Люстрація по давньо-римські
04/17/2007 | Tatarchuk
Преамбула: 510-509 року два хлопці - Марк Юній Брут та Луцій Тарквіній Коллатін - підняли народ та скинули тиранію царей Тарквініїв.
Це були перші консули (їх завжди було двоє) - перші керівники Римської Республіки.
Але фішка в тому що обидва - Марк Брут та Луцій Коллатін - були не те що родичами а навіть членами фамілії звергнутих Тарквініїв. Більше того - один з консулів навіть носив імя собствєнноє Тарквіній (а що йому було робити? перейменуватися не додумався)...
Так от два консули по кілька років співправління почали конфліктувати - і от що сталося. Читаємо Тита Лівія.
И я не знаю, не перестарались ли тогда, оберегая свободу со всех сторон и во всех мелочах. (3) Так, второй консул, в остальном безупречный, имя носил неугодное гражданам. Тарквинии, дескать, привыкли к царской власти — начало было положено Приском, потом царствовал Сервий Туллий, но, несмотря на этот перерыв, Тарквиний Гордый не забыл о царской власти как о принадлежащей уже другому. Преступлением и насилием он возвратил ее, будто наследственное достояние рода. А изгнали Гордого, так Коллатин у власти — не умеют Тарквинии жить сами по себе. (4) В тягость нам это имя, опасно оно для свободы. Такие толки подстрекателей, исподволь смущавших умы, разошлись по всему городу. И вот Брут созывает возбужденных подозрениями плебеев на сходку. (5) Там он прежде всего громко читает народу его присягу: не потерпят в Риме ни царя, ни кого другого, опасного для свободы. Надо бдительно за этим следить и ничем не пренебрегать. Неохотно-де он говорит, зная этого человека, и не говорил бы, если бы не пересилила в нем любовь к общему делу. (6) Не верит римский народ в надежность вновь обретенной свободы: царский род, царское имя по-прежнему в городе, и даже у власти; это препятствует, это противостоит свободе. (7) «Устрани же ты сам этот страх, Луций Тарквиний, — сказал Брут, — устрани добровольно. Мы помним, мы признаем, ты выгнал царей, но доверши свое благодеяние, унеси отсюда само царское имя. Твое имущество не только отдадут тебе граждане по моему предложению, но, если чего не хватает, щедро добавят. Удались другом, освободи город от бремени страха, может статься напрасного. Все убеждены в том, что лишь с родом Тарквиниев уйдет отсюда царская власть».
(8) Изумленный столь новым и неожиданным поворотом дела, консул поначалу лишился дара речи, а потом, когда попытался заговорить, его обступили первейшие граждане, всячески умоляя о том же. (9) Эти речи его мало трогали, но, когда наконец Спурий Лукреций, который был и старше его, и почтеннее, и притом приходился ему тестем, стал его всячески увещевать, перемежая просьбы с советами, уговаривая уступить единодушному мнению граждан, (10) консул из опасения, как бы ему потом, вновь ставши частным лицом, не лишиться еще и имущества, не испытать еще и бесчестия, отрекся от консульской власти, отправил в Лавиний свое добро и покинул город. (11) Брут по решению сената предложил народу объявить изгнанниками всех, принадлежащих к роду Тарквиниев. В центуриатном собрании он взял себе в сотоварищи Публия Валерия, того самого, с чьею помощью изгонял царей.
Це були перші консули (їх завжди було двоє) - перші керівники Римської Республіки.
Але фішка в тому що обидва - Марк Брут та Луцій Коллатін - були не те що родичами а навіть членами фамілії звергнутих Тарквініїв. Більше того - один з консулів навіть носив імя собствєнноє Тарквіній (а що йому було робити? перейменуватися не додумався)...
Так от два консули по кілька років співправління почали конфліктувати - і от що сталося. Читаємо Тита Лівія.
И я не знаю, не перестарались ли тогда, оберегая свободу со всех сторон и во всех мелочах. (3) Так, второй консул, в остальном безупречный, имя носил неугодное гражданам. Тарквинии, дескать, привыкли к царской власти — начало было положено Приском, потом царствовал Сервий Туллий, но, несмотря на этот перерыв, Тарквиний Гордый не забыл о царской власти как о принадлежащей уже другому. Преступлением и насилием он возвратил ее, будто наследственное достояние рода. А изгнали Гордого, так Коллатин у власти — не умеют Тарквинии жить сами по себе. (4) В тягость нам это имя, опасно оно для свободы. Такие толки подстрекателей, исподволь смущавших умы, разошлись по всему городу. И вот Брут созывает возбужденных подозрениями плебеев на сходку. (5) Там он прежде всего громко читает народу его присягу: не потерпят в Риме ни царя, ни кого другого, опасного для свободы. Надо бдительно за этим следить и ничем не пренебрегать. Неохотно-де он говорит, зная этого человека, и не говорил бы, если бы не пересилила в нем любовь к общему делу. (6) Не верит римский народ в надежность вновь обретенной свободы: царский род, царское имя по-прежнему в городе, и даже у власти; это препятствует, это противостоит свободе. (7) «Устрани же ты сам этот страх, Луций Тарквиний, — сказал Брут, — устрани добровольно. Мы помним, мы признаем, ты выгнал царей, но доверши свое благодеяние, унеси отсюда само царское имя. Твое имущество не только отдадут тебе граждане по моему предложению, но, если чего не хватает, щедро добавят. Удались другом, освободи город от бремени страха, может статься напрасного. Все убеждены в том, что лишь с родом Тарквиниев уйдет отсюда царская власть».
(8) Изумленный столь новым и неожиданным поворотом дела, консул поначалу лишился дара речи, а потом, когда попытался заговорить, его обступили первейшие граждане, всячески умоляя о том же. (9) Эти речи его мало трогали, но, когда наконец Спурий Лукреций, который был и старше его, и почтеннее, и притом приходился ему тестем, стал его всячески увещевать, перемежая просьбы с советами, уговаривая уступить единодушному мнению граждан, (10) консул из опасения, как бы ему потом, вновь ставши частным лицом, не лишиться еще и имущества, не испытать еще и бесчестия, отрекся от консульской власти, отправил в Лавиний свое добро и покинул город. (11) Брут по решению сената предложил народу объявить изгнанниками всех, принадлежащих к роду Тарквиниев. В центуриатном собрании он взял себе в сотоварищи Публия Валерия, того самого, с чьею помощью изгонял царей.