Нащадки карателів НКВС прагнуть бійки.
10/12/2006 | Майдан-ІНФОРМ
Вчора відбулася прес-конференція інціаторів святкування свята Покрови і дня українського війська . На прес конференції були присутні Ігор Мазур (УНА), Олег Тягнибок ВО «Свобода» , популярні рок-музиканти Фома та Андрій Середа.
Вони повідомили, що попри подану ними заздалегідь заявку на проведення заходів у субуоту 14 жовтня, недавно таку ж заявку на проведення масового заходу на Хрещатику і Майдані Незалежності подали комуністи, «Російський блок» і представник одної з організацій ветеранів війни.
Як повідомили учасники прес-конференції у них перд тим відбулася зустріч з міською владою Києва, на які були присутні і представники «конкуруючої» ініціативи.
На думку учасників прес-конференції київська міська влада має всі можливості розділити ці заходи за рахунок призначення їх в різних місцях або в різний час. Також вони переконані що в міліції та СБУ достатньо можливостей аби попередити можливі провокації та зіткнення.
На прес конференції повідомили про наміри агресивних ненависників УПА за будь яку ціну отримати символічну «пермогу на Майдані». В цьому їм збирає ться допомагати більше десятка депутатів Верховної Ради, які збираються під приводом проведення депутатських зустрічей таки протягнути войовничих псевдокомуністів і псевдоветаранів на Майдан Незалежності саме на час заходів по святкуванню свята Покрови, планованих прихильниками УПА.
Учасники прес-конфернції підтвердили інформацію про скупчення у Києві та околицях членів екстремістських організацій з Росії, Білорусії та Придністровя і звернулися до Держкомміграції з вимогою урегулювати цю проблему, оскільки незаконний в'їзд великої кількості іноземців є ознакою незадовільної роботи саме цієї державної установи.
На закінчення учасники прес-конфернції заявили що вони прийдуть на Майдан за будь яких обставин, навіть тоді коли їм це буде заборонено міською владою.
Вони повідомили, що попри подану ними заздалегідь заявку на проведення заходів у субуоту 14 жовтня, недавно таку ж заявку на проведення масового заходу на Хрещатику і Майдані Незалежності подали комуністи, «Російський блок» і представник одної з організацій ветеранів війни.
Як повідомили учасники прес-конференції у них перд тим відбулася зустріч з міською владою Києва, на які були присутні і представники «конкуруючої» ініціативи.
На думку учасників прес-конференції київська міська влада має всі можливості розділити ці заходи за рахунок призначення їх в різних місцях або в різний час. Також вони переконані що в міліції та СБУ достатньо можливостей аби попередити можливі провокації та зіткнення.
На прес конференції повідомили про наміри агресивних ненависників УПА за будь яку ціну отримати символічну «пермогу на Майдані». В цьому їм збирає ться допомагати більше десятка депутатів Верховної Ради, які збираються під приводом проведення депутатських зустрічей таки протягнути войовничих псевдокомуністів і псевдоветаранів на Майдан Незалежності саме на час заходів по святкуванню свята Покрови, планованих прихильниками УПА.
Учасники прес-конфернції підтвердили інформацію про скупчення у Києві та околицях членів екстремістських організацій з Росії, Білорусії та Придністровя і звернулися до Держкомміграції з вимогою урегулювати цю проблему, оскільки незаконний в'їзд великої кількості іноземців є ознакою незадовільної роботи саме цієї державної установи.
На закінчення учасники прес-конфернції заявили що вони прийдуть на Майдан за будь яких обставин, навіть тоді коли їм це буде заборонено міською владою.
Відповіді
2006.10.12 | Щирый
Re: Нащадки карателів НКВС прагнуть бійки.
Историю не перекроить, позор и проклятия всему роду тех политиков которые хотят обелить фашистов маскирующихся в националистов .С середины 30-х годов ОУНовцы проходили обучение в различных тренировочных центрах. Радисты, например, готовились на курсах в Данциге. В самом Берлине функционировала школа, где натаскивали будущих сотрудников полицейских служб на оккупированных территориях. Кое-кто из руководителей ОУН был даже отправлен в фашистские военные вузы. Так, например, Роман Шухевич, окончив немецкую офицерскую школу, учился на высших курсах германской военной академии и по окончании получил звание гауптштурмфюрера (капитана) СС отборной фашистской "гвардии".С первых же дней оккупации Польши ОУНовцы проходили "боевое крещение" в составе "украинской полиции". Те, кто "хорошо" проявил себя на "практике", принимая участие в уничтожении славян и евреев, затем повышали квалификацию в полицейских школах.
Службу безопасности ОУН взяли себе под крылышко гестапо и Абвер. На нелегальные районные референтуры СБ было возложено составление так называемых "черных списков", "неблагонадежных" элементов на территории УССР, которых в случае "освобождения" Украины следовало уничтожить. О том, кто попадал в число "неугодных", рассказал районный проводник ОУН в Берлине, Михаил Корбутяк, арестованный советской контрразведкой: "В черные списки мы заносили всех лиц, присланных из восточных областей Украины, всех членов колхозов и работников совхозов, других людей, активно выступавших за Советскую власть" ("Политика и время", N 6, 1991). Именно на основании их только во Львове бандеровцы из "Нахтигаля", пришедшие вслед за немцами, расстреляли около 70 писателей, художников, ученых...
Н а Нюрберском процессе, личный состав подразделений "Нахтигаль", "Роланд" были осуждены и преследовались как военные преступники.
Фашистское руководство требовало, чтобы "союзники" были постоянно готовы к любым экстремистским действиям, что оказалось не по плечу консервативному Мельнику. Поэтому, как показал капитан абвера Ю. Лацарек, работавший с украинскими националистами, "немецкая разведка стала проявлять большой интерес к бандеровцам, имея в виду использование их как реальной силы в помощь немцам..."
В начале 1941 года состоялись переговоры между представителями абвера с Лебедем из ОУН-Б. Бандеровцы согласились сотрудничать, попросив оказать ОУН-Б материальную помощь, признать "равноправие" их организации с мельниковцами и предоставить необходимое оружие. После этого Бандера стал получать от немцев 2,5 млн. марок (как и Мельник) и "надлежащее" количество оружия ("Обвиняет земля", с. 109).
Под руководством гитлеровцев были созданы "Дружины украинских националистов" (ДУН), другое наименование - "Легион украинских националистов". Ответственность за боевую подготовку ДУН была возложена на Романа Шухевича. В начале 1941 года из "Легиона" началось формирование спецподразделения СС "Нахтигаль" ("Соловей"), а чуть позднее такой же части "Роланд". Первый, более "прославленный" своими зверствами, состоял только из бандеровцев, второй был "сборной солянкой" из мельниковцев, бандеровцев, петлюровцев и гетманцев. Обе части вошли в полк особого назначения "Брандербург-800".
18 июня 1941 года одетые в форму гитлеровского вермахта с единственной отметкой - небольшой сине-желтой ленточкой на погонах "нахтигалевцы" были переброшены к советской границе. Там на кресте и Евангелие они поклялись в "верности до крови" фюреру.
Уже 30 июня вслед за фашистскими солдатами они вошли во Львов. Вот тут-то и "всплыли" "черные списки". Оуновцы Е. Врецена и И. Климов уточнили с помощью телефонного справочника адреса приговоренных, затем к "делу" приступил "Нахтигаль". Вояки начали объезжать улицы города, вылавливали свои жертвы и тащили их на казнь. Ни в чем не повинных людей десятками расстреливали, вешали, закапывали живьем в землю на Вулецкой горе. Среди львовских жертв "Нахтигаля" был ректор Львовского университета Роман Ремской, бывший премьер-министр Польши, профессор, почетный член многих академий мира Казимир Бартель и многие другие. Фашисты намеренно оставили националистам Львов на семь дней, чтобы дистанцироваться от зверств "Нахтигаля". Особенно интересны требования по национальному вопросу, четко сформулированные Бандерой и его заместителем: каждого неукраинца, который не придерживается установленных режимом порядков, рекомендовалось за небольшой проступок "ликвидировать". Еще более беспощадно Стецько относился к евреям. В личном обращении к советнику Гитлера по "восточному вопросу" рейхминистру Розенбергу он писал: "...настаиваю на уничтожении жидов и целесообразности перенести на Украину немецкие методы экстерминации жидовства".
