04/18/2006 | Олекса Гайворонский

Олекса Гайворонский
ОСВОЕНИЕ КРЫМА
Украина и Крымское ханство: взгляд изнутри


Пролистнем отечественные материалы по тематике Крымского ханства – научно-популярные книги, исторические романы, значительную часть научных публикаций, справочные издания, школьные учебники истории.
Крым упоминается часто. Но тот, кто пожелает всерьез познакомиться на основе этих материалов с цивилизацией ханства, разочаруется. Узконаправленные обзоры изобилуют сведениями об украинско-крымских конфликтах, но умалчивают о внутренней жизни региона.

Бросится в глаза и то, что на Крым не распространяется похвальная тенденция современных историков избегать явных оценочных суждений о событиях прошлого. Авторы, дающие вполне взвешенные оценки явлениям отечественной истории, считают допустимым использовать очень резкие ярлыки в отношении Крыма: «плацдарм татарской агрессии», «паразитическое государство», «извечный враг» и т.п.

Характерно, что резкость суждений спадает при обзоре гибели ханства. Сложно припомнить тексты, где бы аннексия Крыма Россией в 1783 г. комментировалась бы в духе сочувствия завоеванному народу либо хотя бы просто ставилась в один ряд с другими акциями русского экспансионизма XVIII века в Причерноморье (в т.ч. и касающимися Украины).

Та же тенденция сохраняется и там, где соображения патриотизма вынуждают к позитивным отзывам о Крыме: восторги по поводу союза Хмельницкого с Крымом 1648 г. ничуть не мешают чуть ниже, при разборе событий под Берестечком, однозначно утверждать об имманентной склонности крымских татар к предательству.

Складывается впечатление, что на Крым принято смотреть с опаской и предубежденностью, словно через прицел.

Тема крымскотатарской истории часто оказывается на удивление сильным психологическим раздражителем. Нередко доводится наблюдать, как беседа на эту тематику пробуждает в респектабельном интеллектуале, благополучно освоившем современный гуманистический лексикон во всех прочих областях познания, его далекого средневекового предка с монохромной картиной мира и верою в возможность земного воплощения дьявола в лице конкретных народов.
Позволю себе пока что промолчать об изощренных «этнопсихологических» обобщениях в школьных учебниках – поскольку перечню фамилий людей, сознательно научающих ребенка впервые взглянуть на своего соседа по парте как на представителя «поганого племени», место не на страницах эссе, а в соответствующей документации соответствующих институций…

Словом, в распространенных суждениях и взглядах на Крым налицо некая неадекватная страстность.

В чём причина этому?

Ведь так не пишут о собственной стране. Так не говорят о со-гражданах.
Принятый стиль подачи фактов о татарском Крыме скорее применим к изложению истории враждебного иностранного государства либо недавно приобретенной колонии, жестокое покорение которой следует аргументировать.

Чем является Крым для Украины – зарубежьем или колонией?

Естественно, ни тем, ни другим. Крым – неотъемлемая часть Украинского государства, чего не оспаривают и авторы критикуемых здесь писаний.
Но если Крым действительно украинский, и если этот статус считается неизменным, то, пожалуй, пора попытаться ментально освоить Крым как часть своей родины.

Такое освоение несовместимо с описанным подходом, который выталкивает ханский Крым за орбиту украинской истории в круг враждебных внешних стран. По своей сути и происхождению этот подход – не украинский. У него совсем другие корни.


Страх. Источник самой сильной ненависти. Источник самой невероятной жестокости к бывшему жупелу, когда тот волей судеб обезврежен и попал в руки некогда боявшихся его.

Московское, а затем Российское, государство столетиями жило в ужасе перед крымскими татарами. Жители царства встречались с ними лишь в одной ситуации, когда крымцы, внезапно, как демоны, возникали из ниоткуда, сеяли панику, собирали добычу и скрывались в никуда. Сопротивляться этому русские долго не умели и не могли. Оставалось лишь терпеть и мечтать о мести. И когда возможность к мести представилась, от татарского Крыма не осталось камня на камне.

Попытались искоренить само имя Крыма, переименовав его после завоевания в Тавриду. Стерли и крымскотатарские названия крупных городов – а позже, уже при советах – и всех прочих селений. Туземцев планомерно вытесняли в Турцию и, наконец, поголовно выселили (сталинская депортация – лишь позднее воплощение давней мечты царей, возникшей в XVI веке).

Основные любители набегов – причерноморские ногайцы – пострадали меньше всех. Будучи кочевниками, они просто ушли за Дунай в турецкие владения. А вот оставшееся в Крыму оседлое крымскотатарское население, гораздо менее воинственное, чем степняки, испило чашу царской мести до дна.

