Депортация как элемент геноцида
05/20/2003 | и ее традиция в истории Российской империи
Утверждение о том, что идея депортаций (один из популярнейших механизмов насильственного изменения этнического лица региона) изобретены большевиками, является в корне ошибочной и в чем-то даже наивной. По всем своим параметрам большевистская политика (включая сюда и искусственные голодоморы) является всего лишь творческим развитием идей, заложенных еще при царизме, и должна рассматриваться как неотъемлемая часть российского имперского наследия. Этим объясняется то обстоятельство, что ни в одной стране мира социалистическая идея не имела таких катастрофических последствий, как в бывшей Российской империи ("бывшей" - не более чем дань устойчивой традиции жонглирования политической и этнической терминологией в России).
Итак, царской России принадлежит честь разработки специальной доктрины "географической неблагонадежности" (одной из составляющей которой являлись "превентивные этнические чистки"), которой позднее благодарно воспользовались большевики. Именно Российской Империи принадлежит честь многолетней научной и идеологической проработки этих вопросов. Ответственной за это дисциплиной являлась «военная статистика» — традиционный и традиционно один из ведущих предметов в Академии Генерального Штаба. Уже в силу своей зависимости от исполнения воинской повинности армия была крайне заинтересована в достоверных данных и исследованиях по географии населения России.
Ведущие российские военные статистики конца XIX века — А.Макшеев, Н. Н. Обручев и в особенности В. А.Золотарев исходили из реальной географии «благонадежного» и «неблагонадежного» населения, а также из их соотношения в конкретной местности: к первой группе относилось преимущественно славянское население (правильнее сказать "православное" (у большевиков соответственно - "православное" по-большевитски, то есть по сути лояльное), так как поляки попали в другую категорию), ко второй — евреи, немцы, поляки, народы Кавказа, Средней Азии и т. д. Только те районы считались благоприятными по благонадежности, где русское население (т.е. православное) составляло не менее 50%. Градиент благонадежности, согласно Золотареву, сокращался по мере продвижения от центра к окраинам Империи. Все это слушали, конспектировали и штудировали слушатели Военной академии— будущие офицеры и командиры царской, Белой и Красной Армий.
Не ограничиваясь описаниями и рассуждениями, военная статистика зарекомендовала себя и как прикладная дисциплина, исследующая территориальную дифференциацию неблагонадежности: места скопления ненадежного населения фиксировались и контролировались. На случай войны давались рекомендации по экстренному «исправлению» этого «положения», особенно в приграничных районах. В качестве наиболее эффективных средств назывались взятие гражданских заложников, конфискация или уничтожение имущества или скота, а также депортации по признакам гражданской и этнической принадлежности. Под эту доктрину формировались специальные карательные войсковые соединения, со систематической свирепостью подавлявшие в зародыше или в самом начале любые ростки недовольства или мятежа против русской колонизации окраин Империи, в частности в Средней Азии, причем там крайней мерой были все же не депортации, а убийства гражданских лиц.
Собственно говоря, и депортация евреев из Москвы в 1891 году была лишь реализацией научно обоснованной военно-статистической концепции о еврейской избыточности в этом городе. Тем более это справедливо по отношению к депортационным операциям на западной границе России по ходу Первой мировой войны. Одной лишь военной необходимостью, как справедливо замечает П. Хольквист, эти меры не объясняются: «Их смысл становится понятным, только если мы серьезно отнесемся к концепции о возможности трансформации структуры населения либо путем введения в нее определенных элементов, либо путем удаления их из нее». По некоторым оценкам, депортации на западе затронули около 1 млн. чел., половина из которых — евреи, а треть— немцы.
Поразительной могла бы показаться та стремительность и вместе с тем деловитость, с которыми российские власти приступили к операциям по депортациям. Но это совершенно естественно и понятно в свете тех идей, которым обучали в Академии Генерального штаба Российской Империи.