30 июня 1941 года "бойцы" "Нахтигаля" вошли во Львов. Учинив кровавую резню,
Подобными "деяниями" прославил себя и "Роланд", которым руководил Е. Побегущий.
Оба батальона дошли до Винницы, оставляя за собой горы трупов. Затем фашисты нашли этим спецподразделениям другое применение. "Нахтигаль" и "Роланд" объединили во Франкфурте-на-Одере в "шуманшафтбатальон-201" и отправили в марте 1942 года воевать с белорусскими партизанами . Осенью 1944 года фашисты и вспомнили о своих союзниках, "томящихся" в концлагерях. Стецько и Бандера были выпущены на свободу и призваны на службу своим недавним тюремщикам. В Кракове в составе спецкоманды абвера лидеры ОУН занимались подготовкой диверсионных групп, которые пополняли ряды УПА. В "Борьбе и деятельности ОУН в период войны" Бандера четко сформулировал свою "национальную политику".
- Украина для украинцев! Смерть московско-еврейской коммуне!
- Польских крестьян ассимилировать. Руководителей уничтожить (позднее отношение к полякам еще более ужесточилось).
- Ни куска хлеба москалям (а на практике также и выходцам из Восточной Украины - В. Р.), пусть подыхают приблуды!... Не помогайте московско-еврейским пришлым. Собакам - собачья смерть! ("Политика и время", N 6, 1991).
Вот эти догмы и взяли на вооружение полицаи, устроившие бойню в Бабьем Яру (из 1500 карателей 1200 были оуновцами из шуцманшафта. Такими "принципами" руководствовались все "посты", "комиссариаты" и "команды" украинской полиции, созданные в каждой волости, городе, округе захваченных фашистами земель.
2006.10.12 | Свiдомий
Що не слово, то брехня. Наче пiд диктовку Вєдрєнко написано.
2006.10.12 | один_козак
Дядьку, ви смішний.
Знайшли де тупий агітпроп запускати - на Майдані!2006.10.12 | Майдан
А ще бандерівці з'їли Кука і скинули бомбу на Хіросіму
Перед тим вони вивезли з Західної України у Сибір та Казахстан півтора мільйона поляків, а перед відходом радянських військ постріляли арештантів у тюрмах.Нео-енкаведешний "політрук" демонструє зразок військово-пропангандистського агітпропу, яким зараз накачуються кволі мізки потенційних учасників суботніх сутичок, яких привозять зараз до Києва.
Найбільшою брехнею є повторення спроб радянської і польсько-комуністичної пропаганди покласти на націоналістів вину за знищенних "мясниками" НКВС у 1939-1941 роках представників польської політичної та наукової еліти.
Великий памятник цим загиблим професорам Львівського політехнічного інституту ( до речі значна частина їх були українцями, а не поляками, як це твердять "політруки") , споруджений коштом цього ж політехнічного інституту радянська влада зняла з постамента, оскільки родичі загиблих та їхні колеги по науці чітко знали в якому році, коли і хто арештовував, вивозив у Сибір та знищував цих професорів.
Якщо чесно до цього опусу не вистарчає лише фотографій митрополита Шептицького та інших західно-українських єпископів з примітивно нашкрябаними на негативах свастиками на їхніх церковних головних уборах. Такі зразки "правдивого висвітлення" подій тих часів я бачив колись у фойє одного із кінотеатрів Львова, де часто ходили євреї. Нагадую, що фотографії появилися після того , як в Ізраїлі встановили памятник Шептицькому, який в часі окупації врятував велику кількість єврейських релігійних діячів, інтелігентів та членів їхніх сімей.
Очевидно радянським політрукам не сподобалася послання Шептицького "Про гріх людовбивства", яке він оприлюднив тоді коли фашисти почали розстріли євреїв. У посланні зокрема всім віруючим грекатоликам заборонятися будь яким чином брати в цьому участь і допомагати німцям.
2006.10.12 | Персефона
а можна десь цей документ роздобути?
Майдан пише:> Очевидно радянським політрукам не сподобалася послання Шептицького "Про гріх людовбивства", яке він оприлюднив тоді коли фашисти почали розстріли євреїв. У посланні зокрема всім віруючим грекатоликам заборонятися будь яким чином брати в цьому участь і допомагати німцям.
і покласти в надійному місці з відповідним піаром? бо дійсно агітпропи щодо шептицького воїнствующі - він їм як кістка в горлі.
2006.10.12 | Мартинюк
Гадаю у греко-католиків повинно бути
Це був офіційний документ ієрарха церкви, який зачитувався у всіх церквах. Мені про нього розповідали старші родичі, і потім я читав цей документ, правда де не памятаю.Гадаю він може бути на якомусь грекокатолтицькому інтернет-порталі , в семінарії, чи навіть у священника.
До речі наслідком цього звернення став чіткий бойкот населенням Західної України німецької "антижидівської кампанії". У всякому разі ніколи не чув від очевидців цих подій на Західній Україні не негативного ставлення до цього всього. Потім УПА налагодило перекидання єврейських біженців у Румунію, де не було масового і систематичного геноциду євреїв, прикладом чому є уціліле єврейське населення українських міст так званої "румунської зони окупації" Чернівці, Хотин, та й врешті навіть і Одеса.
2006.10.12 | vvkornilov
Re: Нащадки карателів НКВС прагнуть бійки.
молодець, Щирий!Вмазав так вмазав. А в цю їхню "історійку" ніхто не вірить і ніхто її не підтверджує крім їх самих, діаспори (і то далеко не всієї) та пари црушників, яких у науковому світі взагалі не поважають, причому у західному.
Вони прикриваються висновком канадійської комісії, але то одна лише держава, а потім ніби вона могла вирішити депортувати тих бандитів з Канади за радянських часів. У нас двіженіє за мір, у них "порабощенніе народи" (програмою которих займалася кетрін Клер у Поли Добрянськи...хіхіхі). Коулд Вор у всій своїй величі.
шкода лише простих селян, яких, зрозуміло, і одні, й інші і треті гвалтували.
а селянам Буковини та Закарпаття оті "борці" запам-яталися просто як різуни та викрадачі корів. І коли ти знаєш свого сусіда Петра і сусіда Івана, ніхто тобі не продасть потім казочку що то були "переодягнуті агенти НКВС". Таку дурість можуть тільки першокурсникам у голову тупі найманці забивати, або самі дурні.
2006.10.12 | Антон
Re: Нащадки карателів НКВС прагнуть бійки.
Корнилов опять тут шестирит. Дезинформация, переодевание груп и целых армий типичная военная тактика. Комунисты постоянно усовершенствовали методы своего красного терора. Поэтому попискивание врангелей, корниловых и прочих страшных любителей комунизма мы понимаем и сочувствуем. Они то в свое время действительно ничего не могли протиставить комунобандитам кроме белой задницы. А с УПА коммунистам было посложнее.2006.10.13 | vvkornilov
Re: Нащадки карателів НКВС прагнуть бійки.
Так ти ж маєш бути Антін, а не Антон. Фууууу...до чого тут врангелі з корніловими взагалі неясно.
2006.10.12 | Мартинюк
А ось розповідь очевидця.
Бражнев Александр.Школа опричников.
Исповедь энкаведиста
Повесть.
Розділ :СПЕЦИАЛЬНАЯ КОМАНДИРОВКА В ЗАПАДНУЮ УКРАИНУ И БЕЛОРУССИЮ
Второго февраля 1940 года меня вызвал начальник районного отделения НКВД города Харькова, младший лейтенант Савицкий, и повел со мной разговор на тему агентурно-осведомительная сеть. После небольшой беседы он встал и начал расхаживать по кабинету, держа папиросу во рту. Я с недоумением смотрю на него. Вдруг он подходит ко мне, ударяет по плечу и говорит:
— Теперь мы поговорим на основную нашу тему. На наше отделение дана разверстка: выделить одного человека из оперативного состава для отправки в специальную командировку в Западную Украину. На основании приказа товарища Берии и решения товарища Сталина мы должны провести чистку в Западной Украине и Белоруссии от враждебного нам элемента. Поляки за 30 лет своего господства навязали нашим братьям по классу, украинцам и белорусам, свою культуру, обычаи и многое другое, что социалистическому строю неподходяще. Большая часть населения недовольна советской властью, поэтому мы должны смирить их и заставить полюбить нас и наши законы. Я думаю, что вы от выполнения такой почетной задачи не откажетесь. Кроме того, вы — молодой работник, недавно окончивший школу государственной безопасности, на практической работе были очень мало и подкрепить теорию практикой для вас необходимо. Я решил командировать вас.
