сам мир сопротивляется глобализации.
Терроризм аморален. Падение башен Мирового Торгового Центра, этот символический вызов, - аморально, и оно отвечает требованиям глобализации, которая аморальна сама по себе. Так будем же также аморальны, и если хотим понять что-нибудь, то нужно заглянуть по ту сторону Добра и Зла. Для начала рассмотрим событие, которое есть не только вызов, брошенный морали, но и вызов для интерпретации в любой форме, и попытаемся обрести понимание Зла. Критический пункт заключается в следующем: несостоятельность западной философии, философии Света, в отношении Добра и Зла. Мы наивно полагаем, что прогресс Добра, увеличение его власти во всех областях (наука, техника, демократия, права человека) сопровождаются поражением зла. Кажется, никому не понятно, что сила Добра и Зла растет одновременно, и их развитие идет в одном и том же русле. Победа одного не ведет к исчезновению другого, как раз наоборот. Метафизика рассматривает Зло как акциденцию, но эта аксиома, из которой вытекают все формы манихейства - борьба Добра против Зла, эта аксиома иллюзорна. Добро не исключает Зла, и наоборот: ни один из членов оппозиции не может быть снят, и их отношение - непреодолимо. В глубине, Добро не может нанести удар Злу иначе, как перестав быть Добром, поскольку, присвоив мировую монополию власти, оно вызывает приток насилия в пропорциональном соотношении.
В традиционном универсуме было установлено равновесие между добром и злом, основанное на диалектическом отношении, которым подтверждались поскольку- постольку напряжение и баланс универсума морали, почти как во время холодной войны противостояние двух сил обеспечивало равновесие страха. Следовательно, нет превосходства одного над другим. Баланс нарушился с начала тотальной экстраполяции Добра (гегемония позитивного над любой формой негативного, исключение смерти и любой противостоящей силы - триумф ценностей Добра по всему фронту). Начиная с этого момента, баланс нарушился, и как если бы Зло приняло форму невидимой автономии, его развитие шло по экспоненте.
Если соблюдать все пропорции, то вот что произошло с политическим порядком после исчезновения коммунизма и мирового триумфа либеральной власти: именно тогда появился призрачный враг, рассеявшийся по всей планете, проникая всюду, как вирус, возникая на каждом промежутке власти. Ислам. Но ислам есть не более чем подвижная форма кристаллизации этого антагонизма. Антагонизм повсюду - он в каждом из нас. Следовательно, террор против террора. Но террор асимметричный. Именно эта асимметрия делает могущество Запада полностью безоружным. В столкновении с самим собой, оно может только увязнуть в логике сил, не имея возможности играть на поле символа и смерти, так как идея смерти изгнана из западной культуры.
До этого момента, интегрирующей власти в основном удавалось вызывать и разрешать любой кризис, любую негативность, создавая глубоко безнадежную ситуацию (не только для "проклятых", но и для обеспеченных и привилегированных слоев, живущих в полном комфорте). Важнейшим изменением является то, что террористы перестали кончать самоубийством бесцельно, что они делают ставку на собственную смерть, и, таким образом, придают своей атаке эффективность. Они основывают свою стратегию на интуиции, которая подсказывает им, что их противник чрезвычайно уязвим. Эта система, достигшая квази-совершенства, может вспыхнуть от одной искры. Террористам удалось превратить собственную смерть в абсолютное оружие против системы, которая исключает саму идею смерти, идеалом которой является "нулевая смерть". Система, в которой смерть равна нулю, - сама в сумме дает ноль. И все средства распыления и разрушения -ничто по сравнению с врагом, который сделал из собственной смерти средство контрнаступления. "Что нам американские бомбардировки! Наши люди в той же степени жаждут смерти, в какой американцы хотят жить". Отсюда возникает неравенство системы с "нулевой смертью" и 7000 погибших от одного теракта.
Следовательно, сделана ставка на смерть, причем не на нашествие смерти в прямом смысле в реальном времени, но на пришествие смерти более чем реальной: символической и сакральной - то есть абсолютного и бесповоротного события. В этом и заключается дух терроризма.