Уже в ночь на 18 июля 1914 года (по ст. ст.), то есть еще до официального объявления войны, Россия приступила к арестам и высылкам подданных Германии и Австро-Венгрии.13 А их было немало (в общей сложности не менее 330 тыс. чел.), уже десятками лет они проживали в Петербурге, Москве, Одессе и Новороссии, на Волыни, в Польше и Прибалтике. Выселяли их в дальние внутренние районы (в частности, вВятскую, Вологодскую и Оренбургскую губ., а жителей Сибири и Приморья — вЯкутскую обл.). Во второй половине 1915 года эта география серьезно «посуровела»: местами высылки стали зауральская часть Пермской губ., Тургайская обл. и Енисейская губ. Депортировали при этом не только «подозреваемых в шпионаже», но и вообще всех лиц призывного возраста (чтобы предотвратить их вступление в ряды армий противника), причем не только немцев, австрийцев или венгров, но и поляков, евреев и др. (исключение делалось чехам, сербам и русинам, давшим подписку «не предпринимать ничего вредного» против России). Особенно сурово обошлись с немецким населением Волыни, летом 1915 года чуть ли не поголовно высланным в Сибирь. Кстати, высылали — за счет самих высылаемых, а при отсутствии у них средств— по этапу, как осужденных.
На практике интернировали и вовсе без особого разбора, весь контингент именовался «гражданскими пленными». Высшей точкой этого беспредела стал приказ начальника штаба Верховного Главнокомандующего генерала Н. Н. Янушкевича15 от 5 января 1915 года: очистить 100-верстную полосу вдоль русских берегов Балтийского моря от всех германских и австро-венгерских подданных в возрасте от 17 до 60 лет, причем отказывавшиеся уезжать объявлялись немецкими шпионами. И лишь спустя некоторое время, под давлением общественности и ряда отрицательных последствий, эти репрессии были несколько ослаблены, но только выборочно— главным образом для представителей славянских народов.
Кроме того, выселялись и подданные Турции (по меньшей мере 10 тыс. чел., среди них немало и крымских татар). По данным С. Нелиповича, их высылали в Олонецкую, Воронежскую, Калужскую, Ярославскую и Казанскую губ., а по данным Э. Лора — в Рязанскую, Калужскую, Воронежскую и Тамбовскую, а также— и в особенности — в район Баку, где для них был создан устрашающий по своим условиям лагерь на 5 тыс. чел.
Конечно же, не забывали и про евреев. Так, в 1914–1916 гг. по причине их якобы поголовной нелояльности с территории Польши, Литвы и Белоруссии во внутренние губернии России было выселено 250–350 тыс. евреев, причем на сборы им давалось всего лишь 24 часа. За еще более короткое время оставляемые ими домб и лавки прилежно разграблялись местным населением. (Забавно, что самый факт их выселения не мешал военным взваливать на них же и ответственность за свои чисто военные неудачи.)
В целом же приходится констатировать, что подход царского правительства к «враждебно-подданным» интернированным во многом предвосхитил страшные черты депортационнной политики советского государства. Но при большевиках "география неблагонадежности" еще более расширилась, вошло сюда уже и украинское население, которое для укрепления советских кордонов необходимо было разбавить "благонадежными" русскими. Одной старой доброй депортацией тут уже было не обойтись, учитывая численность, поэтому целесообразным было признано истреблять на месте, посредством искусственного организованного голода. В противном случае - угроза "сепаратизма", а матушка-Россия еще при царе привыкла только "прирастать", но никак наоборот, и большевики эту старинную привычку очень даже уважали, как и старые царские методы "хозяйствования" на землях "инородцев". «... Самое главное сейчас Украина. Дела на Украине из рук вон плохи. Плохо по партийной линии. Говорят, что в двух областях Украины (кажется, в Киевской и Днепропетровской) около 50-ти райкомов высказались против плана хлебозаготовок, признав его нереальным. В других райкомах обстоит дело, как утверждают, не лучше... Вместо того, чтобы руководить районами, Косиор все время лавировал между директивами ЦК ВКП(б) и требованиями райкомов и вот долавировался до ручки... Плохо по линии советской. Чубарь — не руководитель. Плохо по линии ГПУ. Реденсу не по плечу руководить борьбой с контрреволюцией в такой большой и своеобразной республике, как Украина.
Если не возьмемся теперь же за выправление положения на Украине, Украину можем потерять. Имейте в виду, что Пилсудский не дремлет и его агентура на Украине во много раз сильнее, чем думает Реденс или Косиор. Имейте также в виду, что в Украинской компартии (500 тысяч членов, хе-хе) обретается немало (да, немало) гнилых элементов, сознательных и бессознательных петлюровцев, наконец — прямых агентов Пилсудского. Как только дела станут хуже, эти элементы не замедлят открыть фронт внутри (и вне) партии, против партии. Самое плохое, это то, что украинская верхушка не видит этих опасностей... Поставить себе целью превратить Украину в кратчайший срок в настоящую крепость СССР; в действительно образцовую республику. Денег на это не жалеть.» (письмо Сталина к Л. Кагановичу, написанное 11 сентября 1932 года).