Возражать против такой «почетной» задачи было невозможно в наших условиях, следовательно — пришлось «согласиться». Правда, в Западную Украину и Белоруссию мне хотелось поехать не на выполнение «почетной» задачи, а посмотреть на «замученных» братьев и сестер, «освобожденных» от польского ига. У нас говорили, что братья и сестры Западной Украины и Белоруссии никак не похожи на нас. Они замучены поляками, истощены, ходят оборванные, небритые, грязные, ну, в полном смысле — рабы прежних времен. Живут они в землянках, платили непосильные налоги и только благодаря великому Сталину — увидели жизнь. Они живут под солнцем сталинской конституции, самой демократической в мире.
— Сейчас, — продолжал лейтенант Савицкий, — вы сдадите агентурно-осведомительные дела оперуполномоченному, а сами будьте готовы к 21-му часу явиться в Управление НКВД на особое совещание.
Сдать дела мне очень хотелось, потому что встречи с агентурой меня не интересовали: в течение двух месяцев моей работы я познакомился только с 25 процентами состава агентурно-осведомительной сети и вообще я чувствовал, что не сегодня-завтра буду привлечен к ответственности.
К 20 часам дела по агентурно-осведомительной сети были переданы, и в 21 час я уже был в Управлении НКВД, в зале заседаний. На совещании или, вернее, на особом инструктаже, присутствовало до 400 работников НКВД. В зале раздался звонок: это значит — идет начальство.
В зал входит начальник управления НКВД, майор госбезопасности Кувшинов, за ним — начальник отдела кадров и еще человека три его «свиты». Дежурный по залу подал команду для встречи начальства, но начальник рапорта выслушивать не стал, а направился в сопровождении свиты на сцену, где стоял стол, накрытый красным полотнищем и обставленный кругом мягкими креслами. В зале наступила гробовая тишина. После небольшой паузы начальник управления поднимается и произносит речь:
— Товарищи! Мы вас собрали для того, чтобы произвести специальный инструктаж личному составу о методах действий нашей предстоящей работы. На нашу часть выпала ответственнейшая и почетнейшая задача — очистить Западную Украину и Белоруссию от классово чуждого элемента и создать такие условия жизни нашим освобожденным братьям, чтобы они почувствовали полную свободу, чтобы над ними просияли лучи сталинского солнца. Работа для нас предстоит серьезная: по нашим подсчетам, 13 процентов населения должны будем арестовать, т. е. тех, которые пропитались польским духом. А наша задача, как органов пролетарской революции, выбить из них польский дух. На нашу область дана разверстка: командировать 2 000 работников, вместе с работниками милиции. Как видите, цифра немалая, а это значит, что работа предстоит серьезная. По нашим подсчетам — полтора миллиона «с гаком», как говорят украинцы, подлежит аресту. Хочу вас предупредить, что в случае нерадивого выполнения порученного дела мы с вами также «посчитаемся». Если мы приберем к рукам полтора миллиона человек, то от этого революция не пострадает. Мы имеем секретный циркуляр товарища Берии, на основании которого имеем право применять оружие к тем, кто не только вздумает выступить против нас, а даже покоситься на нас — таких можно прикончить на месте, патронов не жалеть на такую сволочь. Окончательный инструктаж вы получите на месте. Завтра вы получаете новое обмундирование и снаряжение, а сейчас — по домам!
Если до момента, когда я выслушал этот «инструктаж», мне и хотелось поехать, посмотреть, как живут «замученные» братья украинцы и белорусы, то после «инструктажа» я понял, что будет происходить с теми братьями и сестрами, над которыми просиял луч «сталинского солнца»...
При выходе из управления я встретился со своим другом по школе, сержантом М., с которым, еще будучи в школе, мы часто делились мнениями, жалея, что попали в эту «почетную» школу чекистов. Мы зашли в ресторан, поужинали, поговорили о предстоящем кошмаре.
— Ну что же, — говорил он, — попал в воронью стаю, каркай по-вороньи...
Пятнадцать эшелонов стояло на запасных путях; выход из вагонов был запрещен, и у дверей стояли дневальные. Правда, дневальные были из числа своих, но выйти все равно было невозможно. Паровозы возле каждого эшелона стояли на парах, и каждую минуту ожидался отъезд.
В 8 часов утра наш эшелон двинулся первым, и на определенной дистанции двигались остальные 14 эшелонов.
7 февраля в два часа ночи мы прибыли на пограничную станцию Волочиск. Специальный наряд пограничных войск НКВД проверил наши командировочные удостоверения, и мы двинулись дальше.
Часа в три — в половине четвертого мы прибыли на новую пограничную польскую станцию — Подволочиск. Все кинулись к окнам, пытаясь рассмотреть в темноте, «как выглядит Польша». Вдалеке светился огонек. Несколько смельчаков открыли окна, выпрыгнули из вагона и добрались до станции. Здесь их интересовал главным образом такой вопрос: «Нельзя ли что-нибудь купить в ”голодной Польше”?»
Оказалось, что на вокзале был буфет, имевший в изобилии разные продукты: здесь продавались французские булки, белый хлеб, колбаса и т. п.
Смельчаки набрали много продуктов и с гордым видом возвращались в вагоны. Когда об этом узнала остальная масса — она также, подстрекаемая голодом, кинулась к дверям, но дневальные не пускали. Тогда начали прыгать через окна, а потом дневальные были сбиты с ног. Голодные люди устремились к буфету: буфет в одну минуту был перевернут вверх тормашками... Продавца затоптали ногами, пассажиры из польских граждан, находившиеся на вокзале с детьми, кричали: «Спасите!» Но кто же в силах спасти, когда рассвирепевшие опричники «гуляют»!.. Было насмерть задавлено несколько человек. Те, которые награбили массу продуктов, начали пробираться к дверям, но к дверям пробраться было невозможно. Тогда начали бить окна, чтобы уйти с награбленной добычей... И вот те, кому не удалось ничего добыть, начали отнимать у награбивших. Поднялась драка. Происходило что-то невероятное...
Наконец, прибыли машины со специальным отрядом пограничных войск НКВД, который долго «наводил порядок».
Часов в 5 утра наш эшелон двинулся дальше. Там, где останавливался наш эшелон, его моментально окружали пограничные войска, и выход из вагонов был невозможен. Окна открывать также было запрещено. К каждому окну был приставлен чекист из среднего командного состава. Буфеты на вокзале были закрыты и охранялись пограничными войсками НКВД.
В 3 часа дня прибыли в город Львов. У дверей вокзала тоже были поставлены часовые из пограничных войск. Выход из строя был запрещен. Нас вывели на привокзальную площадь и объявили, что мы будем следовать в отведенное для нас помещение. Там для нас приготовлены постели и будет доставлена горячая пища. Поэтому надо пройти по городу с веселым видом и головы не вешать...
Но тут произошло нечто неожиданное. Перед нашим приездом во Львове наступила оттепель и пошел дождь. На улицах стояли лужи воды. Мы двигались, как приказало начальство, «с поднятой головой» и с песнями. У кого не болел живот со смеха, когда нас увидели в валенках? Там, где мы проходили, вода была впитана валенками, и после нашего перехода становилось почти сухо.
Началось расквартирование. Дом, в котором нас должны были разместить, был когда-то занят монахинями, а теперь частью освобожден. Нам предоставили комнату на 50 человек с расставленными двухэтажными деревянными кроватями. На каждую кровать было распределено по 4 человека: были предоставлены нам мешки, набитые соломой (вместо матраца), и немного меньшие мешки, с соломой же, вместо подушки.
