Відповіді

• 2004.06.23 | Рюген

  ОЧЕРКИ ИСТОРИИ РУССКОГО ДВИЖЕНИЯ В ГАЛИЧИНЕ ч.II.1

  II. ПЕРВЫЙ ПЕРИОД НАЦИОНАЛЬНОГО ВОЗРОЖДЕНИЯ (С 30-х гг. XIX в. до революции 1848 - 1849 гг.)
  1. ПЕРВЫЕ БУДИТЕЛИ
  На IX Международном конгрессе славистов в Киеве 1983 г. в одном из выступлений прозвучала важная и, нам думается, чрезвычайно плодотворная мысль о том, что первый этап национального движения в Галичине был началом и русского, и украинского движения в крае.
  
  С начала 30-х гг. XIX в. в Галичине начинается эпоха национального возрождения. В современной украинской историографии начало ее связывают с оживлением национально-патриотической деятельности польской молодежи в связи с восстанием 1830-1831гг. Однако первые явления, прошедшие весьма мало заметно, наблюдаются немного ранее. Они связаны с началом деятельности Дениса Ивановича Зубрицкого - признанного лидера „русского" направления в национальном возрождении Галичины.
  
  Д.И.Зубрицкий (1777- 1862) происходил из старинного дворянского галицко-русского рода. Он родился в семье небогатого посессора, т.е. арендатора-помещика. После окончания гимназии Зубрицкий поступает на службу в Березовский магистрат Сянокского округа, одно время управляет имениями малолетних графов Пининских, занимается изучением сельскохозяйственной литературы, выпускает несколько собственных статей по сельскому хозяйству, переводит с немецкого труды специалистов [2, с.ЗЗ - 48]. Он интересуется древней историей родного края, изучает в архивах древние грамоты. В 1823 г. он напечатал в календаре „Пилигрим Львовский", издававшемся на польском и немецком языках, свою статью „О галицких народных песнях". „Д.И.Зубрицкому принадлежит неоспоримая заслуга в том, что он первый обратил внимание русских галичан на содержание и красоту народных песен", - пишет о нем Ф.Ф.Аристов [2, с.34]. В 1830 г. Зубрицкий становится управляющим Ставропигийской типографией, позднее, в 1843 г., изучает и приводит в порядок архив Ставропигийского института. В том же 1830 г. он издает оду „Бог" Державина на русском языке и в переводе на польский и немецкий языки [61, т. 1, с.7, № 84]. Это было первое произведение на русском литературном языке, изданное в Галичине. В этом же 1830 г. в венском журнале Зубрицкий пускает свою статью „Греко-католическая ставропигиальная церковь во Львове и соединенный с ней институт"[153]. В 1831 г. в газете Rozmaitości" статья появилась на польском языке. Она написана на основе документов архива, обнаруженных исследователем. Автор ссылается на старейшие грамоты, привилегию, отмечает, кто и когда дал братству статус ставропигийского, останавливается на отдельных моментах борьбы братства за свое существование и права. Переход в унию Зубрицкий излагает весьма лояльно как „согласие братства на соединение с Римом" [153, с.608], и, наконец, останавливается на современном положении Ставропигийского института - он имеет доходы от сдачи двух домов в городе, процентов с капитала, а также доходы от типографии и продажи книг. Эта небольшая, однако очень емкая по содержанию, статья положила начало деятельности Зубрицкого как исследователя-историка. В этот первый период национального возрождения увидели свет еще три книги и ряд статей на исторические темы, все они написаны Зубрицким по-польски {Хронологический список трудов Зубрицкого см. у Аристова [2, с.45-48]..} . Так была положена основа для исследования истории родного края, подхваченная другими будителями.
  
  Параллельно этому, чисто научному, направлению начинающегося национального возрождения, зачинателем которого был Зубрицкий {„первым на заре возрождения Галицкой Руси, захваченной Австрией", В.Р.Ваврик называет М.С. Гарасевича [8, с. 30]. Мы придерживаемся мнения, что латинские сочинения Гарасевича и некоторые другие явления конца XVIII - начала XIX вв. в области галицкой культуры еще не означали начала национального возрождения [108, ч.1, с.53].}, развивалось и другое направление. Душой его была студенческая молодежь Львовского университета во главе с Маркианом Григорьевичем Шашкевичем (1811-1843), Иваном Николаевичем Вагилевичем (1811-1866) и Яковом Федоровичем Головацким (1814-1888), прозванными в университете „Русской Троицей". Они прочно вошли в историю галицкой культуры. Об их деятельности имеется большая, преимущественно украинская, литература {{1} В украинской исторической литературе, в том числе и советской, подробно освещена фактическая сторона деятельности молодых будителей первого периода национального возрождения Галичины, даются ссылки на публикации их трудов. В то же время почти все украинские историки дают тенденциозное освещение этого периода как якобы „украинского''. Все, что явно не соответствует этой схеме, объявляется реакционным или вообще замалчивается. Читая эти труды, нужно также помнить, что везде термин галичан „русский", „руский", „руський" попросту заменяется термином „украинский". Таким образом, все галицкие будители оказываются будителями украинскими, хотя никогда „украинскими" себя не называли. Да и термин этот не был тогда в употреблении - для Галичины отсутствует полностью, а для ныне общепринятого понятия украинский, т.е. касающийся Восточной Украины, чаще применялся термин „малорусский". }. Здесь мы лишь кратко изложим этот начальный период галицкого национального возрождения, послужившего основанием для формирования основ русского движения Галичины.
  
  К началу 30-х гг. ХIХ в. в большей части славянских стран процесс национального возрождения проходил уже свой второй этап, однако у ряда славянских народов возрождение начинается лишь с 30-х гг. ХІХ в. (хорваты, лужицкие сербы). К этим народам принадлежали и галицкие русины. Как и в других славянских землях, активное участие в национальном движении в Галичине принимали представители национального, преимущественно сельского, духовенства. Из него вышли и члены „Русской Троицы" и их молодые друзья, будущие униатские священники, хотя к концу 20-х гг. и их сильно коснулась полонизация. Один их галицких будителей поэт Николай Леонтьевич Устианович (1811 - 1885) писал спустя много лет в своих воспоминаниях: „Моя юность совпадала со временем тихой, безропотной, но на дивогляд успешной полонизации не только всей интеллигенции из коренно-русского роду, но и всего, что на себе сюртук навлекало. Почти нигде не слышалось русское слово в домах нашего священства и почти нигде церковной науки на народном языце. Около 1830 г. дошло то направление своей кульминацийной точки" [133, с.42]. Вероятно, мы можем согласиться с теми исследователями, которые считают, что польское восстание 1830-1831 гг., национальное одушевление польской молодежи во Львове в этот период способствовало оживлению национального движения русинов. Тот же Устианович продолжает: „...Я поплыл с рекою и чуть-чуть не заплыл под знамена Хлопицкого, верховного начальника войск польских во время революции 1830 г. Но со мной сталась вскоре метаморфоза, як не одному из современников моих отворила та революция очи. Найшлось так много и довольно веских моментов, котрьш конечно отводили юношу галицко-русского, одушевленного здоровыми и благородными воззрениями, от стихии польской и увлекали его по примеру чехов, хорватов и сербов на народное поприще" [133, с.42, специфика текста автора сохранена].
  