В Крыму, в отличие от Кавказа, никогда не было антиколониальных восстаний. Крымцы отличились исключительным миролюбием по отношению к завоевателям. И потому тамерлановский образ действий России и Советов в Крыму необъясним в рациональных терминах.

Зато объясним в иррациональных: сколь бы ни был ослаблен и лоялен татарский Крым, сам факт его существования – оскорбление для Империи, которая никогда не простит ему своего векового страха.

У России своя давняя и богатая традиция интерпретации ханства как Средоточия Зла, чье падение закономерно и спасительно. Империи всегда нуждаются в аргументации завоеваний – но Украина, не являясь империей, вовсе не обязана подражать этой традиции. Тем более, что ее опыт взаимоотношений с Крымом радикально отличен от российского: он значительно более разнообразен.


Украинцы встречаются с крымцами не только в бою. Они ездят к крымским озерам за солью, они вовлечены в крымский товарообмен, пасут свои стада на тех же принднепровских пастбищах, что и татары. Козаки ходят в походы на Крым, и за крымским ударом на украинские веси следует козацкий удар на крымские побережья.

Спектр взаимоотношений с крымским татарином у украинца куда шире, чем у русского – уже хотя бы в силу географического соседства. С жителем Крыма можно торговаться, можно драться, можно объединяться в союзы. Крымский татарин – не таинственный демон, а хорошо знакомый сосед. Крым – это не ужасное в своей недосягаемости гнездилище бесов, а близкий край, где многие украинцы не раз бывали с возами или с саблями.

Козацким думам присущ мотив суровой кары для крымцев, совершающих набеги, но чужда риторика московских книжников о тотальном очищении полуострова от «поганых» и о «возрождении» там «Руси».

Козацкий вождь Сирко, то громя татар, то союзничая с ними, в некий момент занимает позицию, которая позволяет ему опустошить Крым. Однако он поворачивает обратно: нельзя рубить ханство под корень. (Заметим: это происходит во второй половине XVII века, а Крым в этот период куда более опасен для Украины, чем для России в 1736 г., когда царские войска выступают на юг с ясно означенной целью: «Крым в последнее искоренение привести»).

Отсутствие векового комплекса жертвы.

Отсутствие векового страха – и, как следствие, – отсутствие порожденной страхом ненависти.

Это и есть наша исходная точка.


Если присмотреться к крымской истории изнутри, то обнаруживается, что у украинцев и крымских татар – общие трагедии и общие недруги.
Крым, как и Украина, с каждым десятилетием теряет свой суверенитет. Его «старший брат», Османская империя, нещадно эксплуатирует людские ресурсы Крыма и провоцирует внутренние смуты ради усиления контроля над страной.

Крым, как и Украина, жестоко страдает от усобиц своей заносчивой и переменчивой старшины. В крымской истории есть и свои антиосманские «хмельниччины», и свои междоусобные «руины».

Объективно, два лишенных полноценной государственности народа находились по одну сторону фронта, где «старшие братья» постепенно подминали под себя соседей. И подпадение Украины и Крыма под власть русского гегемона – следствие одного и того же исторического процесса.

Большое преимущество Украинского государства заключено в том, что моральная ответственность за аннексии и депортации лежит не на нём. Это освобождает его от необходимости создавать апологетику колониализма. Это дает возможность сформировать собственную, лишенную предрассудков, оценку исторических отношений с Крымом и причислить сокровищницу своеобразной цивилизации крымских татар к общенациональному достоянию. Очевидно, что такое причисление – это обогащение.

Мы гордимся боевыми подвигами наших собственных предков, но кому еще в мире, как не нам, гордиться и великими свершениями наших крымскотатарских соотечественников?

Летом 1502 года в бою с последним ордынским правителем на территории нынешней Полтавской области крымский хан Менгли I Герай положил конец Золотой Орде.

Если это не история Украины – то чья это история? Неужели зарубежная?
Украина, как и Европа, многолика. И если мы намерены владеть Крымом всегда (а мы, без сомнения, намерены), то стоит приучить себя к мысли о том, что Крым – это не экзотика, а еще одно лицо Украины.

Нельзя и незачем вычищать из истории многочисленные конфликтные эпизоды. Они занимают свое, заметное, но далеко не первоочередное место в определении крымскотатарской составляющей исторического наследия Украины.
Если уж наше время и впрямь таково, что общественная значимость вопроса не позволяет говорить о нём академически-отвлеченно и беспристрастно, если уж непременно нужно за кого-то «болеть», то – давайте «болеть» за своих!
Давайте, наконец, начнем осваивать Крым – насквозь знакомую, но, как выясняется, совершенно еще не познанную землю. Иначе, пока наши пишущие мужи балуются, разглядывая собственную страну сквозь чужие очки, Крым будет оставаться чьим угодно, но только не нашим.