Выбившиеся из сил от бессонницы и голодные, люди ложились на кровати, укрывшись шинелями. Ночью мы проснулись от ужасного крика и площадной ругани. Оказалось, что кровати не выдерживали тяжести двух человек на «верхних этажах». У многих были разбиты носы в кровь. Все поднялись. На пол ступить босой ногой было невозможно: образовалось озеро воды от валенок.
Воздух был настолько тяжелый и сырой, что дышать было нечем. Печки «кафельные» были накалены, и подойти к ним было почти невозможно, но — делать нечего: все потянулись сушить валенки, ступая босыми ногами по холодному и мокрому полу. Некоторым удалось просушить свои валенки, а некоторые их прожгли... Начали рвать «матрацы», чтобы достать соломы и заткнуть прожженные дыры.
Было 8 часов утра. Вдруг команда: «Приготовиться к построению!» Через пять минут — новая команда: «Становись!» Мы кое-как разместились полукругом. В комнату зашел, как он себя назвал, особый уполномоченный управления НКВД по Львовской области, младший лейтенант Р-ч.
— Товарищи! — обратился лейтенант к нам. — Я знаю, что вы сейчас живете в плохих условиях, ну — что делать! Это временное явление. Этот дом принадлежал когда-то монашкам. Сейчас он принадлежит нам. Мы уже постарались половину монашек отсюда убрать, а вот половина еще здесь. Но я думаю, что мы их тоже уберем. Долго возиться не будем. Мы уже здесь и штрафников поселяли, и пьяных... Но они, хоть их и насилуют в продолжение круглых суток, — все же живут. Теперь, я думаю, вы нам поможете. Вас много, и если вы за них возьметесь по-настоящему, то они не выдержат...
На этом «информатор» закончил и предложил нам выбрать старшего комнаты. Мы избрали, и они пошли вместе, а мы разошлись по своим койкам. Не знаю, как другие, а я был будто оплеван с головы до ног — так омерзительно осела на душе наглая, наигранно-фальшивая речь Р-ча. После завтрака все начали приводить себя в порядок: вычистили шинели, валенки, побрились, слегка отдышались и были удивлены, когда опять (нам казалось — слишком скоро) раздалась команда: «Строиться на обед!» После обеда часовой отдых, и мы с другом решили пойти посмотреть помещение. Дом был в шесть этажей. На первом этаже канцелярия и склады: вещевые, продовольственные и боеприпасов. В подвальном помещении была устроена — наполовину дома — столовая и кухня, а другая половина подвала была «засекречена»: у дверей стояли двое часовых. Проникнуть в тайны подвала нам не удалось. На втором этаже много комнат было завалено поломанной мебелью и картинами религиозного содержания. На третьем и четвертом этажах были размещены приехавшие работники НКВД и милиции, а на 5-м и 6-м монахини. В комнатах у них было чисто и уютно, только заметно бросалось в глаза, что все стены ободраны и лики святых измазаны краской, глиной и сажей. Через каждый метр чекисты повесили портреты Сталина и других преступников. Монахини выглядели очень плохо, несмотря на молодой возраст их. Питание им давалось строго ограниченное. Жили они на пайке полуголодных. Общение с внешним миром им было запрещено.
Мы хотели с монахинями заговорить и задали несколько вопросов, но ответа не последовало, и все они сидели с опущенными головами, занятые разной работой: кто вязал чулки, кто что-то шил, кто занимался штопкой, а некоторые вышивали. Мы не стали больше задавать вопросов и вышли.
— Я, — говорит мой друг, — не могу смотреть на эти жалкие лица. Представляю, что с ними делают... Им не только нечего отвечать на наши вопросы, а они, бедные, дрожат при виде чекиста... Теперь сам можешь представить, что у них на душе, когда нас привезли сюда полторы тысячи человек...
— Да… — ответил я.
И мы вышли во двор. У ворот, при выходе в город, стояли двое часовых, вокруг дома тоже патрулировали часовые. Мы попытались выйти, но часовые нас не пропустили и сказали, что выход разрешен только по записке начальника этого дома.
Нам хотелось посмотреть город, и мы обратились к начальнику, но разрешения на выход нам не дали. Мы спросили начальника:
— Да разве мы заключенные?
Вместо ответа он скомандовал:
— Кру-у-гом!
Мы исполнили команду.
— По своим комнатам — ма-арш!
Так мы вернулись восвояси, радуясь, что начальник не записал еще наших фамилий...
Вернувшись в комнату, мы начали обдумывать план, как пробраться в «засекреченный» подвал и узнать тайну. Но проникнуть туда можно только при посредстве специального уполномоченного, которому поручена охрана этого подвала.
Было 7 часов вечера. Слышим команду: «Строиться на ужин!»
После ужина мы подошли к буфету, чтобы купить сигарет. Там мы познакомились с работницей буфета, работающей по найму: она имела право свободного выхода. Она пригласила нас посетить ее квартиру, но мы ей сказали, что сейчас не можем, так как временно выход запрещен, а как только нам будет разрешено, мы обязательно посетим ее.
Воспользовавшись тем, что девушка имеет право свободного выхода, мы ее попросили, чтобы она принесла нам водки. Наша новая знакомая согласилась исполнить нашу просьбу.
— Но в магазине купить невозможно, — говорит она, — а на базаре литр водки стоит 120 рублей.
Мы дали ей денег на два литра.
Вернувшись в общежитие, мы увидели своих сожителей в веселом настроении. Оказалось, во время нашего отсутствия было объявлено по комнатам, что желающие могут провести сегодняшнюю ночь с монахинями. В нашей комнате оставалось человек 5—6, которые не воспользовались этим разрешением; остальные же часов в 10 вечера ушли на верхние этажи.
Мы уселись на кровать, валенки поставили около кровати. Спать, конечно, не собирались, зная, что через некоторое время начнут таскать бедные жертвы в подвал. Эта орава сегодняшней ночью что-то натворит…
Приблизительно часов в одиннадцать ночи до нас донеслись душераздирающие крики...
Мы поднялись на верхние этажи и зашли в одну из комнат. Зрелище было ужасное: две монахини были разложены на кровати совершенно нагие и насиловались тремя-четырьмя по очереди. Одна красивая монахиня оказала сопротивление — ее выбросили в окно... Убийца был не наказан, а поощрен. По коридору и лестницам таскали полуживых монахинь — за неподчинение в подвал. Только часам к пяти утра закончилась эта вакханалия...
Девятого февраля нас, как и в предыдущие дни, повели строем на завтрак, и после завтрака мы получили от нашей знакомой буфетчицы, по большому секрету, два литра «белой головки» (в 50 градусов).
Вернувшись в комнату, мы начали обдумывать план проникновения в подвал. Перед ужином мы спустились в подвальное помещение. Заговорили с часовым. Он рассказал нам, что подвал служит карцером для провинившихся монахинь, и если мы хотим пройти — необходимо обратиться к начальнику специальной охраны карцера.
— Кто он по чину? — спросили мы.
— Командир отделения, — ответил часовой.
Мы нашли комнату, постучали. Открылась дверь — на пороге стоял солдат.
— Что хочете?
— Вашего командира, — ответили мы.
Солдат, не отходя от нас и загораживая нам дорогу, закричал:
— Тут, товарищ начальник, два сержанта!
— Ну, пусть зайдут, — послышался голос.
Нас пропустили в комнату. Передняя комната была устроена в виде караульного помещения: около стен стояли двухэтажные кровати, по стенам развешаны портреты бородатых Маркса, Энгельса, раскосого Ленина и низколобого Сталина. Посредине комнаты стоял стол, за которым сидел чекист в чине командира отделения. Солдат поставил нам два стула, и мы присели.
— Вы, товарищи, ко мне по делу, очевидно? — обратился начальник к нам.
— Да, — ответили мы. — Товарищ начальник (старались мы польстить ему в чине, называя его начальником), мы зашли от скуки, рассеяться и поговорить с вами по некоторым вопросам.
— Ну, раз вы хотите со мной поговорить, так идемте, поговорим. А впрочем, я знаю, о чем вы будете говорить. Вам, наверное, надо пару хороших монашек? Да, я понимаю, там неудобно, когда десятки глаз глядят... Ладно, пошли!
Мы вышли. Пройдя немного по коридору, начальник вытаскивает связку ключей из кармана и открывает дверь. Мы зашли в комнату.