Вывод: феномен насильственного изменения этнической структуры населения (включая депортации и физическое истребление) необходимо признать политическим наследием не безнационального большевизма, а Российской империи, в лоне которой эти идеи развились и реализовались еще до революции. Все апелляции к так называемой "безнациональной природе большевизма" следует расценивать как провокационную попытку увести от понимания сути проблемы.
Итак, царской России принадлежит честь разработки специальной доктрины "географической неблагонадежности" (одной из составляющей которой являлись "превентивные этнические чистки"), которой позднее благодарно воспользовались большевики. Именно Российской Империи принадлежит честь многолетней научной и идеологической проработки этих вопросов. Ответственной за это дисциплиной являлась «военная статистика» — традиционный и традиционно один из ведущих предметов в Академии Генерального Штаба. Уже в силу своей зависимости от исполнения воинской повинности армия была крайне заинтересована в достоверных данных и исследованиях по географии населения России.
Ведущие российские военные статистики конца XIX века — А.Макшеев, Н. Н. Обручев и в особенности В. А.Золотарев исходили из реальной географии «благонадежного» и «неблагонадежного» населения, а также из их соотношения в конкретной местности: к первой группе относилось преимущественно славянское население (правильнее сказать "православное" (у большевиков соответственно - "православное" по-большевитски, то есть по сути лояльное), так как поляки попали в другую категорию), ко второй — евреи, немцы, поляки, народы Кавказа, Средней Азии и т. д. Только те районы считались благоприятными по благонадежности, где русское население (т.е. православное) составляло не менее 50%. Градиент благонадежности, согласно Золотареву, сокращался по мере продвижения от центра к окраинам Империи. Все это слушали, конспектировали и штудировали слушатели Военной академии— будущие офицеры и командиры царской, Белой и Красной Армий.
Не ограничиваясь описаниями и рассуждениями, военная статистика зарекомендовала себя и как прикладная дисциплина, исследующая территориальную дифференциацию неблагонадежности: места скопления ненадежного населения фиксировались и контролировались. На случай войны давались рекомендации по экстренному «исправлению» этого «положения», особенно в приграничных районах. В качестве наиболее эффективных средств назывались взятие гражданских заложников, конфискация или уничтожение имущества или скота, а также депортации по признакам гражданской и этнической принадлежности. Под эту доктрину формировались специальные карательные войсковые соединения, со систематической свирепостью подавлявшие в зародыше или в самом начале любые ростки недовольства или мятежа против русской колонизации окраин Империи, в частности в Средней Азии, причем там крайней мерой были все же не депортации, а убийства гражданских лиц.
Собственно говоря, и депортация евреев из Москвы в 1891 году была лишь реализацией научно обоснованной военно-статистической концепции о еврейской избыточности в этом городе. Тем более это справедливо по отношению к депортационным операциям на западной границе России по ходу Первой мировой войны. Одной лишь военной необходимостью, как справедливо замечает П. Хольквист, эти меры не объясняются: «Их смысл становится понятным, только если мы серьезно отнесемся к концепции о возможности трансформации структуры населения либо путем введения в нее определенных элементов, либо путем удаления их из нее». По некоторым оценкам, депортации на западе затронули около 1 млн. чел., половина из которых — евреи, а треть— немцы.
Поразительной могла бы показаться та стремительность и вместе с тем деловитость, с которыми российские власти приступили к операциям по депортациям. Но это совершенно естественно и понятно в свете тех идей, которым обучали в Академии Генерального штаба Российской Империи.
Уже в ночь на 18 июля 1914 года (по ст. ст.), то есть еще до официального объявления войны, Россия приступила к арестам и высылкам подданных Германии и Австро-Венгрии.13 А их было немало (в общей сложности не менее 330 тыс. чел.), уже десятками лет они проживали в Петербурге, Москве, Одессе и Новороссии, на Волыни, в Польше и Прибалтике. Выселяли их в дальние внутренние районы (в частности, вВятскую, Вологодскую и Оренбургскую губ., а жителей Сибири и Приморья — вЯкутскую обл.). Во второй половине 1915 года эта география серьезно «посуровела»: местами высылки стали зауральская часть Пермской губ., Тургайская обл. и Енисейская губ. Депортировали при этом не только «подозреваемых в шпионаже», но и вообще всех лиц призывного возраста (чтобы предотвратить их вступление в ряды армий противника), причем не только немцев, австрийцев или венгров, но и поляков, евреев и др. (исключение делалось чехам, сербам и русинам, давшим подписку «не предпринимать ничего вредного» против России). Особенно сурово обошлись с немецким населением Волыни, летом 1915 года чуть ли не поголовно высланным в Сибирь. Кстати, высылали — за счет самих высылаемых, а при отсутствии у них средств— по этапу, как осужденных.