Никогда не атаковать систему с позиции силы. В этом заключается революционная идея, плод воображения самой системы, которая не устает вызывать на себя огонь в поле реальности. Но борьба перенесена в символическое поле, где основными правилами являются вызов, реверсия, повышение ставок. Так что за смерть можно заплатить только такой же смертью, либо смертью в превосходной степени. Системе брошен вызов, на который она не может ответить иначе как собственной смертью или разрушением.
Террористическая гипотеза состоит в том, что система должна убить себя в ответ на ряд смертей -вызовов. Поскольку ни система, ни власть сами не могут избежать символической необходимости, и это единственный шанс их разрушить. В этом головокружительном цикле невозможного обмена Смерти, смерть террориста бесконечно мала, но она создает вакуум, производит конвекцию в огромных размерах. Вокруг этой малой точки, точки реальности и власти, вся система сгущает, собирает все свои силы.
Тактика террористической модели предполагает создание реальности в избытке и рассчитывает вызвать с помощью этого избытка крушение системы. Насмешка состоит в том, что жестокость власти оборачивается против нее самой, так как террористические акты дают увеличенное зеркальное отражение самой власти, и представляют собой модель символической жестокости, которая запрещена в системе. Это - единственная вид жестокости, которую власть не может осуществить - это жестокость ее собственной смерти.
Вот почему все видимое могущество не может ничего противопоставить ничтожной, но символической смерти нескольких индивидов. Должно стать очевидным рождение нового терроризма, новой формы действия, которое ведет игру и вводит новые правила для того только, чтобы их нарушить. Эти люди не только не ведут борьбу одинаковыми средствами, поскольку они делают ставку на собственную смерть, на что нечем возразить ("это мерзавцы"), но они присваивают все средства господствующей власти. Деньги и банковские спекуляции, информационные технологии и достижения аэронавтики, зрелищный эффект и промежуточные сети; террористы ассимилируют все достижения современной глобализации, не меняя курса на разрушение.
Преисполненные хитрости, они используют в качестве прикрытия банальность американской повседневности для ведения двойной игры. Они спят в своих кварталах, читают и учатся в своем кругу, чтобы однажды проснуться, подобно бомбе замедленного действия. Мастерство, с которым ведется подпольная деятельность, является столь же террористическим, как и зрелище 11 сентября. Поскольку подозрение может быть брошено на любого индивида; не является ли любое мирное существо потенциальным террористом? Если террористы смогли остаться незамеченными, то каждый из нас является не пойманным преступником (каждый самолет тоже становится подозрительным), и в глубине, возможно, это правда. Это может быть соотнесено с потенциальной преступностью в бессознательной форме, замаскированной и усиленно подавляемой, но все время подозреваемой если не в проявлении, то хотя бы в тайном участии в спектакле Зла. К тому же, событие разветвляется, дробится на части, - в этом заключается пока еще не уловимый источник ментального терроризма. Радикальное отличие нового терроризма в следующем, владея всеми видами оружия, выработанными данной системой, террористы обладают еще одним видом - своей собственной смертью, и это становится фатальным. Если бы они ограничились борьбой против системы ее же оружием, они тотчас же были бы уничтожены. Если бы они противопоставили системе только собственную смерть, они также быстро бы исчезли, принеся бессмысленную жертву,- то чем терроризм почти всегда занимался прежде (сравните палестинские терракты-самоубийства), и почему он терпел поражение. Все изменилось с того момента, как террористы начали сопрягать все современные средства со своим символическим оружием. Это до бесконечности умножило их разрушительный потенциал. Это сцепление факторов (с которым мы не можем примириться) которое дает им огромное преимущество. Стратегия "нулевой смерти", эта война в чистом виде, напротив, обходит стороной превращение "реальной" силы в силу символическую.