  М.Г.Шашкевич поступил в 1829 г. в львовскую семинарию на казенный кошт как сын бедного сельского священника и стал одновременно слушателем Львовского университета. Вскоре, в феврале 1830 г., он был исключен из семинарии, очевидно, из-за передовых взглядов, ибо предлог был слишком ничтожен (приятельская пирушка). Оставшись без средств к существованию, Шашкевич продолжает свои занятия. Он смог вернуться в семинарию только в 1833 г. В 1831 - 1832 гг. он близко сходится с Иваном Николаевичем Вагилевичем и Яковом Федоровичем Головацким, в будущем одним из наиболее ярких деятелей русского направления в Галичине. Оба были сыновьями священников и готовились к духовной карьере. Много позднее Головацкий в своих воспоминаниях описал эти первые годы патриотической деятельности молодых галицких будителей. Маркиан Шашкевич, пишет Головацкий, „сблизился со мною, прямодушно открыл свои думы, сказав, что он Русин и заявил решительно, что нам молодым Русинам нужно соединитись (так! - Н.П.) в кружок, упражнятись в славянском и русском языках, вводити в русских кругах розговорный русский язык, подняти дух народный, образовати народ и, противоборствуя полонизму, воскресити русскую письменность в Галичине" [35, с.11]. Всякий вступающий в кружок Шашкевича обещал „всю жизнь действовати в пользу народа и pycской словесности ... мы приняли славянские имена: Шашкевич - Руслана, Вагилевич - Далибора, я - Ярослава. Затем явились Велемир Лопатынский, Мирослав Илькевич, Богдан, мой брат Иван... явились Всеволоды, Мстиславы, Володари и пр." „В семинарии, - пишет далее Головацкий, -начинались толки о русском народе, о его просвещении посредством народного языка. У нас, правда, не было ясного понятия и определенной программы; каждый понимал дело по-своему - но движение между молодым поколением было сильно" [35, с. 12]. В 1833 г. Шашкевич составляет первый сборник „Син Русе", который, однако, тогда не увидел света - он был опубликован украинским ученым К.Студинским лишь в 1909 г. [57, c.CXIV - СХ]. В 1823 - 1834 гг. Головацкий и Вагилевич совершают несколько путешествий по родному краю, записывают народные песни, интересуются древностями. Вагилевич пробовал даже просвещать народ, но этому воспрепятствовала полиция.
  
  В 1834 г. по инициативе Шашкевича, которого Головацкий называет „смелейший от нас всех на всякий подвиг" [35, с. 11], создается серьезный сборник „Зоря", куда входят оригинальные стихи, записи народных песен, переводы, статьи. На основе труда Бантыш-Каменского Шашкевич составил биографию Богдана Хмельницкого. На публикацию его портрета удалось получить цензурное разрешение, текст сборника цензура не пропустила, а полиция сделала обыск на квартире Шашкевича, и он уничтожил рукопись.
  
  Прежде чем первый альманах галичан увидел свет, произошло еще одно важное событие национального возрождения - первый этап борьбы за национальную азбуку. С переходом галицкой церкви под власть Рима в униатском богослужении сохранялись старые богослужебные книги, печатанные кириллицей; кириллицей печатались не только богослужебные книги, но и азбуки. (Гражданская азбука, введенная в России Петром I, принята была у сербов Воеводины уже с XVIII в., в Галичине, однако, „гражданкой" впервые были напечатаны примечания к стихотворению Иосифа Леницкого в честь Иоанна Снегурского лишь в 1837г.) [61, г. 1,с. 15, №167].
  
  В 1833 г. Вацлав Залеский издает сборник польских и галицко-русских песен. В предисловии, по словам Головацкого, он „прямо заявил, что галицкие русины (nasi rusini) должны присоединитись к польской литературе" [35, с.20]. Если бы это выступление осталось единичным, оно не вызвало бы резкой отповеди галицких будителей, тем более, что оно исходило от польского этнографа. Однако идея была подхвачена молодым галицким священником Иосифом Лозинским (1807-1889), который в львовской газете Rozmaitości (1834, №29) напечатал статью „О введении польского алфавита в русскую письменность", а в следующем 1835 году выпустил латиницей свою этнографическую работу „Русская свадьба". Введение польского алфавита было чрезвычайно желательно польским кругам в Галичине, стремившимся окончательно оторвать ее от исторических и культурных древнерусских корней. „То вопрос о существовании: быти или не быти русинам в Галичине, - говорил много позже Головацкий, - прими Галичане в 1830-х годах польское абецадло-пропала бы русская индивидуальная народность, улетучился бы русский дух, й из Галицкой Руси сделалась бы вторая Холмщина" [35, с.20]. В галицких патриотических кругах идея Лозинского вызвала дружный отпор. „И я впрочем уверился, - скажет много позднее в своих воспоминаниях сам Лозинский, - что опиния публична (общественное мнение - Н.П.) на Руси розбудилась и против моего мнения решительно высказалася" [65, с. 117]. Особенно острой была отповедь Шашкевича, который в 1836 г. издал брошюру „Азбука и абецадло". Она вышла на польском языке в Перемышле [текст см. 136]. В обстоятельной, строго аргументированной, чуждой полемического задора и тем более убедительной форме Шашкевич показал неосновательность, неприемлемость и прямую вредность предложения Лозинского. Отход от кириллицы не приблизил бы галичан к европейской культуре, а лишь отдалил бы их от других славян, пользующихся латиницей и употребляющих для обозначения звуков различные в каждом славянском языке значки. Идея введения латиницы на время была отставлена. Как мы увидим, во время революции 1848 - 1849 гг. абецадлом печатались брошюры пропольского „Русского собора", а в конце 50-х гг. австрийская администрация попыталась навязать польскую азбуку „сверху", но все эти попытки разбились о непреклонную верность галицких будителей традициям, кириллице. (Не забудем, что „гражданка" - та же кириллица, только с упрощенной формой букв.)
  
  Несмотря на неудачи, идея опубликования альманаха не оставляла членов „Русской Троицы". С 1835 г. Яков Головацкий учился в Пеште, в Пештском университете, где подружился с сербским студентом Георгием Петровичем. В 30-е гг. Буда и Пешт, тогда еще не объединившиеся в Будапешт, были одним из важнейших славянских центров. В 1836 г. у „Русской Троицы" уже был готов новый альманах „Русалка Днестровая". И через Петровича в Пеште удалось получить цензурное разрешение на ее издание. Она вышла в свет в 1837 г., в нее вошли многие материалы из „Зори". В Галичине альманах тотчас был запрещен и конфискован полицией. Позднее, в 1845 г., губернское управление приказало весь тираж уничтожить, передав лишь один экземпляр в университетскую библиотеку. Однако тираж погиб не весь -сотня экземпляров была послана тотчас после выхода в Вену, часть сохранилась в цензурном комитете и была выпущена в свет во время революции. Считается, что к читателям дошло немногим более 200 экземпляров [98, с.229]. Составители сразу попали под полицейский надзор. „Русалка Днестровая" была важнейшей вехой в истории национального возрождения Галичины. В ней мы находим стихи, прозу, народные песни, а также образцы древних документов и даже рецензию на „Русскую свадьбу" Лозинского, принадлежащую перу Шашкевича, с настоящим дифирамбом кирилловской азбуке, которой Лозинский пренебрег. Трогательные строки посвящены „народу Русскому". „Святая Русь, -пишет Вагилевич, - была селом райских птиц, русский народ великим и прославленным" [118, С.Х-ХІ]. В песнях и думах читатель находит трагические повести о турецких и татарских ужасах, о гибели предводителя карпатских опришков Довбуша, песни про казаков, например, вариант знаменитой украинской песни о Морозеньке. Программное стихотворение Шашкевича „Воспоминание" в первом же куплете говорит „Як весело колись було Як то сумно ныне в нас!" (Как весело было когда-то и как печально ныне у нас!"). И дальше вспоминаются и суд Любуши над Влтавой (в подлинность Краледворской рукописи тогда будители свято верили!), и Ярослав Мудрый и его „Русская правда", и вечевой колокол, который звенел над „русскими сторонами", и сила и слава Новгорода { Украинский исследователь нач. XX в. К.Студинский подчеркивает, что упоминаниея о славном Новгороде было лишь знаком славянофильских симпатий Шашкевича ".... все те було далеким від москвофільства" [57 с.ХХІ-ХХII].}, и золотая глава Киева, и гибель Ретры и Арконы, и татарское иго. И теперь
  
  
  „Як Славяне колись жили
  Журна думка лишь гадат:
  Из Русина щирой груди
  В побратимий летит край,
  Побратимі де сут люди
  По за Волгу за Дунай".
  