— Ну вот, тут можете поговорить. Вот эти кровати много выдержали (около стен стояли три двуспальные кровати). Я, когда нужно, привожу сюда, да не одну, а две, три, ну и... А когда надоест с ними возиться — передаю ребятам. Мировая комната? Я думаю, у вас кабинет хуже?
Кровати с хорошими постельными принадлежностями были заправлены по военному образцу. Посредине стоял стол и вокруг стола — три двухместных мягких дивана. На столе дюжина запыленных бутылок. На стенах, как обычно, портреты Ленина и Сталина.
Через пять минут на столе стояло два литра «белой головки».
У начальника засияли глаза. Он принес стаканы и закуску. Первый тост выпили за здоровье «начальника». Посидев немного, поболтав на разные темы, мы предложили ему еще выпить. Сами же, сославшись на усталость, отказались. Он еще выпил залпом один стакан, а мы нажимали на еду. Через полчаса охмеление нашего начальника стало заметно. Тогда мой друг налил еще по одному, и он, не дожидаясь нас, перевернул, как говорится, «по мизинец».
— Скажите, товарищ начальник, а как там дела обстоят в отношении монахинь?
— Ха-ха-ха! Да это пустяки!
Хотел идти. Мы его остановили.
— Что, струсили?
— Нет, только водочки у нас маловато. И им ведь надо.
— Ну, это чересчур — такую сволочь водкой поить. Мы их без водки разделываем так, что пьяные бывают, задумают косо глянуть — попадут в подвальчик...
— А что страшного в подвальчике? — спрашиваю.
— Ого! Да там... Хотите пойти со мной? Есть на что посмотреть!
Через минуту мы уже были у главной подвальной двери, где стоял часовой.
Начальник вытащил из кармана связку ключей. Начал открывать замок... Долгое время ему не удавалось попасть ключом в замочную скважину, но наконец дверь открылась и мы зашли в коридор подвала, тянущийся далеко вглубь. Дверь за собой закрыли на замок.
— Ну, что хотите посмотреть? — спрашивает нас.
— Все, — отвечаем.
— Хорошо!
Он включил свет в камере и начал открывать дверь. Мы остановились от ужаса на пороге. Камера была размером приблизительно 3 на 4 метра. Там стояла одна кушетка с клеенкой. Отопления не было, естественного света — также, так как окна были завалены кирпичами и только маленький волчок был оставлен вверху для воздуха. В камере было сыро и холодно. Три живых трупа сидели на полу в изорванных платьях, с поджатыми ногами.
— Почему сидите на полу? — спрашиваем.
Вместо них ответил начальник: потому, мол, что им на кушетке сидеть не полагается.
— А зачем же здесь кушетка в таком случае?
— Не для них...
В следующей, подобной же, камере мы увидели полураздетую монахиню, которая доживала последние минуты...
Вдруг наш провожатый остановился около одной камеры и говорит:
— Здесь сидит моя злодейка. Дней пять тому назад надумал позабавиться, а она, чертова холера, стала сопротивляться. Ну я ее, конечно, сюда... Даже жаль немного, потому что она, чертовка, красивая...
Когда открылась дверь — мы увидели нагой труп, висевший на жгуте из платья...
— Вот тебе и на! А я думал ее освободить...
Закрыв дверь, пошли дальше.
— Стой! Тут самое интересное.
— А что здесь такое? — спрашиваем.
— Сейчас увидите………………………........…….........................
……………………………………………….......………………………………..
Палач догнал нас около выходной двери:
— Ну что, понравилось? Какие нежности! А мы ведь все это делали, когда они еще живые были!..
Придя в общежитие, мы легли в постель. Оба проворочались с боку на бок до утра.
Было тошно и страшно.
Мы даже не заметили, как поднялся старший по комнате и скомандовал: «Подымайсь!» Мы вскочили, сделали утренний туалет и стали в строй на завтрак. В строю нам объявили, что в 10 часов — общее построение. Мы позавтракали или, вернее, посидели за завтраком, так как аппетита совершенно не было. После завтрака направились в свое общежитие.
В строю нам объявили, что сегодня, 10 февраля, в 23 часа мы все по распоряжению наркома внутренних дел Украины выезжаем в город Рава-Русская для специального инструктажа. Там будет сам народный комиссар Украины. Оттуда будем направлены для выполнения специального задания. В 21 час все должны быть готовы. «Разойдись!»
В 12 часов мы пошли на обед. В столовой нам объявили, что в 16 часов общее построение на дворе, но без вещей.
Вернувшись в общежитие, легли на час отдыха, а в 16 часов уже стояли в строю. Перед строем — работник НКВД в чине младшего лейтенанта.
— Товарищи, — начал он, — у нас вчера замечено крупное нарушение воинской дисциплины, а может быть, и больше того. Два сержанта (я их, конечно, сейчас объявлять по фамилии не буду) напоили командира охраны специального помещения и проникли с ним в подвальное помещение, где хранятся боевые припасы новейшей техники. Вход туда запрещен, за исключением лиц, уполномоченных на это. Это — вылазка классового врага! Я думаю, что эти два товарища сейчас выйдут из строя и расскажут нам, как это произошло.
Шеренги стояли на месте, и никто из строя выходить не собирался... После краткой паузы начальник закричал не своим голосом:
— Нет большевистско-чекистской чести? В таком случае мы возьмемся за это дело!.. Мы узнаем, кто был. Тогда уж им не поздоровится. Мы опознаем их перед строем!..
Мы поняли, что в гуще такого количества людей, да еще одетых в одну кожу, опознать нас очень трудно, а по фамилии нас не знают. Да и никто, кроме часовых и начальника, нас не видел, а они, наверное, не старались нас припомнить... Мы решили твердо — не выходить из строя. Кроме того, мы надеялись на сегодняшний отъезд, а там — все забудется... Из-за этого всех задерживать не станут. Минут через 40 нас распустили, и мы вернулись в общежитие. До 20-ти часов мы сидели и каждую минуту ожидали вызова к нашему начальству. На душе было неспокойно...
В 20 часов — команда: «Приготовиться к построению!», а через 15 минут: «Выходить строиться!» Нас отправляли дальше. Притопали на вокзал, погрузились в предназначенный нам вагон, стоявший на запасном пути, и в 23 часа тронулись в путь. Около двух часов ночи прибыли в Раву-Русскую.
Погода изменилась. Оттепель сменил мороз в 15—16 градусов. Нас заставили петь песни в гробовой тишине города. В 4 часа нас повели строем по городу и остановили около клуба Ворошилова. Прохожих в городе из гражданского населения не было ни одной души, можно было заметить лишь человека в серой шинели с винтовкой за плечами или же наряд милиции. Громадная площадь около клуба была занята многолюдной толпой в серых шинелях. Наша колонна была остановлена, расходиться было запрещено. К колонне подошел военный, но знаков различия распознать было невозможно. Он подал команду: «Смирно!» Вытащил карманный фонарь и начал читать список.
— Все лица, фамилии которых прочитаю, — говорил он,— являются начальниками оперативных команд. Эти лица должны будут зайти в клуб для инструктажа. Смотрите, — продолжал он, — ведите себя хорошо, так как здесь присутствует нарком внутренних дел Украины. Команда о сборе начальников оперативных команд будет подана дополнительно.
В число начальников команд попал и я. Через некоторое время нас вызвали в клуб. При входе сидел младший лейтенант и регистрировал командировочные удостоверения. Я зарегистрировался, прошел в клуб и занял место поближе к сцене. Помещение было тысячи на полторы, но туда набилось не менее двух с половиной.
На сцене, где были устроены места для начальства, появился майор государственной безопасности и подал команду: «Встать! Смирно!» И из правых дверей сцены показался сам нарком внутренних дел Украины.
После небольшого рапорта начальник поздоровался и уселся в кресло. Опять команда — «Садись!»
В зале наступила гробовая тишина. Каждый боялся чихнуть или кашлянуть — могут посчитать вылазкой классового врага...
Нарком поднимается и выходит наперед. Все замерли...