Небывалый успех терактов ставит проблему, и чтобы ее понять, чтобы увидеть, что происходит в головах террористов и в их организации, нужно избавиться от наших западных воззрений. Такая эффективность терактов требует от нас максимальной расчетливости, рациональности, о которой мы не могли даже подумать, что другие ей обладают. И даже в этом случае, как и в любой организации, основанной на рациональности, будь то секретная служба или что-нибудь еще, всегда возможны упущения и просчеты. Секрет их успеха в следующем: в отличие от наших организаций, террористы работают не по контракту, но заключают некий пакт по выполнению своего священного долга. Выполнение этого долга надежно защищено от предательства и коррупции любого вида. Чудо в том, что им удается адаптироваться в мировой сети, выполнить техническое задание, не теряя связи с жизнью и смертью. В противоположность контракту, пакт не связывает между собой индивидов, - даже в самоубийстве нет ничего личного, никакого "героизма", это коллективное и сакральное действо, совершаемое по требованию идеи. И сопряжение двух составляющих - рабочей структуры и символического пакта, сделало возможным осуществление акта такого масштаба.
У нас нет никакой возможности символического расчета, как - то происходит при игре в покер или в потлач: минимальная ставка - максимальный результат. То чего террористы добились, совершив теракт в Манхэттене, - есть иллюстрация теории хаоса: начальный шок приводит к последствиям, не поддающимся вычислению, тогда как развертывание операции "Буря в пустыне" американцами возымело эффект, о котором смешно говорить: как если поднять ураган для того, чтобы сломить крыло бабочки. Суицидальный терроризм был терроризмом бедных, тот, о котором мы говорим сейчас - терроризм богатых. И особенно пугает нас то, что они сделались богатыми (в их распоряжении находятся все средства), не переставая желать нашей смерти. По нашим меркам они жульничают: делать ставку на собственную смерть - не по правилам. Но им нет дела до наших правил, игра больше не идет по нашим правилам. Чтобы дискредитировать их действия, все средства хороши. Также как легко назвать их "самоубийцами" или "мучениками". Нужно только добавить, что мученик ничего не может доказать, он ничего общего не имеет с истиной. Мученик (если процитировать Ницше) -для истины является врагом номер один. Конечно, их смерть ничего не доказывает, но в системе, где истина недостижима, вообще ничего нельзя доказать, - или мы будем делать вид, что обладаем истиной? С другой стороны, этот высокий моральный аргумент опрокидывается. Если добровольный мученик-камикадзе ничего не доказывает, то и невольные мученики - жертвы могут доказать не больше, и в обращении к аргументу морали есть что-то неуместное и непристойное (он вовсе не принимает в расчет их страдания и смерти).
Другой плохой аргумент - террористы обменивают свою смерть на место в раю. Их действие не бескорыстно, следовательно, оно не подлинно. Их акт не был бы бескорыстным даже если бы они не верили в Бога, если бы смерть не оставляла надежды, каковой она и является для нас (однако христианские мученики уповали на возвышенную равнозначность жизни и смерти). К тому же, террористы не находятся с нами в равных условиях, поскольку у них есть право на избавление, на что мы не можем даже надеяться. Нам остается лишь носить траур по собственной смерти, поскольку они могут сделать на ней очень высокую ставку.
В глубине - причина, доказательство, истина, возмещение, итог и средства - всего лишь форма типично западного вычисления. Даже смерть мы оцениваем в терминах качества и цены. Экономические подсчеты - занятие бедных, которые не имеют храбрости даже назначить цену.
Что может произойти- кроме войны, которая есть лишь условное прикрытие? Говорят о биотерроризме, о бактериологической войне, или об атомном терроризме. Но ничего из вышеназванного не принадлежит порядку символического вызова, а принадлежит к порядку конечного решения - к уничтожению без славы, без риска, и без слов.
Ибо неправильно видеть в действиях терроризма только чистую логику разрушения. Мне кажется, что их собственная смерть не отделима от их действий (это как раз и есть составляющая символического акта), и эта смерть вовсе не есть безличное уничтожение другого. Во всем этом есть вызов, есть нечто от дуэли, личное отношение к противнику, как на дуэли. Вот что унижает, вот что должно быть оскорбительным. Оскорбление, а не одно только уничтожение. Нужно заставить противника уронить лицо. И этого никогда не добиться одной только силой, одним только уничтожением другого. Враг должен быть избран и убит в настоящем соперничестве. Кроме пакта, связывающего террористов между собой, должен быть заключен еще и пакт с противником, как на дуэли. И это совершенно не соответствует "подлости" в которой обвиняют террористов, это совершенно противоположно тому, что делали, например, американцы во время войны в Заливе (и того, что они хотят повторить в Афганистане): рабочая ликвидация невидимой цели.