На практике интернировали и вовсе без особого разбора, весь контингент именовался «гражданскими пленными». Высшей точкой этого беспредела стал приказ начальника штаба Верховного Главнокомандующего генерала Н. Н. Янушкевича15 от 5 января 1915 года: очистить 100-верстную полосу вдоль русских берегов Балтийского моря от всех германских и австро-венгерских подданных в возрасте от 17 до 60 лет, причем отказывавшиеся уезжать объявлялись немецкими шпионами. И лишь спустя некоторое время, под давлением общественности и ряда отрицательных последствий, эти репрессии были несколько ослаблены, но только выборочно— главным образом для представителей славянских народов.
Кроме того, выселялись и подданные Турции (по меньшей мере 10 тыс. чел., среди них немало и крымских татар). По данным С. Нелиповича, их высылали в Олонецкую, Воронежскую, Калужскую, Ярославскую и Казанскую губ., а по данным Э. Лора — в Рязанскую, Калужскую, Воронежскую и Тамбовскую, а также— и в особенности — в район Баку, где для них был создан устрашающий по своим условиям лагерь на 5 тыс. чел.
Конечно же, не забывали и про евреев. Так, в 1914–1916 гг. по причине их якобы поголовной нелояльности с территории Польши, Литвы и Белоруссии во внутренние губернии России было выселено 250–350 тыс. евреев, причем на сборы им давалось всего лишь 24 часа. За еще более короткое время оставляемые ими домб и лавки прилежно разграблялись местным населением. (Забавно, что самый факт их выселения не мешал военным взваливать на них же и ответственность за свои чисто военные неудачи.)
В целом же приходится констатировать, что подход царского правительства к «враждебно-подданным» интернированным во многом предвосхитил страшные черты депортационнной политики советского государства. Но при большевиках "география неблагонадежности" еще более расширилась, вошло сюда уже и украинское население, которое для укрепления советских кордонов необходимо было разбавить "благонадежными" русскими. Одной старой доброй депортацией тут уже было не обойтись, учитывая численность, поэтому целесообразным было признано истреблять на месте, посредством искусственного организованного голода. В противном случае - угроза "сепаратизма", а матушка-Россия еще при царе привыкла только "прирастать", но никак наоборот, и большевики эту старинную привычку очень даже уважали, как и старые царские методы "хозяйствования" на землях "инородцев". «... Самое главное сейчас Украина. Дела на Украине из рук вон плохи. Плохо по партийной линии. Говорят, что в двух областях Украины (кажется, в Киевской и Днепропетровской) около 50-ти райкомов высказались против плана хлебозаготовок, признав его нереальным. В других райкомах обстоит дело, как утверждают, не лучше... Вместо того, чтобы руководить районами, Косиор все время лавировал между директивами ЦК ВКП(б) и требованиями райкомов и вот долавировался до ручки... Плохо по линии советской. Чубарь — не руководитель. Плохо по линии ГПУ. Реденсу не по плечу руководить борьбой с контрреволюцией в такой большой и своеобразной республике, как Украина.
Если не возьмемся теперь же за выправление положения на Украине, Украину можем потерять. Имейте в виду, что Пилсудский не дремлет и его агентура на Украине во много раз сильнее, чем думает Реденс или Косиор. Имейте также в виду, что в Украинской компартии (500 тысяч членов, хе-хе) обретается немало (да, немало) гнилых элементов, сознательных и бессознательных петлюровцев, наконец — прямых агентов Пилсудского. Как только дела станут хуже, эти элементы не замедлят открыть фронт внутри (и вне) партии, против партии. Самое плохое, это то, что украинская верхушка не видит этих опасностей... Поставить себе целью превратить Украину в кратчайший срок в настоящую крепость СССР; в действительно образцовую республику. Денег на это не жалеть.» (письмо Сталина к Л. Кагановичу, написанное 11 сентября 1932 года).
Вывод: феномен насильственного изменения этнической структуры населения (включая депортации и физическое истребление) необходимо признать политическим наследием не безнационального большевизма, а Российской империи, в лоне которой эти идеи развились и реализовались еще до революции. Все апелляции к так называемой "безнациональной природе большевизма" следует расценивать как провокационную попытку увести от понимания сути проблемы.