— Товарищи! — обратился он к личному составу. — Мы сегодня собрались сюда для того, чтобы выполнить ответственную задачу, возложенную на нас нашим пролетарским правительством и лично товарищем Сталиным. Мной получено распоряжение очистить Западную Украину и Белоруссию от классово чуждого элемента, что мы с вами и проделаем. Со дня освобождения наших братьев по крови от ига польских панов мы, не покладая рук, работали над тем, чтобы выявить всех лиц, ненавидящих советскую власть и наши законы. Нам нелегко было достигнуть этой цели, но благодаря нашим работникам, а главное, благодаря великому, мудрому (и т. д. и т. п.) товарищу Сталину мы этого добились. Нами взято на учет такое население, которое нуждается в перевоспитании. Число, подлежащее изоляции, превышает полтора миллиона человек. Цифра, как видите, немалая, поработать придется крепко. Но я уверен, что мы не подкачаем. Я думаю, не только выполним, но и перевыполним. Сейчас пошлем телеграмму и заверим нашего наркома, товарища Берию, и товарища Сталина, что со своей почетной задачей справимся с честью!
«Преданные» вскочили, как от укуса пчелы, начали горланить:
— Ура товарищу Сталину! Ура товарищу Берии!
— Людей у нас достаточно, — продолжал нарком, — 60 000 лучших сынов родины находятся в нашем распоряжении. Производство арестов должно быть закончено в три-четыре дня. Товарищ Сталин нас учит: «Врага надо бить молниеносно, не дав ему опомниться». На нашей стороне весь пролетариат украинцев и белорусов. Транспорта для перевозки арестованных достаточно. Все подводы мобилизованы и находятся на сборных пунктах. Начальники оперативных команд получат достаточно гужевого транспорта. Начальники сборных пунктов имеют достаточно в своем распоряжении железнодорожного транспорта. При производстве арестов — при малейшем сопротивлении применять оружие. Норма продуктов должна быть дана самая минимальная. На каждую семью (из какого бы она числа ни состояла) разрешать брать две буханки хлеба, десять фунтов пшена, один пуд картошки и два килограмма муки. Из одежды — разрешать брать только то, что можно надеть на себя. Нового не давайте, а то они все на себя напялят. На имущество составлять акты и передавать старосте села. Я думаю, все понятно и вопросов нет.
На этом речь главаря убийц была закончена.
Затем встал майор госбезопасности и начал читать список, кто куда прикреплен.
— Общая установка по операции назначается завтра, 12-го февраля, с 4-х часов утра. Сейчас — по местам! — закончил он.
Я попал в подчинение начальника сборного пункта Рава-Русская, лейтенанта госбезопасности Крюкова. Выгрузка и погрузка в железнодорожные вагоны арестованных должна производиться за три-четыре километра от Равы-Русской, на одном специально устроенном пункте, где нет близко населения. Связью со штабом начальника сборного пункта служил паровоз с одним прицепленным вагоном.
Часа в два дня я получил команду в 36 человек, в том числе: 5 человек из внутренних войск НКВД, 20 человек — из милиции и 11 человек из пограничных войск НКВД.
Ко мне в команду попал и мой приятель. Мне предоставили помещение в районе милиции на весь день. Часов в пять меня вызвали к начальнику сборного пункта. Мне был дан участок, где я должен был выполнять «работу». Участок состоял из трех сел. Главным из них было село П. В мое распоряжение было выделено 15 подвод с извозчиками-активистами и вручен список семей на производство их ареста. Расстояние от сборного пункта 20—25 километров.
— Завтра, — говорил начальник сборного пункта, — вы должны быть на месте в 4 часа утра. Подводы будут ожидать вас на разгрузочном пункте, а там — вы можете распоряжаться по своему усмотрению. Предупреждаю вас — прикажите, чтобы ваши подчиненные и вы сами не ели у крестьян, так как есть случаи отравления.
— А как же с питанием? — спросил я.
— Во время описи имущества отбирайте съестные продукты и давайте их подчиненным. Вы думаете, что имеете дело с нашими крестьянами? Нет — тут всего есть в изобилии! Они имеют целые стада.
— Тут же нет колхозов, — сказал я.
— Вы имеете дело с осадниками и лесниками* — понимаете? Этих собак надо убивать. Они нас ненавидят душой и телом. Вы думаете, что мы их повезем перевоспитывать? Нет!
Вернувшись к своей команде, я рассказал ей о полученном участке, разбил людей на группы и дал установку каждому, исходя из общего инструктажа...
В 24 часа выстроил команду и повел в назначенное место, где нас ожидал транспорт. Мороз усиливался.
Через час мы прибыли на место. Люди распределены по подводам. В два часа ночи двинулись в путь. Мороз свое брал. Приехавшие еще могли терпеть (в валенках), а красноармейцы, в сапогах с кирзовыми голенищами, не могли выдержать, и большинству из них пришлось не ехать, а идти. Двигались очень медленно. По дороге, в чистом поле, нас каждые десять минут встречал конный разъезд, а по лесным дорогам останавливала, также через каждые десять минут, засада. Таким образом мы прибыли к пункту не в 4 часа, а в 6 часов. В селе мы нашли старосту, по имени Петрусь, который повел нас в управу. Я потребовал нескольких проводников.
Всего в участке должно быть арестовано 36 семей, а в данном селе — 27. В 7 часов мы разошлись. Я начал с ареста так называемого осадника Т. Расставил предварительно охрану, а сам со старостой начал стучать в дверь. Через минуту дверь была открыта, и мы зашли в дом. Хозяин зажег свет и спросил нас, чего мы хотим. Я ответил, что мы хотим арестовать его семью и доставить на сборный пункт, в город Рава-Русская.
— Ну что же, воля ваша. Мы этого ожидали, — ответил он.
Семья его состояла из двух взрослых дочерей и двух взрослых сыновей. Вся семья была поднята и посажена в одно место, с приставленным к ним часовым. Я начал опись имущества. Но — Боже мой! Когда же было описать все то имущество, что имел этот крестьянин! Продовольствия, одежды, скота и разной домашней утвари было столько, что вряд ли столько имела целая советская колхозная деревня. «Вот тебе и польский «замученный» крестьянин! Вот тебе и освободили!» — подумал я.
К обеду мы кое-как переписали. Один экземпляр акта я дал старосте, а другой взял себе.
Одежды, продуктов питания я разрешил брать столько, сколько им необходимо. Семья была посажена в сани, а в другие сани были погружены продукты. Перевезли в сельскую школу. Часам к 6 вечера было свезено в школу 16 семей, а остальные из этого села были свезены на второй день, часам к 12. Среди арестованных — 50 процентов было детей. Морозы усиливались, и если перевозить людей в той одежде, которая предписывалась инструктажем, — дети не доедут до сборного пункта... Я дал распоряжение взять перины, которые потом из актов описи вычеркнул.
В два часа 13 февраля я отправился сам с первой партией в 15 подвод. Арестованные задавали вопросы:
— Куда, на какой срок нас везете?
Сказать надо правду, что на все вопросы приходилось врать, да мы и сами не знали, что будет с несчастными.
В 16—17 часов первая партия была доставлена на сборный пункт. При погрузке в вагоны присутствовал помощник начальника сборного пункта, младший лейтенант. Когда начали погружать в вагоны привезенных мною арестованных, помощник начальника подошел ко мне и спрашивает:
— Кто начальник команды?
— Я, товарищ начальник, — отвечаю.
— Кто разрешил арестованным брать с собой перины?
— Я, товарищ начальник.
— А вы на инструктаже присутствовали?
— Да, присутствовал, товарищ начальник.
— Почему же вы разрешили?
— Потому что мороз, а среди арестованных много детей, товарищ начальник.
— Хорошо!
Записал мою фамилию, место работы и ушел.
17-го февраля по всем участкам аресты были закончены. Команды, принадлежавшие к сборному пункту РаваРусская, съехались на сборный пункт. Здесь стояло множество эшелонов с арестованными. В вагонах было невыносимо холодно, отопления не было; вместо уборных, были прорезаны дыры в полу... Вагоны были исключительно товарные, окон не было, а если были люки, то без стекла.
При погрузке все строго контролировалось, и все, что имели арестованные сверх положенного по инструктажу, отбиралось и сдавалось начальнику сборного пункта или его помощнику. Вагоны набивались битком и закупоривались наглухо. Доставки в вагон воды, продовольствия не было. Начали умирать дети. Многие отморозили руки, ноги. Просили помощи, но никто не обращал внимания. Описать это невозможно.