За всеми этими перипетиями мы должны сохранить ясность образов. Полнота образов (разрушения башен-близнецов), и их ослепительность, хотят ли этого или нет, образуют нашу первичную сцену. События в Нью-Йорке, кроме того, что они радикально изменили ситуацию в мире, не менее радикально изменили соотношение образа и реальности. Раньше мы имели дело с непрерывным распространением банальных образов и с непрерывным потоком банальных событий, тогда как террористический акт в Нью-Йорке воскресил одновременно и образ и событие.
Среди видов оружия системы, которые было обращено террористами против нее самой, можно назвать эксплуатацию образов в реальном времени, их мгновенное распространение по всему миру. Террористы присвоили это средство наряду с банковскими операциями, электронной передачей информации и воздушным сообщением. "Картинка" играет весьма двусмысленную роль: прославляя событие, она берет его в заложники. Образ умножает событие до бесконечности, и одновременно нейтрализует его (как уже было с событиями 1968 года). Об этом всегда забывают, говоря об "опасности" СМИ. "Картинка" пожирает событие, в том смысле, что оно выделяет его из среды других событий и готовит к потреблению. Таким образом, событию придается новое значение, но оно теперь воспринимается как событие-образ.
Что же такое реальное событие, когда реальность пронизана образами, фикциями, виртуальностью? В данном случае можно говорить (с некоторым облегчением, возможно) о вновь возникшей реальности, и реальной жестокости в предположительно виртуальном универсуме. "Конец всем виртуальным историям, это - реальная история!". В тоже время, можно видеть в этом объявление о конце истории. Но превосходит ли реальность фикцию? Если кажется, что да, то потому, что забирает у нее энергию, что сама реальность становится фикцией. Можно даже сказать, что реальность ревнует к фикции, что она завидует образам…Между ними как бы происходит дуэль, результат которой непредсказуем.
Падение башен Всемирного Торгового Центра нельзя себе вообразить, но это еще не делает его реальным событием. Рост жестокости еще не означает наступления реальности. Потому что реальность - есть принцип, и этот принцип утерян. Реальность и фикция неотличимы, и когда мы восхищаемся терактом, нас прежде всего привлекает образ (события одновременно катастрофические и вызывающие восхищение, "гибельный восторг", остаются в большой степени воображаемыми).
В таком случае, реальность привносится в образ как примесь страха, как содрогание. Это не только ужасно, это еще и реально. Не жестокость реальности первична, и к ней примешивается образ, скорее образ первичен, и к нему добавляется содрогание реальности. Происходит нечто вроде фикции с плюсом, нечто больше чем фикция. Баллар у Борхеса (Borges) говорит о новом изобретении реальности как предельной и наиболее сомнительной фикции.
Жестокость терроризма, следовательно, не в возвращении "пламени реальности", не в новом обретении истории. Эта жестокость не "реальна". Она тем хуже, что является символической. Жестокость в себе может быть банальной и неэффективной. Только символическая жестокость порождает единичность. И в этом особенном событии, в манхэттенском фильме-катастрофе сопрягаются два элемента, вызывавшие массовый гипноз в XX веке: белая магия кино и черная магия терроризма. Белый свет кино, черный свет терроризма.
Пытаются придать этому событию непонятно какой смысл, подвергнуть его какой-то интерпретации. Но в нем нет никакого смысла, такова радикальность зрелища, жестокость зрелища, которое одно оригинально и неустранимо. Спектакль терроризма требует зрелищного терроризма. И к против этого аморальному восхищению (даже если оно вызывает всеобщее моральное осуждение) политический порядок не может ничего. Наш внутренний театр жестокости - единственное, что нам остается, - явление экстраординарное, объединяющее в себе наибольшую зрелищность и максимальный вызов. Это одновременно микро-модель сверкающего ядра подлинной жестокости в максимальном усилении - зрелище в наиболее чистой форме; и сакральная модель, бросающая историческому и политическому порядку вызов в наиболее чистом виде.
