Невеличке оповідання про політичну проституцію
11/20/2004 | Zampolit
Вибачте шо російською та з матюками, але...
Блядь
Витренко была страшная блядь.
Бывало, Леонид Данилович подойдёт к ней после работы в парламенте, ущипнёт: "А не предаться ли нам, любезнейшая Наталья Михайловна, плотской любви?" Витренко от такой радости тут же на стол валится и вся пылает. А Леонид Данилович в штанах пороется, вздохнёт, лысину почешет: "Пошутил я, Наталья Михайловна, вы уж не обессудьте. У меня же семья, дети, участок. Приходите лучше в гости, я вас икрой баклажановой угощу, сам закатывал". "Дурак вы, Леонид Данилович, — отвечает Наталья Михайловна, вся красная, неудобно ей. — И шутки у вас глупые. У меня у самой этой икры сорок две банки. Подумаешь, удивили".
Ещё Витренко часто водила к себе домой мужчин. Ей было всё равно — хоть кто, хоть забулдыга подзаборный, никакой в ней не было гордости.
Приведёт такого, чаю ему нальёт. А он сидит на табуретке, ёрзает: "Может по рюмочке, для куражу?"
Ну, нальёт она ему водочки в хрустальную рюмочку и огурчик порежет. "А вы что же не выпиваете?" — спросит мужчина. "Ах, я и так как пьяная", — отвечает ему Витренко низким голосом, и грудь у неё вздымается. Мужчина прямо водкой поперхнётся и, пока Витренко постель расстилает, залезет он в холодильник и всю остальную бутылку выжрет без закуски. Вернётся Витренко в прозрачном розовом пеньюаре, а мужчина уже лыка не вяжет. Дотащит она его до кровати, он ей всю грудь слюнями измажет и захрапит.
Таких мужчин Витренко рано утром сразу же прогоняла, даже оладушков им не испечёт.
Однажды Витренко пошла давать объявление в газету "ФАКТЫ". Так, мол, и так, хочу мужчину. Вот до чего довела блядская её натура.
А в газете сидит тоже женщина, но немного помоложе: "Нет, — говорит, — у нас культурная газета, мы такого объявления дать не можем".
«А какое можете?" — интересуется у неё Наталья Михайловна. «Ну, какое... — задумывается та, — Женщина ищет высокооплачиваемую работу... Женщине нужен спонсор..." «Это что же, — удивляется Наталья Михайловна, — за это ещё и деньги брать? Да нет, я же просто так, задаром". «Что? — удивляется женщина из газеты, — задаром? Неужели так приспичило?" И смотрит на Наталью Михайловну с отвращением: вот, думает, блядь какая! Саму-то её главный редактор по пятницам прямо на ковролане ебёт, а она ничего, зубы стиснет и терпит, потому что детей-то кормить надо. Работу где сейчас хорошую найдёшь? Да и редактор, в общем-то, неплохой, не извращенец какой-нибудь.
«Нет, — говорит, — вы, женщина, лучше ступайте себе подобру-поздорову, не приму я от вас никакого объявления".
Так и ушла Витренко из газеты ни с чем.
А по дороге домой напал на неё сексуальный маньяк Оноприенко.
Выскакивает он из кустов, плащ распахивает: "Ха!" — кричит. "Ах! — восклицает Наталья Михайловна. — Глазам своим не верю!" "Это Хуй! — говорит маньяк. — И сейчас я этим Хуем буду вас по-всякому насиловать!" "Ах, по-всякому!" — совсем уже млеет Витренко и падает в обморок.
Приходит она в себя, а маньяк рядом стоит: "Что это вы тут в обморок валитесь, — спрашивает он её строго. — Я бесчувственное тело не могу по-всякому насиловать". "А какое тело вы можете насиловать, мой зайчик?" — спрашивает Витренко и стягивает рейтузы.
Маньяк от этих рейтузов совсем сник. "Нет, — говорит, — вы уж идите, женщина, только не рассказывайте про меня никому, а то подкараулю и убью зверски".
«Да что вы, — отвечает Витренко и сумочку подбирает. — Зачем мне рассказывать. Пойдёмте лучше ко мне, я вас чайком напою. Замёрзли тут, наверное, в кустах, в плащике-то на голое тело. Ещё простудитесь".
Привела она его к себе домой, напоила чаем с яблочным пирогом, рюмочку налила и всё смотрит с надеждой: может, насиловать начнёт? А он пригрелся и на жизнь свою маньяческую жалуется: как одна женщина его дихлофосом обрызгала, как подростки на дерево загнали... Пожалела его Наталья Михайловна, дала ему кальсоны отца своего покойника и постелила ему в зале. Всю ночь прислушивалась: не подкрадывается ли? А он посапывает, спит как убитый, видно и правда несладкая у маньяков жизнь, намаялся.