  
  [118,с.61-64]
  
  О татарской неволе горько говорит и Вагилевич, но хуже татар была недоля панщины, когда приставшие к врагам лукавые честолюбцы становились чужими и ковали цепи своим братьям [118, С.ХII-ХIII]. Прямых антиавстрийских выпадов в „Русалке" нет, ибо если бы они были, ее не пропустила бы никакая цензура. Но исследователи недаром находят в ряде ее текстов „мотивы антикрепостнической борьбы" и считают, что „она была направлена своим содержанием против национального угнетения, ... выступала как пропагандист идей славянской солидарности, направленной против австрийского абсолютизма" [98, с.229]. „Русалка" напечатана „гражданкой", язык ее - народный, правописание фонетическое, „пиши як чуешь, а читай як видишь", причем написание отдельных букв и соответствие их звукам народного языка Шашкевич определил сам, оговорив это в предисловии [118, c.V]. Скромный альманах стал для Галичины яркой вехой национального возрождения.
  
  
  --------------------------------------------------------------------------------

• 2004.06.23 | Рюген

  ОЧЕРКИ ИСТОРИИ РУССКОГО ДВИЖЕНИЯ В ГАЛИЧИНЕ ч.II.2

  2. РУССКИЕ КНИГИ. РУССКИЕ ДРУЗЬЯ
  Книги из России с трудом доходили до Галицкого читателя - если они и оказывались в библиотеках, их попросту старались не выдавать читателю, а при пересечении границы они надолго задерживались в цензуре. Известно также, что в 1822г. ввоз русских книг был вообще запрещен [70, с.6]. „Как ни мало доступна была русская книга австрийским славянам, еще меньше галичанам, она все-таки попадала в Карпатскую Русь и делала свое дело", - пишет исследователь галицкой истории И.С. Свенцицкий [Цит. по 70, с.9]. Но именно с русских книг началось знакомство галицких будителей с Россией и русской культурой, с русским литературным языком, о котором в своей брошюре 1846 г. Головацкий скажет: „Русский язык, т.е. книжный язык русских, поскольку он основан на русинском наречии и церковно-славянском языке и является результатом развития (Ausbildung) обоих, легко понятен каждому образованному русину, который, кроме родного языка, безусловно знает церковнославянский, только великорусский разговорный язык ему нужно специально учить" [143, с.4]. Недаром Шашкевич захотел познакомиться с Я. Головацким именно тогда, когда узнал, что тот „занимался русским языком и историей Руси" [70, с. 19]. Русские книги попадали к молодым галицким будителям случайно. Так, Я.Головацкому удалось купить несколько од Державина, он их выучил наизусть, „хранил как драгоценный клад" [70, с. 19]. Исследователю В.Малкину, на которого мы ссылаемся и еще будем ссылаться { В монографии В.Малкина [70] читатель найдет многочисленные примеры интереса галицких деятелей культуры к России, к русской литературе. Выражать сочувствие москвофилам и их предшественникам в советской печати, ориентировавшейся исключительно на украинофильскую точку зрения, было попросту невозможно. Автор сообщает лишь очень интересные фактические данные. Несмотря на его осторожность, труд был подвергнут озлобленной критике. Автор вынужден был не возвращаться более к теме галицко-русских связей и симпатий.}, удалось найти неопубликованную рукопись Я.Головацкого „О книгах, находящихся в руках отдельных ученых или в библиотеках и архивных собраниях Галицкой Руси". Наряду с богословской литературой Головацкий называет сочинения Ломоносова, Феофана Прокоповича, Державина и других видных писателей ХVII - XVIII веков" [70, с.9]. Особенно трудно доходила
  до галицкого читателя новая русская литература, но все же еще в студенческие годы Головацкий и его товарищи знали отдельные произведения Пушкина, Крылова, Лермонтова и других русских писателей, тайно переписывали их. Об этом вспоминает в своих мемуарах ученик Головацкого Богдан Дедицкий. В 50-х годах он пользовался тетрадями, хранившимися у Головацкого, для составления своей „Русской анфологии". Но и в 50-е годы Головацкому приходилось хранить эти „самиздатовские" тетради за семью замками - профессора могли заподозрить в московской пропаганде [70, с.20] {{1} О Я.Ф.Головацком как популяризаторе украинской и русской книги в 30-е и40-е годы см. сообщения В.Е.Задорожного [31, с.12 - 13].}.
  
  В 30 - 40 гг. в России оживляется интерес к славяноведению, открываются 4 славянских кафедры в русских университетах, русские ученые едут в славянские страны, завязывают переписку со славянскими будителями. Галичина не была исключением. В 1835 г. Львов посетили русские ученые и литераторы М.П.Погодин и Н.П.Надеждин, (профессора московского университета), а также Д.М. Княжевич и П.В.Киреевский. Они посетили Онуфриевский монастырь, где похоронен Иван Федоров, познакомились с его настоятелем, василианским ученым монахом, историком и краеведом Варлаамом Компаневичем. Позже, в начале 1848 г., состоялось знакомство известного русского слависта И.И. Срезневского с братом Якова Головацкого Иваном, и в том же году с Яковом Головацким и Вагилевичем. Постепенно, в 30-е - 40-е гг. XIX в. завязались научные контакты, обмен книгами, переписка галицких будителей Зубрицкого, Вагилевича, Головацкого с учеными из России М.П. Погодиным, М.А.Максимовичем, И.И.Срезневским, О.М.Бодянским {Эта страница галицко-русских связей достаточно хорошо изучена. Фактические данные см., напр., у Гербильского [31, с.81 - 83. 32, с.196 - 209].}, в Галичину с большим трудом, порой окольными путями, поступают русские книги и периодика [70, с.32 - 38]. На страницах русской прессы выходит ряд работ галицких будителей и даже одна книга - труд Зубрицкого „Критико-историческая повесть временных лет Червонной, или Галицкой Руси. От водворения христианства при князьях поколенья Владимира Великого до конца XVI столетия", перевод и издание которого осуществил О.М.Бодянский в 1845 г.
  
  Особенно важным было знакомство и близкие контакты галицких будителей с М.П.Погодиным, много сделавшим для того, чтобы познакомить галичан с Россией, а Россию с Галичиной. По возвращении в Москву он посылает большой короб книг и периодики на сумму более тысячи рублей, предназначенных частично институту Оссолинских, а частично Онуфриевскому монастырю. Книги посылаются Компаневичу [32, с.69]. Погодин переписывается с галицкими будителями, информирует их о событиях научной жизни в России, которые могут их интересовать, получает из Галичины книги, рукописи, снабжает галичан книгами и журналами, сообщает интересные сведения и т.д. Изданные позднее письма корреспондентов Погодина, рукописи которых хранятся в Отделе рукописей РГБ, доныне - важнейший источник по истории национального возрождения Галичины [111].
  