Часов в 5 вечера мы выехали из Равы-Русской и прибыли часа через полтора во Львов. Там пути были заняты эшелонами с усиленным конвоем пограничных войск НКВД. Перегрузка арестованных для отправки в Советский Союз должна была происходить во Львове, потому что железнодорожное полотно советского размера было расширено только до этого города. Движение поездов гражданского населения очень сократилось. Ко времени прибытия поезда пассажиров моментально «убирали».
20 февраля мы узнали, что перегрузка будет происходить в ночь с 21 на 22 февраля, и к вечеру вернулись в свое помещение, зашли в буфет и взяли ужин. Но только что мы приступили к ужину, как послышалась боевая тревога. Ужин, конечно, пришлось бросить и пулей лететь в свое общежитие. Одеваясь на ходу, мы стали в строй. Через 5—10 минут явился особый уполномоченный особого отдела штаба львовского военного округа, который сказал, что он уполномочен объявить и произвести запись добровольцев для охраны и перегрузки арестованных из польского транспорта в советский транспорт. «Транспорта, — говорил он, — прибыло достаточно, и мы должны эту польскую сволочь вывезти отсюда».
Запись происходила на месте. Чтобы узнать, что произошло с арестованными, лучшего случая не найдешь. Потому мы с другом тоже записались в добровольцы.
..…………………………………………………….....................................
....…………………………………………………………………….................
Открылись первые вагоны с арестованными, подана команда: «Выгружайсь!» Но никакая площадная ругань не заставила людей выходить из вагонов. Тогда начальники заставили своих подчиненных чекистов (команды, созданные для перегрузки) лезть в вагоны и выбрасывать оттуда людей... Начал работать чекистский сапог. Оказалось, что вместе с живыми людьми в вагонах было много трупов, а остальные — калеки, с отмороженными руками и ногами, и только благодаря какому-то чуду немного людей было здоровых, но настолько истощенных, что они передвигаться были не в силах...
Началась перегрузка трупов и полутрупов — все сбрасывалось вместе с тряпьем в одну кучу... Стоны поднялись ужасные, люди просили пристрелить их, только не мучить. Команды рассвирепели. Одна женщина хотела взять с собой труп ребенка:
— Хоть умереть, — говорила она, — вместе с ним!
Ее закололи штыком в грудь.
....................................................................................................
……………………………………………………………………………............
Через час команде по перегрузке выдали по пол-литра водки...
Первого марта 1940 года я прибыл в Харьков и явился на прежнее место работы. После 5 дней моей работы меня вызвал начальник отделения и прочитал мне приказ по управлению НКВД Харьковской области:
«За допущенное халатное отношение к выполнению специального поручения и за допущенную мягкотелость к арестованным, чем нарушалась инструкция народного комиссара внутренних дел Украины (идя сознательно против инструкции, разрешал арестованным брать неположенную им одежду и питание сверх установленной нормы), — на первый случай — арестовать на 10 суток, с исполнением служебных обязанностей». Так закончилась моя специальная командировка в Западную Украину и Белоруссию.
* Осадники — польские военные переселенцы-колонисты в Западной Украине и Западной Белоруссии. Лесники — служащие лесной охраны.
Повний текст спогадів офіцера НКВС: http://ukrlife.org/main/minerva/oprychnyk.htm
2006.10.12 | Volodymir
Борються за введення "Дня опричника"
Загалом, дивлюся я на це все, і думаю: от діди із всією машинерією Сталіна воювали, що меньше ніж із п'ятьма шарами, з урахуванням заградотрядів, не функціонує.Може, таки варто дати здачі оцім всім нащадкам НКВД і любителям "дати в морду революції". Дати так, щоб вартість ліків перевищила виплати командировочних із нафтових резервів.
Бо виходить, ірландцям ні за що - можна, а заїзджій свиноті, що ткне свої ратиці до святого - одразу поміркований підхід.
Звісно, дати здачі помірковано - в межах достатнього самозахисту.
2006.10.12 | Киянка
Як робити в цій ситуації - справа совісті кожного
Володимире, будьте добрі, зазирніть у свою скриньку2006.10.13 | Безробітний
Це така ж сама брехня, як і про розстріл неповнолітньої....
Юргенссон.http://www2.maidan.org.ua/news/view.php3?bn=maidan_free&trs=-1&key=1159911669&first=1160204129&last=1160120110
"Майдан" тоді спіймали на відвертій брехні, але адмінгрупа "Майдану" навіть і не спробувала принести вибачення обдуреним читачам.
Брешіть і далі, панове...
2006.10.13 | Таля
Брешете на своїх співвітчизників ви, безробітний. Гидко...
2006.10.13 | Безробітний
Ви стверджуєте, що неповнолітню Юргенссон розстріляло НКВС?
Наведіть, будь ласка, докази.А гидко чи не гидко - то є суб"єктивне враження, яке може бути збудоване на брехні.
2006.10.13 | ОРИШКА
Німці домовилися забути про минуле. А тут?
2006.10.13 | Безробітний
А тут адмінгрупа Майдану вивісила фальшивку про те що НКВС ...
розстріляли неповнолітню Юргенссон.А місцева демошиза з цього приводу майже тиждень стьобалась.
2006.10.13 | Мартинюк
А у вас є докази ?
Що Юргенсон не розстріляли і що вона не була неповнолітня на час її вбивства?Випадків вбивств членів сімей політичних супротивників карателями НКВС більш ніж достатньо.
Чи Ви просто переводите на манівці тему розмови , себто забалакуєте дискусію, як ті примітивні "вуличні" провокатори , які на зорі демократії в СРСР таки зуміли "опуститити" та дискредитувати стихійні вуличні "гайд-парки".
2006.10.13 | Безробітний
Я Вам надав докази з сайту естонського руху спротиву...
А Ви навіть не прочитали, а як дятел знову починаєте ... докази, докази.Яких Вам ще доказів потрібно???
На тому сайті є все - скільки людей було засуджено до розстрілу, скільки розстріляно, скільки притягнуто до кримінальної відповідальності. Це сайт естонського руху спротиву, сайт людей, які з радянською державою боролись.
Нема там Юргенссон, не засуджували її до страти.
А Ви все брешете. Чому?
Зараз відповім.
Взагалі Вам і таким як Ви глибоко наплювати і на долю Юргенссон і навіть на долю жертв голодомору. Зараз жертв економічної політики Кучми-Ющєнка не меньше. У людей зараз відібрали все необхідне для існування - зарплатню, охорону здоров"я, освіту. І саме тому населення України зменшується на 400000 щорічно. От тільки Сталін на вилучені кошти Кріворіжсталь та Дніпрогес будував, які ви зараз прожираєте, а ваши достойники лише крадуть та закордон гроші вивозять.
Так чому Ви так на Сталіна нападаєте та Ющєнка з вошивою шоблою захищаєте?
Тому що Вам взагалі наплювати і на Сталіна і на Ющєнка. Єдине, заради чого отут брешете - це власний дрібний генделик, де ви маєте можливість визискувати з свого співвітчизника. І Ви найбільше боїтесь того, що одного красного дня Вам не дадуть на крові та біді Ваших співвітчизників свій добробут будувати.
2006.10.13 | один_козак
Ой, я вас прошу... Вам навалити купу інших фактів замість того?
2006.10.13 | Безробітний
Спробуйте. Але не таких брехливих як про Юргенссон
2006.10.14 | один_козак
Спеціально для вас не схочу. Бо їх - море, і ви, і вся Україна
їх знає, а ви робите вигляд, що ніколи нічого подібного не чули. Це дітлахам треба розповідати, а не ідеологічно заангажованим мережевим агітаторам.2006.10.13 | Таля
Ні, я стверджую, що ви свідомо поширюєте неправду про ОУН-УПА
2006.10.13 | Безробітний
Яку неправду я поширюю про ОУН-УПА?