Утром маньяк снова было к себе в рощицу засобирался, но вдруг раскашлялся, температура у него поднялась, видать действительно простыл совсем. Витренко напоила его чаем с малиной, дала аспирину и строго-настрого приказала лежать под одеялом. Замочила его плащик в тазике и на работу пошла, будь что будет. Ограбит — значит судьба её такая.
Возвращается вечером, волнуется — а как правда ограбил? Нет, стоит маньяк на кухне в кальсонах и глазунью себе жарит. "Извините, — говорит, — я тут пару яичек у вас позаимствовал, кушать очень хочется". "Ой, да что вы! — всплескивает руками Наталья Михайловна. — Там же супчик в холодильнике нужно разогреть! И мясо по-французски я сейчас в чудо-печке поставлю. Яичница — это что за еда! Это ж прям некультурно как-то, яйца и всё такое. Мы ж не фашисты какие коричнево-оранжевые..."
Так и прижился у неё маньяк. Оказался он мужчиной неплохим, положительным. Полочки на кухне сделал, мусор выносит, на базар за картошкой ходит. Одна беда — никак он себя как мужчина больше не проявляет. Витренко уж и так, и эдак: из ванны будто случайно промелькнёт, тесёмочка у неё с плеча упадёт, котлетки ему накладывает и бедром заденет. А тот только загрустит, и всё.
Однажды Витренко подсмотрела, как он надел старенький свой плащик на голое тело, встал перед зеркалом, распахнул и шёпотом "Ха!" говорит. Посмотрел он на себя внимательно, вздохнул, надел кальсоны и пошёл выносить мусор.
А однажды маньяк говорит: "Вы уж извините, Наталья Михайловна, но чувствую я зов своей маньяческой натуры. Должен я немедленно пойти в рощу и кого-нибудь по-всякому изнасиловать". "Ну, меня изнасилуйте" — предлагает Наталья Михайловна. "Что вы, что вы! — говорит маньяк. — Я вам так обязан, вы столько для меня сделали. Что я, зверь совсем, что ли?"
Скинул он кальсоны, вытащил из шифоньера плащик и ушёл.
Витренко весь вечер проплакала, а потом заснула. "Всё равно вернётся, — думает. — Проголодается и вернётся".
Но маньяк так и не вернулся.
Старухи на лавочке рассказывали, что, будто бы в роще нашли удавленника — голого мужчину в плаще. Но эти старухи и не такого наплетут. Им лишь бы языки чесать.
Блядь
Витренко была страшная блядь.
Бывало, Леонид Данилович подойдёт к ней после работы в парламенте, ущипнёт: "А не предаться ли нам, любезнейшая Наталья Михайловна, плотской любви?" Витренко от такой радости тут же на стол валится и вся пылает. А Леонид Данилович в штанах пороется, вздохнёт, лысину почешет: "Пошутил я, Наталья Михайловна, вы уж не обессудьте. У меня же семья, дети, участок. Приходите лучше в гости, я вас икрой баклажановой угощу, сам закатывал". "Дурак вы, Леонид Данилович, — отвечает Наталья Михайловна, вся красная, неудобно ей. — И шутки у вас глупые. У меня у самой этой икры сорок две банки. Подумаешь, удивили".
Ещё Витренко часто водила к себе домой мужчин. Ей было всё равно — хоть кто, хоть забулдыга подзаборный, никакой в ней не было гордости.
Приведёт такого, чаю ему нальёт. А он сидит на табуретке, ёрзает: "Может по рюмочке, для куражу?"
Ну, нальёт она ему водочки в хрустальную рюмочку и огурчик порежет. "А вы что же не выпиваете?" — спросит мужчина. "Ах, я и так как пьяная", — отвечает ему Витренко низким голосом, и грудь у неё вздымается. Мужчина прямо водкой поперхнётся и, пока Витренко постель расстилает, залезет он в холодильник и всю остальную бутылку выжрет без закуски. Вернётся Витренко в прозрачном розовом пеньюаре, а мужчина уже лыка не вяжет. Дотащит она его до кровати, он ей всю грудь слюнями измажет и захрапит.
Таких мужчин Витренко рано утром сразу же прогоняла, даже оладушков им не испечёт.
Однажды Витренко пошла давать объявление в газету "ФАКТЫ". Так, мол, и так, хочу мужчину. Вот до чего довела блядская её натура.
А в газете сидит тоже женщина, но немного помоложе: "Нет, — говорит, — у нас культурная газета, мы такого объявления дать не можем".