  В украинской исторической науке существует стойкое убеждение, что именно с подачи Погодина {{1} Погодин посетил Галичину дважды - второй раз в 1839- 1840гг. Известный украинский исследователь 1-й четверти XX в.. К.Студинский, враждебно относившийся к русскому движению в Галичино, обнаружил в архиве рукопись польского писателя Генрика Богданьского, который рассказывает о пребывании Погодина в Галичине в его второй приезд 1839 -1840 гг. Студийский кратко излагает сообщаемые Богданьским сведения о якобы производившейся Погодиным агитации в пользу „москвицения русинув".} Зубрицкий пришел к убеждению о единстве русского народа „от Карпат до Камчатки". „В национальном вопросе, - пишет Гербильский, - Зубрицкий стоял на погодинских позициях, признавая российский („русский") народ единым народом от Карпат до Тихого океана..." [31, с.80 - 82], а Иван Франко прямо писал, что Зубрицкий „был отцом доктрины про единство всего русского („руського") народа..." [31, с.80]. С этими построениями трудно согласиться. Думается, Погодин решительно ничего не изобретал, а лишь признавал общепринятое тогда (и еще много позже!) понятие своей русской национальной принадлежности. Нужно помнить, что проблемы „Украина ИЛИ Россия" вообще тогда не существовало - Украина была неотъемлемой частью России, Киев — матерью русских городов. С решения Переяславской рады 1654г. „Волим под царя Московского, православного" прошло тогда уже почти 200 лет, Украина, по официальным царским документам Малороссия, как и вся Россия, состояла из отдельных губерний - Черниговской, Полтавской, Киевской, Подольской, Волынской [141, т.28, с.492]. Пятой графы тогда вообще не существовало, население делилось не по национальностям, а по вероисповеданиям, а так как украинцы и русские-великороссы были православными, между малороссом из Киева или москвичом не было никакой разницы. Русский язык знали все, на нем шло и начальное, и среднее, и высшее образование. Для галичан же вопрос состоял в том, являются ли они, называвшие себя порой малоруссами или южноруссами, частью этого великого русского народа или нет. Понятие отдельного от русского украинского народа тогда не существовало, перед галицкими будителями стоял только вопрос-они принадлежат к русскому или к польскому народу - и ответ был однозначный. Недаром издревле русины называли себя „рускими", „руськими", повторяя свое самоназвание, сохранившееся еще с Киевской Руси. Галицкие будители вообще часто смешивали понятие „русский", т.е. русин или русский - великоросс. (Да и доныне едва ли мы назовем Гоголя великим украинским писателем!). То же было и с понятием „русский язык". Так, Головацкий обозначает этим термином и язык од Державина, и язык „Энеиды" Котляревского, и живой разговорный язык русинов Галичины. На это явление обратил внимание Малкин [70, с.21 ].
  
  
  --------------------------------------------------------------------------------

• 2004.06.23 | Рюген

  ОЧЕРКИ ИСТОРИИ РУССКОГО ДВИЖЕНИЯ В ГАЛИЧИНЕ ч.II.3

  3. ЯЗЫК? НАРЕЧИЕ?
  На каком языке писать? Какой язык станет литературным? Этот вопрос стоял перед будителями едва ли не всех славянских стран. Разные деятели решали его по-разному. Писать на языке богослужения - чешском - призывал своих протестантских словаков Коллар. Сильное влияние церковно-славянского и русского литературного языка испытала литература Сербии - так возник славяносербский язык, на котором писали и ученые, и литераторы конца ХVIII - начала XIX вв., более или менее приближаясь к живому народному языку. Лишь смелая реформа Караджича сделала этот народный язык литературным, а предложенное им фонетическое правописание утвердилось доныне. По другому пути пошли иллиры, предложив всем югославянам принять единый „иллирский" язык по штокавскому наречию. Этот опыт частично удался и наследие его - сербохорватский язык, официально существующий доныне.
  
  Когда Галичина с опозданием входила в общеславянское движение национального возрождения, у первых ее будителей не было четкой языковой программы. Не вдаваясь в решение лингвистических проблем, мы остановимся здесь лишь на констатации тех явлений, которые наблюдались в 30-е - 40-е годы. Было прежде всего понимание, что нужно сохранить кириллицу и русский язык вопреки активному польскому нажиму. (Недаром делались попытки издавать богослужебные книги греческого обряда латинскими буквами. Эти книги Лозинский считал древними, а Шашкевич подчеркивал в своей полемической работе, что они могли появиться только после введения унии.) Сохранять родной русский язык было необходимо, но что представлял собой этот „русский", „руский", „руський", „южнорусский", „малорусский" язык - разные галицкие будители на этот счет не имели единого мнения. Сейчас украинские исследователи галицкого национального возрождения пытаются нас уверить, что „Русалка Днестровая" написана по-украински. Однако для 30-х гг. ХIХ в. украинского литературного языка в нашем понятии вообще не существовало. В своей Пространной грамматике Греч называет язык, который мы позже назовем украинским, „малороссийским наречием" [67, с.400]. Наречием называли его не раз и другие деятели первой половины XIX в. (Еще задолго до того, как этого стала требовать официальная политика в России 2-й пол. ХГХ в.) Правда, была уже написана „Энеида" Котляревского, которой зачитывались галицкие будители, знали они и Квитку-Основьяненко, Гулака-Артемовского. Однако „основное значение в создании современного литературного украинского языка имело творчество Т.Г.Шевченко" (БСЭ, изд. 3, т.26, с.596), а в пору создания „Русалки" еще не были написаны ни „Кобзарь", ни „Гайдамаки", не было опубликовано ни одного из знаменитых украинских произведений Шевченко. Не существовало и общепринятого украинского правописания. Хотя есть сведения, что впервые украинское фонетическое правописание было предложено в 1818г. Ол. Павловським [95, с.285], а И.Франко подчеркивал, что фонетическое правописание „идет по крайней мере от Котляревского" [59, с.313 - 314], однако распространения оно не получило. Позднее Максимович в статье „О правописании малороссийского языка" 1840г. [67, с.312-328] предложил свое правописание, довольно сложное, оно также не удержалось. Начиная с 50-х гг., П.А.Кулиш начинает интенсивно вводить в написание украинских текстов фонетическое правописание, его порой даже считали изобретателем украинской „фонетики".
  