Наведіть, будь ласка, цитати.2006.10.13 | Мартинюк
Ярослав Сватко: УПА воювала з НКВД, а не з Червоною армією(/)
УПА воювала з НКВД, а не з Червоною армієюЯрослав Сватко
Проти упівців використовувались лише спеціяльно навчені частини внутрішніх військ НКВД. І коли я чую від людини, яка називає себе ветераном, „они стреляли нам в спину”, у мене, після вивчення відкритих архівних документів з’являється обґрунтована підозра, що це не ветеран червоної армії, а боєць ВВ НКВД.
У нас в Україні з’явилась нова традиція. До кожного дев’ятого травня в медіях починаються дискусії про примирення ветеранів. Якого звичайно ж, не відбувається. Але всі зайняті і всі на виду: в телебаченні, в газетах, інтернеті. А те, що результату немає – не так важливо, тут головне не війна, а маневри. Можна пояснити, чому коаліція не складається: ветерани винні, бо примирюватись не хочуть, або хтось ставить утворення коаліції в залежність з визнанням УПА. Тут прослідковується славна традиція наших політиків, яка яскраво вималювалась на останніх виборах: говорити не про суть справи, а створювати політичне шоу, інформаційні ефекти, які з реальними речами, які цікавлять людей мають дуже мало спільного.
Спочатку про примирення. В Україні доволі давно (щонайменше два виборчих цикли) існує товариство ветеранів другої Світової, яке очолює Ігор Юхновський. В нього входять і упівці, і червоноармійці. Це примирення чи ні, коли ці люди входять в одну організацію? Я думаю, що так, а якщо хтось вважає, що ні – арґументи в студію.
Упівці твердять, що їм з червоноармійцями миритися ніби й нема чого, бо вони не сварилися. УПА практично не воювала з червоною армією, фронт пройшов і пішов далі, а УПА невеликими групами просочилась через лінію фронту і залишилась на своїй операційній території. Лише під Гурбами чомусь цей план не був виконаний. Отож там для ліквідації угрупування УПА силою до 5 тис. бійців не вистачило внутрішніх військ НКВД, і для формування кільця оточення використовувались армійські частини, артилерія, авіація і бронепоїзд. Саме тоді жива практика показала неефективність використання армійських частин проти УПА – незважаючи на те, що їм протистояло угруповання силою 35 тис. солдатів, повстанці прорвали оточення з доволі незначними втратами – 150 убитих та 60 поранених. Надалі ані УПА не давала можливости використовувати проти себе великі підрозділи, ані керівники, відповідальні за її ліквідацію, не робили операційно-методичних дурниць. Проти упівців використовувались спеціяльно навчені частини внутрішніх військ НКВД. І коли я чую від людини, яка називає себе ветераном, „они стреляли нам в спину”, у мене, після вивчення відкритих архівних документів з’являється обґрунтована підозра, що це не ветеран червоної армії, а боєць ВВ НКВД.
А примирення УПА з НКВД – це щось зовсім инше, тут, коли одна сторона вимагає покаяння за те, що „они стреляли нам в спину”, то й сама повинна покаятись і за тих, яких вивезли в Сибір на голодну і холодну смерть. Навіть не йде мова про бійців УПА – набагато більше було вивезено старих і дітей, просто щоб залякати населення. За священиків, які згідно з обов’язком не брали до рук зброї – але яких знищили з тої ж причини – щоб не було інакодумства. Це не червоноармійці арештовували цивільне населення і охороняли ешелони телячих вагонів – але про це ніхто з „червоноармійців”, яким надають телеефір наші телеканали не говорить – бо проблема, за великим рахунком, не в примиренні. „Примирення”, яке стає своєрідним національним піар-карнавалом, покликане відвернути нашу увагу від суті справи.
Суть проблеми полягає в иншому: чи люди, які в імени народу виконують владні функції в державі, визнають леґітимність цієї держави, чи ні? Чи вони визнають право (я вже не кажу про обов’язки) людини захищати державну незалежність свого народу, чи скромно підмінюють цей термін „державна незалежність” чимось иншим, що звучить подібно, але має зовсім инший зміст.
Вкотре і вкотре питаю: Чи боролась під час другої Світової війни Червона армія за державну незалежність України? За Україну зі своєю армією, кордонами, валютою, Тризубом, синьожовтим прапором і гімном „Ще не вмерла”? Ну скільки можна уникати прямої відповіді на просто зформульоване запитання, і підмінювати його просторікуванням про боротьбу з Гітлером? Давайте наведемо ясність у ставленні до держави, яку ми маємо – окремо, а з Гітлером – окремо.
Неупереджене вивчення історичних документів показує, що будь яке, навіть просте згадування правомірности символів, під якими існує наша сьогоднішня держава та її державної самостійности тоді, коли діяла УПА, каралось в СРСР усією силою закону. І виконувало цей закон усією силою тодішніх звичаїв власне НКВД-МГБ-КГБ. І воювали вони проти УПА саме тому, що УПА стояла за це саме самостійництво. Вам не здається, що з боку держави - робити політично приниженою саме ту силу, яка за цю державу боролась – це не предмет для вивчення політиків, а радше політичних психіятрів?
Суттю проблеми, яку має наша держава з УПА є відповідь з боку держави на питання: чи потрібні їй громадяни, які в скрутну хвилину будуть готові зі зброєю в руках захищати її державну самостійність. Замість цього нам пропонують жити дружно. Ми вже таке мали в 1917 році. І отримали спочатку Крути, а потім Голодомор.
Суттю проблеми є відповідь держави на питання: хто протягом останнього століття проніс ідею державної самостійності України? Не ветерани НКВД-МГБ-КГБ повинні відповідати на це питання, і навіть не червоноармійці Ігоря Юхновського, які проводять спільні заходи з УПА, повинні відповідати на це питання. Це повинні сказати особи, яким народ дав право ставити на документи печатки з Тризубами. І не треба затуманювати проблему дискусією, була чи не була УПА учасником другої Світової. Це не було місією УПА – зайняти чиюсь сторону у всесвітній колотнечі. УПА боролась за самостійну українську державу. І такий статус – борців за державну незалежність України – зніме питання, хто і за що боровся. Тільки от мабуть комусь інформаційних піар-приводів бракує – тому й підміняють проблему державного визнання тих, хто за державу боровся, раз – примиренням, инший – наданням статусу ветеранів.
При цій нагоді, звичайно ж спливає нагору сміття звинувачень діячів ОУН у колабораціонізмі. І знову держава не дає ясної відповіді на спроби затуманити достовірні факти історії. 6 липня, через 2 тижні після початку радянсько-німецької війни, ґестапо заарештувало Бандеру і Стецька, і приводом було проголошення ОУН відновлення Української Держави та категорична відмова цих провідників відкликати Акт відновлення держави. Зазначу, держави з тими самими символами, під якими ми зараз живемо. Називати відсидку в Заксенгаузені протягом всієї війни колаборацією – це не предмет для політичних дискусій. Це предмет для вивчення політичною психіятрією.
І не лише це. Наша держава не помічає розстріляного ґестапо на Полтавщині керівника Похідної групи ОУН Миколу Лемика – в 1941 році – чи не тому, що він боровся за справжню, не агітпропівсько-шизофренічну самостійність? Вона не помічає, що УПА була створена до початку Сталінградської битви – ну не з радянською владою вона боролась в Загорові у 1942 році? Вона не помічає закатованого в ґестапо творця підпільної мережі ОУН Івана Климіва – „Євгена Леґенду”.
Врешті, вона не помічає найголовнішого – за боязню визнати безумовне право України на самостійність (я підкреслюю – безумовне, без всяких ухилянь від прямої відповіді на головне питання прикладної історії держави) вона втрачає леґітимність в очах народу. Хтось відмахнеться – яка там леґітимність – мандат є, а до наступних виборів ще огого як можна цей народ замакітрити! Але від питань, які ставить перед політиком хід історії, відмахнутись неможливо. Його відповіді повільні, але їх неможливо оскаржити. Врешті, останні вибори дали достатно ясну відповідь тим, хто справжній діалог з народом намагався замінити піар-імітацією. Ті, хто намагається дати відповідь „ні вашим, ні нашим”, приречені бути відкинутими „і нашими, і вашими.”
2006.10.14 | Юрій Зарицький
Re: Нащадки карателів НКВС прагнуть бійки.
Як "Щирий" став "Щірим" тоді і перекрутився...І не тільки в імені.