Любое убийство было бы прощено террористам, если бы оно могло быть интерпретировано в рамках исторического порядка - такова аксиома морали благой жестокости. Может быть оправдано любое насилие, если бы оно не ретранслировалось средствами массовой информации. ("Терроризм - ничто без средств массовой информации"). Но все это - иллюзия. Нельзя правильно использовать СМИ, они составляют часть события, они составляют часть террора, и они действуют, так или иначе.
Акт возмездия вызовет непредсказуемые последствия, также как и террористический акт. Никто не знает, на чем возмездие остановится, и что за этим последует. Как нет точного различия между образами и информацией, между зрелищем и символизмом, так нет его между "преступлением" и возмездием.
И в этой неконтролируемой обратимости заключается победа терроризма. Победа, которая видна по подспудному проникновению события в систему, не только на примере экономического, политического и финансового спада во всей системе, а также на примере морального, психологического упадка, который последовал, но в падении системы ценностей, идеологии свободы, свободного перемещения и т.д., которая была гордостью западного мира, поводом для презрения к остальному миру.
В той же степени, как идея свободы, еще новая и современная, уже стирается в сознании и нравах, в той же степени становится очевидным, что идея либеральной глобализации пытается реализоваться совершенно противоположным образом: в форме полицейской глобализации, тотального контроля и страха за безопасность. Регуляция приведет к созданию общества, которое будет максимально приближено к фундаменталистскому.
Спад в сферах производства, потребления, в банковской сфере (но только не в сфере коррупции!)-все это похоже на выполнение стратегической задачи, на проведение ужасающей переоценки ценностей - казалось бы, направленной против терроризма, но на самом деле, отвечающее внутренним требованиям - силовой регуляции абсолютного беспорядка, который поставлен во главу угла, и должен направить во вне свое собственное бессилие.
Другое достижение террористов состоит в том, что он может принимать любые формы насилия и нарушения порядка: в распоряжении Бен Ладена (Ben Laden) - информационный терроризм, биологический терроризм, средства устрашения. Он может записать в свой актив даже природные катаклизмы. Ему на руку использование всех способов дезорганизации и незаконного оборота. Структура мирового обмена идет на пользу обмену невозможного. Терроризм подобен автоматическому письму, которое подпитывается невольным участием СМИ. Как следствие - панический страх. Так, в случае с сибирской язвой, заражение возникает химическим путем от простого контакта между молекулами. Система достигла критической массы, и стала уязвимой для любой агрессии.
В сложившейся ситуации трудно найти выход. Во всяком случае, выход - это не война, которая воспринимается как дежавю, с привлечением огромной военной силы, с недостоверной информацией, с бессмысленными бомбардировками, с лукавыми и патетическими речами, с демонстрацией силы и заражением территории. Короче говоря, эта война подобно войне в Заливе, не является событием, или вернее, она - событие - которое не имеет места.
Причина этой войны в следующем: пытаются подменить действительное и прекрасное событие, уникальное и непредсказуемое, псевдо-событием, повторением, дежавю. Для терактов 11 сентября характерно преобладание события над моделями интерпретации, тогда как в этой глупой технологической войне модель преобладает над событием. Ставка искусственная, война нигде. Война как продолжения политики, которой нет.
Жан Бодрийяр - философ. Copyright Edition Galilee/ "Le Monde". Перевод Inopressa.ru
Заключение
Эти цитаты, в том числе и довольно развернутые (например, статья Бодрийяра) – не истина в последней инстанции. Они даже не нечто новое, что мы могли бы надеяться услышать от умных и сведущих людей. Это просто взгляды и представления о произошедшем и о новом мире тех, кого в России принято называть интеллектуальной элитой. Да, элитой. Потому что и Линдон Ля Руш при всей его одиозности очень образованный и грамотный человек.
Это просто взгляд известных и образованных людей, не включенных в систему нынешнего противостояния. И этим они и интересны. А еще тем, что элита никак не может свыкнуться с мыслью о том, что не все в мире вписывается в теорию заговоров. Как бы не парадоксально это прозвучало, не важно, кто именно организовал теракты в США. Важно то, американская элита не смогла выйти за рамки обычных американских фермеров и никак не может поверить, что эта система не всесильна, что не только она, эта система, может быть способна на организацию Апокалипсиса. Может быть, это и хотел сказать великий европеец Жан Бодрийяр?