  Представляют интерес высказывания М.А.Максимовича, недаром именно он, известный украинский ученый, издал собрание украинских песен. В своем письме из Киева 22 апреля 1840 г. он пишет Зубрицкому, в 30-е гг. уже хорошо владевшему русским литературным языком - только отдельные слова и обороты порой выдавали в нем галичанина: „Письмо Ваше для меня чрезвычайно было приятно во всех отношениях - и самый Русский язык, ежечасно здесь слышимый, становится чем-то новым, более внятным и родным, более красноречивым в Ваших устах, чем под пером наших немногих писателей... Возрождение Русской словесности Червоной Руси есть явление утешительное... На каком бы ни писали языке Галичане, все равно, лишь бы писали они о своей Руси; но молодому - нынешнему и будущему поколению надо писать на своем родном языке... У нас, в Империи Руской, Руским языком стал Великорусский язык, которым и говорим, и пишем, и думаем, как языком общим, живое употребление и в Украине (в образованном классе народа) имеющем. Потому все, что у нас пишется по-Малороссийски, есть некоторым образом уже искусственное, имеющее интерес областной только... У нас не может быть словесности на Южнорусском языке, а только могут быть и есть на оном сочинения... Но для Русинов Австрийской Империи живой язык - Южнорусский; пора польского языка для них давно прошла; пора Великорусского языка для них еще не наступила. Потому весьма желательно, чтобы они подобно Вам усвоили себе Великорусский язык; но Ваша Червоноруская словесность - по моему мнению -должна быть на Вашем родном Русском языке, т.е. на Южноруском... Ваши молодые писатели должны писать чистым Южноруским языком, какой представляется особенно в песнях и думах Украинских и Червоноруских" [68, с.25 - 26]. В 1839 г. Максимович писал в своей Истории древней русской словесности: „Собственно Русским языком называется у нас теперь язык Великороссиян, которые сами себя зовут и в Малороссии называются собственно Русскими: народный же язык Южной Руси называется обыкновенно Малороссийским наречием... Но в Галиции и по сю пору тамошний язык не перестал называться просто языком Русским - тем именем, которое и всей Южно-Русской речи принадлежало исстари, которым называлась она первая, еще прежде чем усвоилось оно языку Великороссиян (как и самое имя Руси или Русской земли сперва принадлежало Киевской земле или Украине" [67, с. 398]. В южнорусском языке, говорит далее Максимович, „можно различить, и то не очень резко, только два наречия: Восточное - Украинское или Малороссийское и Западное Галицкое или Червонорусское" [67, с.400]. Позднее в письме к М.П.Погодину Максимович скажет: „Южнорусский язык... состоит в двух наречиях: 1) Малороссийском, существующем издревле оба-полы Днепра на Украине, Подольи, Волыни и в Северщине и 2) Червонорусском существующем издревле обои-пол Днестра в Галиции и в Карпатах" [69, с.7 - 8]. Заметим, что и доныне считается: „Современные диалекты украинского языка объединяются в три основные наречия: северное, юго-западное и юго-восточное ( легло в основу литературного украинского языка)" (БСЭ, изд. 3, т.26, С.595). В этих условиях подвигом „Русской Троицы'', и прежде всего, Шашкевича было издание альманаха на родном языке с применением собственной фонетической транскрипции, употребленной по предложению Шашкевича. Однако среди самих галицких будителей не было единого понимания родного языка, об этом говорит хотя бы тот факт, что, по замечанию Нила Попова, „Вагилевич переписывался с Погодиным на местном наречии, отчасти им самим изобретенном. Вместо русского „т." он писал латинское "t". Кроме того, он менял сам свое правописание почти с каждым письмом" [111, с.623]. Подлинники писем, хранящиеся в отделе рукописей РГБ, подтверждают это замечание. В дальнейшем развитие галицко-русской литературы шло под влиянием как „южнорусских", т.е. по-нынешнему украинских, образцов, так и в еще большей мере церковно-славянского, а также русского литературного языка. Писать на последнем галицкие будители, за редкими исключениями в 30-х - 40-х гг., еще не могли, т.к. хорошо его не знали, а русские книги были малодоступны. В 1841 г. Максимович во 2-м томе своего „Киевлянина" напечатал большую статью „О стихотворениях червоноруских". Она написана с большой теплотой, в нее включены отрывки и целые стихотворения, но непредвзятый читатель сразу увидит, что это стихи вовсе не украинские в нашем нынешнем Понимании. Нужно еще помнить, что интеллигенция русинов тогдашней Галичины состояла б.ч. из представителей духовного сословия, а известно, что полонизация конца XVIII - начала XIX вв. коснулась его очень сильно и порой даже домашним языком был язык польский. Для того, чтобы писать на родном языке, надо было его хорошо знать. Для научной деятельности народные наречия - будь то бойковское, лемковское или гуцульское - были вовсе непригодны. Решить вопрос мог бы только гениальный лингвист типа Караджича, такого в Галичине не было. Да и был ли он нужен, когда русский литературный язык давно уже существовал? Но перейти тогда на него могли лишь Я.Головацкий да Зубрицкий, и то только в письмах, и лишь позднее в научных трудах. Большая часть галицких будителей-священников обращалась к своему читателю на том же языке как к пастве, понятном ей - смеси народных говоров, церковнославянского и русского языков. Именно этот язык и получил название „язычия" и позже подвергался беспощадной критике Чернышевского и Пыпина (о чем ниже). Лишь с начала XX в. галицкие писатели и поэты русского направления переходят на русский литературный язык. „Язычие" лингвисты называют искусственным языком, но для галицких будителей из среды духовенства этот язык был, думается, не искусственным литературным, а естественным. (Недаром позднее и Наумович, и Хиляк, и другие писатели находили отклик у широкого галицкого читателя).
  
  Понятия „второй родной язык" тогда не существовало, однако мы, вероятно, наблюдаем здесь именно это явление - наряду с переходом на „язычие", а позднее на русский литературный язык, поэты продолжали писать на своем родном наречии. Никакого противоречия в этом галицкие будители, как и позднейшие деятели русского направления, не усматривали. Наступление русско-украинского антагонизма в Галичине и ее литературе, наблюдаемое лишь с конца 60-х гг. XIX в., как нам думается, имело скорее политические, а не лингвистические причины.
  
  
  --------------------------------------------------------------------------------

• 2004.07.05 | Navigator

  Нариси русофільських настроїв в Центральній Європі на початку 20

  століття.
  Частина перша.
  Розвиток русофільства в Центральній Європі по двом причинам:
  1. Проблеми в розвитку слов"ян напочатку 20-го століття.
  2. Осідлання проблеми урядом Росії, що виділяє гроші на формування і підтримку своєї п"ятої колони.
  
  Частина друга.
  Поява російської держави в Центральній Європі.
  Автоматичний кінець русофільської ідеї скрізь, куди ступила нога представника Росії.
  згорнути/розгорнути гілку відповідей

  • 2004.07.06 | Рюген

    Проблеми, мабуть, у Вашому розвитку?

    Navigator пише:
    > століття.
    > Частина перша.
    > Розвиток русофільства в Центральній Європі по двом причинам:
    > 1. Проблеми в розвитку слов"ян напочатку 20-го століття.
    згорнути/розгорнути гілку відповідей

    • 2004.07.06 | Navigator

      Проблеми у розвитку русофільства. Насаджуючи на гачок імперії

      принадну наживку гачка не заховати.
      Тим більше від тих, хто на тому гачку добре погойдався в 20-му столітті. Завдяки подвигам русофілів.
      Тепер майже всі русофіли - русофоби.
      І не від малого розуму, як Вам саме від малого розуму ввижається.
      згорнути/розгорнути гілку відповідей

      • 2004.07.07 | Рюген

        Re: Проблеми у розвитку русофільства. Насаджуючи на гачок імперії

        Cидит старый галициец за столом и рассказывает внукам: а потом пришла
        красная армия и всех кто служил в ss или полицаем поймали, построили,
        тех кто отказывался сделать минет политруку- расстреливали.
        Дети: дед, а как же ты выжил?
        - да чего там выживать-то всего лишь один минет.....
        ---------------------------------
        Зато привкус "русофобии" на всю оставшуюся жизнь!
        згорнути/розгорнути гілку відповідей

        • 2004.07.08 | Navigator

          Рюгене, чим хвалишся? Країна твоя по рівню життя - Африка, могил

          на 100 млн тільки в СССР, а ще й по світу походили, поки по морді всюди не отримали...
          А ти все мін"єти згадуєш, що колись замполіту робив.
          Це були рідкі дні коли наїдався?
          Є що згадати!
          згорнути/розгорнути гілку відповідей

          • 2004.07.09 | Рюген

            Не надо брехать по-нацючи:

            Navigator пише:
            > на 100 млн тільки в СССР, а ще й по світу походили, поки по морді всюди не отримали...
            > А ти все мін"єти згадуєш, що колись замполіту робив.
            > Це були рідкі дні коли наїдався?
            > Є що згадати!
            Ты сам в этой стране живешь. И по морде тоже - если не получил, то получишь. (Будешь потом жаловаться что в России нацисты украинцев обижают). И в эсесовцах и полицаях я не ошивался, в отличие от нацюков. Потому и отсасывать мне не приходилось. Зато теперь я понял, почему нацючей шпаны столько пооставалось: гэбисты, вместо того, чтобы свои прямые обязанности исполнять: отлавливать и карать пособников нацистов, сами ими (вами?) пользовались в корыстных целях.
            Вот вам русофобия и смакуе с тех пор.

• 2004.07.09 | Analitik

  Re: ОЧЕРКИ ИСТОРИИ РУССКОГО ДВИЖЕНИЯ В ГАЛИЧИНЕ ч.I

  Рюген, не поздно ли обсуждаете етот вопрос ?
  
  Были какие-то руссофилы в Западной Украине. Hу и где их не было ? В Чехии было их больше...
  
  Поздно переписать историю. Есть Украина. Надо с современными реалами справляться. Возможно восточные славяне были вместе -- один народ, но уже существуют три страны. Каждая из них имеет свою политику....
  