«А какое можете?" — интересуется у неё Наталья Михайловна. «Ну, какое... — задумывается та, — Женщина ищет высокооплачиваемую работу... Женщине нужен спонсор..." «Это что же, — удивляется Наталья Михайловна, — за это ещё и деньги брать? Да нет, я же просто так, задаром". «Что? — удивляется женщина из газеты, — задаром? Неужели так приспичило?" И смотрит на Наталью Михайловну с отвращением: вот, думает, блядь какая! Саму-то её главный редактор по пятницам прямо на ковролане ебёт, а она ничего, зубы стиснет и терпит, потому что детей-то кормить надо. Работу где сейчас хорошую найдёшь? Да и редактор, в общем-то, неплохой, не извращенец какой-нибудь.
«Нет, — говорит, — вы, женщина, лучше ступайте себе подобру-поздорову, не приму я от вас никакого объявления".
Так и ушла Витренко из газеты ни с чем.
А по дороге домой напал на неё сексуальный маньяк Оноприенко.
Выскакивает он из кустов, плащ распахивает: "Ха!" — кричит. "Ах! — восклицает Наталья Михайловна. — Глазам своим не верю!" "Это Хуй! — говорит маньяк. — И сейчас я этим Хуем буду вас по-всякому насиловать!" "Ах, по-всякому!" — совсем уже млеет Витренко и падает в обморок.
Приходит она в себя, а маньяк рядом стоит: "Что это вы тут в обморок валитесь, — спрашивает он её строго. — Я бесчувственное тело не могу по-всякому насиловать". "А какое тело вы можете насиловать, мой зайчик?" — спрашивает Витренко и стягивает рейтузы.
Маньяк от этих рейтузов совсем сник. "Нет, — говорит, — вы уж идите, женщина, только не рассказывайте про меня никому, а то подкараулю и убью зверски".
«Да что вы, — отвечает Витренко и сумочку подбирает. — Зачем мне рассказывать. Пойдёмте лучше ко мне, я вас чайком напою. Замёрзли тут, наверное, в кустах, в плащике-то на голое тело. Ещё простудитесь".
Привела она его к себе домой, напоила чаем с яблочным пирогом, рюмочку налила и всё смотрит с надеждой: может, насиловать начнёт? А он пригрелся и на жизнь свою маньяческую жалуется: как одна женщина его дихлофосом обрызгала, как подростки на дерево загнали... Пожалела его Наталья Михайловна, дала ему кальсоны отца своего покойника и постелила ему в зале. Всю ночь прислушивалась: не подкрадывается ли? А он посапывает, спит как убитый, видно и правда несладкая у маньяков жизнь, намаялся.
Утром маньяк снова было к себе в рощицу засобирался, но вдруг раскашлялся, температура у него поднялась, видать действительно простыл совсем. Витренко напоила его чаем с малиной, дала аспирину и строго-настрого приказала лежать под одеялом. Замочила его плащик в тазике и на работу пошла, будь что будет. Ограбит — значит судьба её такая.
Возвращается вечером, волнуется — а как правда ограбил? Нет, стоит маньяк на кухне в кальсонах и глазунью себе жарит. "Извините, — говорит, — я тут пару яичек у вас позаимствовал, кушать очень хочется". "Ой, да что вы! — всплескивает руками Наталья Михайловна. — Там же супчик в холодильнике нужно разогреть! И мясо по-французски я сейчас в чудо-печке поставлю. Яичница — это что за еда! Это ж прям некультурно как-то, яйца и всё такое. Мы ж не фашисты какие коричнево-оранжевые..."
Так и прижился у неё маньяк. Оказался он мужчиной неплохим, положительным. Полочки на кухне сделал, мусор выносит, на базар за картошкой ходит. Одна беда — никак он себя как мужчина больше не проявляет. Витренко уж и так, и эдак: из ванны будто случайно промелькнёт, тесёмочка у неё с плеча упадёт, котлетки ему накладывает и бедром заденет. А тот только загрустит, и всё.
Однажды Витренко подсмотрела, как он надел старенький свой плащик на голое тело, встал перед зеркалом, распахнул и шёпотом "Ха!" говорит. Посмотрел он на себя внимательно, вздохнул, надел кальсоны и пошёл выносить мусор.
А однажды маньяк говорит: "Вы уж извините, Наталья Михайловна, но чувствую я зов своей маньяческой натуры. Должен я немедленно пойти в рощу и кого-нибудь по-всякому изнасиловать". "Ну, меня изнасилуйте" — предлагает Наталья Михайловна. "Что вы, что вы! — говорит маньяк. — Я вам так обязан, вы столько для меня сделали. Что я, зверь совсем, что ли?"
Скинул он кальсоны, вытащил из шифоньера плащик и ушёл.
Витренко весь вечер проплакала, а потом заснула. "Всё равно вернётся, — думает. — Проголодается и вернётся".
Но маньяк так и не вернулся.
Старухи на лавочке рассказывали, что, будто бы в роще нашли удавленника — голого мужчину в плаще. Но эти старухи и не такого наплетут. Им лишь бы языки чесать.