  Кстати, Грушевский всегда считал, что у галичан тяготение к Руси и единству с Россией. Он многократно напоминает об етом. Ето интересно с точки зрения истории посколько он в Галичине написал свои труды....
  згорнути/розгорнути гілку відповідей

  • 2004.07.09 | Рюген

    Re: ОЧЕРКИ ИСТОРИИ РУССКОГО ДВИЖЕНИЯ В ГАЛИЧИНЕ ч.I

    Analitik пише:
    > Рюген, не поздно ли обсуждаете етот вопрос ?
    >
    > Были какие-то руссофилы в Западной Украине. Hу и где их не было ? В Чехии было их больше...
    >
    > Поздно переписать историю. Есть Украина. Надо с современными реалами справляться. Возможно восточные славяне были вместе -- один народ, но уже существуют три страны. Каждая из них имеет свою политику....
    >
    > Кстати, Грушевский всегда считал, что у галичан тяготение к Руси и единству с Россией. Он многократно напоминает об етом. Ето интересно с точки зрения истории посколько он в Галичине написал свои труды....
    
    Этот раздел называется "История", извольте заметить.
    Тот кто знает прошлое, сможет предвидеть будущее. Здесь я привожу материал, как задавленный и униженный русский галицкий народ постепенно подпадал усилиями своих господ под идеологическое влияние своих собственных злейших врагов - русофобов (автрийцев и поляков), и что в результате с этими русскими галицийцами приключилось. Здесь приведены данные как галицких русинов сначала лишили своей веры, потом своего языка, потом удерживали в дикости, бедности и невежестве его паны, а потом их же стали натравливать на тех, кто уж себя-то нагнуть не позволил. Сейчас галицкий "передовой опыт" норовят распространить на всю Украину. Удастся ли?

• 2004.07.09 | Рюген

  ОЧЕРКИ ИСТОРИИ РУССКОГО ДВИЖЕНИЯ В ГАЛИЧИНЕ ч.II.4

  4. НАКАНУНЕ РЕВОЛЮЦИИ
  Предреволюционные годы - конец 30-х - весна 1848 гг. не были благоприятными для галицких будителей. Зубрицкому, правда, удается печататься, но его важный труд „Хроника города Львова" был покалечен цензурой. К тому же на родине все его работы выходят только на польском языке. "Русалка Днестровая" до галицкого читателя не дошла. Часть материалов из нее опубликовал в своем двухтомном альманахе „Венок русинам на обжинки (т.е. окончание жатны)" в 1846- 1847гг. Иван Головацкий при участии брата Якова, причем книжки вышли не во Львове, а в Вене. Окончившие курс семинаристы были разосланы по глухим приходам. Шашкевич скончался от чахотки в 1842 г. Вагилевич долгие годы не мог получить вообще никакого прихода, т.е. куска хлеба. В глухом приходе, обремененный семьей (ибо, как известно, униатские священники, как и православные, должны были быть женатыми, если они не становились монахами), Яков Головацкий неустанно продолжал свою будительскую работу. И самым важным его трудом этого периода была статья, выпущенная и отдельным оттиском и ставшая первой политической брошюрой галицкого национального возрождения. В 1842 г. лужицкий будитель Ян Питср Иордан начинает издавать журнал „Летописи славянской литературы, искусства и науки". Отдельные статьи выпускаются и в виде брошюр, часто под псевдонимом. Для Австрийской империи это был независимый бесцензурный журнал. И в 1846 г. на его страницах, а затем и отдельным оттиском выходит статья „Положение русинов в Галиции", Она была подписана псевдонимом Таврило Русин и была настолько острой и беспощадной, что признаться в ее авторстве Яков Головацкий смог только спустя десятилетия, давно уже находясь в России. Автор кратко знакомит читателя с тем, кто такие русины, показьтает их тяжелейшее положение. „Под австрийским мягким скипетром они живут без литературы, без журналов, без национального образования, без школ - как варвары" [143, с.4]. Всего на 22 страницах автор вводит читателя в круг острейших проблем национального и культурного развития Галичины. Считая, что среди славянских народов малорусское племя (Stamm) находится в глубоком упадке (am tiefsten gesunken), называя русинов также малоруссами и южноруссами (Kleinrussen oder Südrussen) и кратко упомянув важнейших „заслуженных мужей" отечественной литературы Малороссии, среди них - Шевченко(с.З), автор затем переходит к трагическим судьбам Галичины. В ней нет литературы, нет идеи родства славянских народов и нет надежды на лучшее будущее (с.4). Под австрийский скипетр народ Галичины попал угнетенной разорванной нацией, и такой она остается доныне, бесправной, отданной на произвол польских и полонизированных аристократов (с.5). Положительно оценивая реформы Иосифа II, автор показывает, как бюрократия и аристократия утаивали их от крестьян (с.8). Введенный в духовных учебных заведениях и в делопроизводстве национальный язык изгонялся. Ныне декреты и другие официальные документы печатаются по-немецки и по-польски (многие еще по-еврейски), но не по-русински {У русинов крестьян, а от них и у галицких будителей, обычно прилагательное от „русин" - "руский", „русский", а не „русинский". Головацкий в cвоей брошюре не раз по-немецки употребляет слово russinisch, поэтому мы переводим его „русинский".} . И дальше автор останавливается на антинародной деятельности митрополита Михаила Левицкого, видя в ней причину застоя (des Stockens) и духовного регресса (Abstreebens). Митрополит, богатейший русин, идущий рука об руку со шляхтой, угнетает вокруг себя все русинское (с. 12). Раньше семинария была украшением русинов, надеждой отечества. Теперь „в нынешней семинарии разные элементы, но нет истинной веры, нет христианской любви и нет надежды на лучшее. Иезуитские лицемеры, - польские ренегаты - жадные чревоугодники родственники Левицкого - все пестро перемешано" (с. 13). Митрополит распространяет свое влияние и на цензуру - не были разрешены многие работы. Семь лет митрополит не посвящал Вагилевича в священники, наконец посвятил, потребовав расписку, в которой Вагилевич обязывался ничего не писать и не печатать ни на родине, ни за границей (с, 15). Автор пишет о тяжелом положении низшего духовенства, которое могло бы способствовать подъему нации (Nationalität). Но оно находится в жалких условиях, бедно, лишено всех средств. Оно борется с несправедливостями и к тому же поставлено ниже латинского. Именно низшее духовенство живет с народом, делит с ним радость и горе и стремится по возможности идти вперед. Именно то малое, что сделано на ниве национальной литературы, пришло от низшего духовенства - на нем покоится все будущее (с.17).
  
  Головацкий называет две главные беды русинов. Первая - им не хватает хороших вождей и руководителей, не хватает центра и организованной связи отдельных частей (с.4) и вторая, главная, беда - это разобщенность русинов в политическом, социальном и церковном отношении (поскольку русины Буковины православные) {До 1849 года Буковина входила в состав Королевства Галиции и Лодомерии на правах особого округа [98, с.49]. В Буковине сохранилось православие, хотя и насаждалась уния.} (с.5). И, наконец, в брошюре впервые Головацкий сказал о вынужденном австро-славизме русинов. (К этому больному вопросу он вернется позднее еще раз). Говоря о нашептывании противников русинов, будто движение русинов (Russinenthum) представляет опасность из-за соседства Галиции с Россией, автор восклицает ,Дустая болтовня!" и подчеркивает, что русины в Галиции униаты, в России не униаты. Ортодоксальные русские будут плохо смотреть на униатов, образованным русинам не понравятся постоянные посты и монашеская жизнь русских попов. Москвигизм затопляет все, раздаются жалобы, и весьма частые, на пренебрежение правами малоруссов. Нигде помещик не может так безнаказанно плохо обращаться со своими крестьянами, как в России (с.20-21). А отсюда вывод: „Австрия превыше всего, если только она этого хочет" (с.22).

• 2004.07.09 | Рюген

  ОЧЕРКИ ИСТОРИИ РУССКОГО ДВИЖЕНИЯ В ГАЛИЧИНЕ ч.III.1

  III. „ВЕСНА НАРОДОВ" 1848 - 1849. 50-е годы - ГОДЫ РЕАКЦИИ
  1.РЕВОЛЮЦИЯ
  Революция 1848- 1849 гг. вызвала бурный подъем национального движения и политической активности во всех славянских землях Империи. С первых же дней она нашла отклик и в Галичине. Оживилось движение крестьян, надеявшихся на коренное изменение своего тяжелого положения. Подняло голову польское национальное движение. В этих условиях австрийской администрации не оставалось ничего другого как искать союзников. Революционные годы, 1848 - 1849, стоят особняком в истории русского движения в Галичине. Из гонимых, отданных на произвол польских помещиков на местах, галицкие будители на короткий срок вдруг становятся союзниками зашатавшейся империи. Страх псред оживлением польского революционного движения заставил австрийскую администрацию пойти на уступки национальному движению русинов.
  
  Галицкая национальная интеллигенция оказалась совершенно неподготовленной к такому повороту событий. Я. Головацкий, Н.Устианович, И.Вагилевич сидели в своих глухих приходах, Зубрицкий был уже стар и политиком не был. Никакой политической программы русинов не существовало - и „уряду" легко было найти наиболее покладистых представителей еще недавно гонимого племени. Наметившееся вначале сближение передовых деятелей русинов с польскими демократами вскоре оказалось невозможным, т.к. последние вообще отказывали русинам в самостоятельном национальном существовании и причисляли их к польским племенам [107, с.58].
  
  В польский лагерь перешел только Вагилевич. [Подробнее см., напр., 107]. 2 мая 1848 г. оформился политический орган галицких русинов - была создана „Головная руская рада" из 66 человек, в нее входили мелкие чиновники, интеллигенция, представители низшего и высшего духовенства, студенты. Председателем был избран епископ Григорий Яхимович [115, с.475], как мы увидим дальше, деятель либеральный, но весьма осторожный. Печатным органом Рады стала газета „Зоря Галицкая" - первая газета русинов. По призыву Рады на местах стали создаваться ее филиалы, местные рады, порой более решительные, чем Головная. Их было организовано около 50 [98, с.476].
  
  В революционные 1848 - 1849 годы были остро поставлены насущные вопросы экономической, национальной и культурной жизни Галичини. В своей экономической программе "Головная руская рада" предусматривала ряд умеренных прогрессивных преобразований [98, с.475].
  
  В революционные годы окончательно был решен вопрос о невозможности выступления единым фронтом русинов и представителей польских буржуазно-шляхетских кругов, отрицавших национальные права русинов. Агитация деятелей пропольского Русского Собора, несмотря на участие в его работе Вагилевича, не получила поддержки крестьян, которых пытались уверить, что паны благодетельствовали крестьянам до прихода немцев, пруссаков и москалей, т.е. до разделов Польши [107, с.58], ни будителей, которых пугали Москвой. Знаменательно, именно на материалах Русского Собора видно, как польскими панско-шляхетскими кругами в Галичине была взята на вооружение только набиравшая тогда силу теория украинского национализма. На страницах органа Собора „Дневника Русского" мы находим большую статью, подписанную инициалами Ф.С., в которой дается своеобразная концепция истории Руси, начинающейся с Киевской Руси. Татарское иго принесло разделение Руси на две части, из которых одна прозябала под турецким игом, а другая процветала под польско-литовской эгидой. Фанатизм иезуитов вызвал ненависть и возмущение народа. И тут явился пан Хмельницкий, в невзгодах неразумный, дикий, необузданный в мести. В истории Малороссии только два человека понимали, что необходим союз с Польшей и недопущение влияния России - это Выговский и Мазепа. Последний хотел „скинуть ненавистное ярмо", это ему не удалось. „Русь" (т.е. Украина) подпадала под власть России и потеряла свои свободы [107, с.59]. Разумеется, такая концепция была неприемлема для галицких будителей.
  
  Важнейшим был вопрос о национальной самоидентификации русинов. В воззвании к народу „Головная руская рада", сообщая о предоставлении императором конституции, впервые в официальном заявлении утверждала: „Мы, русины галицкие, принадлежим к великому русскому народу, который говорит на одном языке и составляет 15 миллионов, из которого два с половиной миллиона населяют Галицкую землю"- [98, с.475]. Это заявление соответствовало тогдашним воззрениям галицких будителей, причислявших себя к малорусскому (т.е. по нынешней терминологии украинскому) племени. Так, в своей брошюре Головацкий писал, что русинское или малорусское племя (russinische oder kleinrussische Stamm) после великоруссов самое сильное, по Шафарику оно насчитывает 10370000 живущих под русским скипетром и 2774000 под австрийским [143, с.З] „Нарід Руский" располагатся „з поза гір Бескидских за Дон" - сообщается в „Русалке Днестровой" [118, с.IХ]. Но это были лишь частные мнения. Официально провозгласить их стало возможным только в революцию. Однако эту точку зрения посланцы русинов не решились отстаивать перед губернатором края Ф.Стадионом. Когда депутация русинов, состоявшая из 6 членов, пришла к Стадиону, он спросил их: „Кто вы?" Они ответили на это: „Мы рутены" (Wir sind Ruthenen). Стадион возразил на это: „Такой ли вы народ как население России?" Они отвечали: „Население России есть схизматическое, мы к нему себя не причисляем". Стадион спрашивал их далее: "Какое письмо (т.е. шрифт) употребляете вы?" Они ответили: ,,У нас есть старое церковное письмо". Стадион опять спросил: „А может быть, что это такое письмо как гражданка в России?" Депутация не могла дать удовлетворительного ответа, так как не знала истории русского письма. Об этом разговоре через десятилетия поведал деятель русского движения Богдан Андреевич Дедицкий [122, с. 122]. Об этом эпизоде с горечью и стыдом говорит в своей статье 1866 г. Иван Григорьевич Наумович, один из наиболее ярких лидеров русского движения в Галичине XIX в. „В 1848 г. нас спрашивали: кто мы?, мы сказали, что мы всесмирнейшие рутены. Господи! если бы праотцы наши узнали, что мы сами прозвали себя тем именем, каким окрестили нас во время гонения наши найлютейшие враги, они в могилах зашевелились бы... Мы клялись душою-телом, что мы не русские, не Russen, что мы так себе, рутены, что граница наша при Збруче, что мы сторонимся от Russen, как от окаянных шизматиков, с которыми ничего общего не хотим иметь. Какое ваше письмо? - допрашивали нас далее. Мы сказали, что письмо наше такое, как в церковных книгах, и опять душой-телом отрекались гражданки, будто она Serbisch-russische Civilschrift и чужая нам. Так никого удивить не может, если нам, рутенам, некоторое время после того, не позволили употреблять ни русские выражения, ни русскую гражданку, ни русскую скоропись, а допустили лишь, чтобы нам, как рутенам, свободно было писать просьбы в ведомства и суды и печатать книги церковной кириллицей и таким языком, на каком говорят в окрестностях ведомства и суда по торгам и корчмам. И почему же мы не сказали, в 1848 г., что мы русские, что граница наша не Збруч, но что она идет дальше Днепра? Мы не сказали этого для того, чтобы правительство не опасалось, чтобы мы, связанные тысячелетней историей, церковным обрядом, языком и литературой с великим русским народом, не пожелали оторваться от Австрии. Мы опасались в 1848 г., что нас, как русских, не допустят к конституционным свободам и как слабеньких придушат так, что не дохнем русским дыханием... Нам русским никогда не приходила мысль оторваться от Австрии, с которой нас связала судьба и вяжет постоянно надежда лучшей будущности..." [122, С.231]. Автор этой филиппики, И.Наумович, в 1848г. не мог еще сказать ничего вразумительного - двадцатидвухлетний семинарист вступил тогда в польское „Общество братьев", провозглашавшее братство русинов и поляков, и попробовал вести пропаганду среди крестьян. Но первое же столкновение с ними кончилось комически. Пропольские речи юного семинариста вызвали хохот слушателей. Наконец, один из крестьян спросил: „Чи вы, паничу, не русска детина. Ваш тато ходит на службу Божу до церкви, що вы за такой поляк?", другой сорвал с головы Наумовича конфедератку и бросил в Днестр, а какой-то парень попробовал просто подраться с семинаристом, который не смог произнести ничего внятного. По словам самого Наумовича, этот случай произвел переворот в его воззрениях [85, с. 13]. О единстве русского мира и о русинах как части его заявил, кажется, в 1848 г. только черновицкий униатский священник Спиридон Литвинович, бывший позже галицким грекокатолическим митрополитом [ 15].
  
  Во время революции впервые был поставлен вопрос о национальном размежевании русинов и поляков в Галиции и выделении Восточной Галиции вместе с Северной Буковиной, тогда в нее входившей, в отдельную провинцию. Это трсбование было выдвинуто „Головной руской радой" 9 июня 1848 г. в обращении к императору [98, с.477], вопрос позднее был поставлен перед министерством внутренних дел и в рейхстаге, его поддержали местные рады - к концу января 1849г. было собрано более 200 тысяч подписей [98, с. 477]. В поддержку этого требования выступил со своей брошюрой „Границы между русским и польским народом в Галиции" Д.И.Зубрицкий. Брошюра вышла в 1849г. на польском и немецком языках [151, 152]. В январе 1849 г. делегация русинов Закарпатья во главе с А.И.Добрянским вручила императору петицию об объединении Восточной Галиции и Закарпатья. С подобной петицией в апреле выступила и „Головная руская рада" [98, с.483]. Однако правительство игнорировало эти требования, рейхстаг вообще 4 марта 1849г. был распущен [98, с.477]. Более того, Буковина, в которой официально была разрешена православная церковь, перестала быть частью Галичины, а конституцией 4 марта 1849 г. была провозглашена коронным краем [98, с.483]. Галичина осталась в составе Галиции, в западной части населенной поляками, что позволило правительству после краткого испуга вновь отдать галичан во власть польских панов.
  
  Насущными вопросами в Восточной Галичине были вопросы национальной культуры, испытывавшей, как мы вилели, жестокий прессинг польско-австрийской администрации. Революция открыла новые возможности для развития национальной культуры русинов, а последующей реакции не удалось свести на нет ее плоды. Впервые начала выходить на "руском" языке пресса {Заметим попутно, что „руский" язык, порой самими галичанами называемцй „малоруским", а советскими украинскими историками переводимый "украинский", был во время революции весьма пестрым и порой достаточно далеким от украинского языка Тараса Шевченко.}. Идея выпуска галицкого периодического издания носилась в воздухе еще до взрыва революции в Вене 13-15 марта 1848 г. Эту идею поддерживал либерально относившийся к национальному движению русинов губернатор Галиции в 1847 - 1848 гг. немец граф Стадион (недаром замененный в июне 1848 г. венской администрацией на преданного династии поляка В.М.Залеского) [98, с.471]. Так, Д.Зубрицкий пишет Я.Головацкому 2/III 1848 г. в село Хмелевое, где тот был священником (Приводим текст без перевода): „Уже за несколько недель назад некоторые из наших Русских ревнователей начали под влиянием Ставропигианского Института советовать об издании Русскаго Журнала на нашем диалекте. Г-н Губернатор, который и для Ставропигии, и для нашего народа благорасположен, настаивает на этом и обещался исходатайствовать позволение в Вене... Начали меня хлопотать... чтоб я занялся редакциею... Вот новая забота! Новый труд мне старому человеку, над могилою, который едва ли две или три строки писал на Малорусском наречии!" [57, с.22]. Зубрицкий склонен был все же дать свое согласие, из этого плана однако ничего не вышло, а революционные события поставили на повестку дня издание не развлекательного журнала, а политической и литературной газеты. Ею стала „Зоря Галицкая", выходившая с 15 мая 1848г. под редакцией Антония Павенцкого. После 19 декабря 1848 г. редактором стал Ив.Гушалевич [111, с.611]. С июля 1849г. начал выходить официальный орган „Галичо-Руский Вестник", под редакцией Николая Устиановича. Были основаны и начали выходить также газеты „Новины" и „Пчола".
  
  13 сентября был издан патент об открытии кафедры „руского" языка во Львовском университете, кафедра была открыта с начала 1849г. и профессором был приглашен Я.Головацкий. В том же 1849 г. он издает свою Грамматику руского языка [36]. И в этом, и в другом случае речь идет о „руском" („малоруском") языке, как определяет его Головацкий (с.7). В правописании использована „максимовичевка", сам язык, как видно даже при беглом знакомстве, довольно сильно отличается от современного украинского языка, как и языка Шевченко {{1} Вероятно, к подобной близости не стремился и сам Головацкий. Указывая на особенности произнесения отдельных букв в словах в разных частях Галичины, Головацкий среди прочего, например, замечает (буква „о" читается как „и" - Н.П.) : „На Оукраине говорят: возьме, только, сколько зам. возмє, только, колько" [36, с.19]. Впрочем, в научной литературе отмечается, что Грамматика Головацкого оказала позитивное влияние на южноукраинские грамматики 2-й пол. XIX - нач. XX вв. [42, с. 165 - 167].}. Поскольку разрешена была только церковнославянская азбука, книга напечатана кириллицей. Грамматика употреблялась в качестве учебника в школах и имела „технические выражения, заимствованные из великорусских грамматик" [122, с,175].
  
  В 1849 г. возникла идея создать Народный дом. Мысль подал священник Лев Трещаковский. Во Львове нужно построить специальное здание, в котором могли бы сосредоточиться все средства, способствующие духовной жизни -библиотека, музей, место для различных собраний и т.д. Делом постройки и сбором пожертвований занялась „Головная руская рада", а когда она была распущена, в 1851 г. дело было передано комитету из 10 членов и, наконец, в том же году император Франц-Иосиф собственноручно заложил первый камень [122, с. 153]. Народный дом оставался национально-культурным центром вплоть до 1939 г. Пожалуй, одним из наиболее важных культурных явлений революционного периода было создание Галицко-русской матицы. Культурно-просветительные общества, Матицы, к 1848 году уже существовали у сербов, чехов, хорватов, лужичан. И в момент национального подъема весны 1848 г., 17 мая на заседании „Головной руской рады", советник краевой бухгалтерии Иоанн Гуркевич предложил основать Матицу по образцу других славянских матиц и представил проект ее устава. Предложение было принято, и 4 (16) июня председатель Рады провозгласил основание Матицы и предложил присутствующим участвовать в сборе фонда для издания „общеполезных книжек народных руских" [38, c.VIII, см. также 103]. Издательская деятельность с того времени и вплоть до 1939г. стала главной задачей Матицы, хотя собственной типографии ей так и не пришлось иметь. Согласно уставу членами ее могли быть как организации и общества, так и отдельные лица без различия сословия и веры. Только члены правления должны были быть обязательно „обряду греческого", что исключало в дальнейшем возможность полонизации общества.
  
  Однако вновь организованное первое галицкое научно-просветительское общество не имело базы для своей работы. Необходимо было собрать национальные научные силы, и первую идею Собора русских ученых подал в „Головной руской раде" Николай Устианович. Собор состоялся в октябре 1848 г. На съезде присутствовало 99 ученых, работало несколько секций, были поставлены серьезные животрепещущие вопросы. На первом же заседании председатель Матицы Михаил Куземский подчеркнул, что для народного просвещения нужны книги, и именно издание необходимых книг должна осуществлять Матица силами собравшихся здесь ученых. На заседании секций были приняты знаменательные решения. Так, „Отдел любомудрия и наук природы" занимался составлением программы обучения философии, и на нем было решено приобрести новые книги из России по философии, математике и физике по одному экземпляру за счет членов секции.
  
  Председатель секции истории и географии Антоний Степанович Петрушевич поставил вопрос о планомерном изучении истории родного края, его прошлого как части истории всей Руси.
  
  На секции училищ была утверждена программа обучения, причем среди языков европейских предполагалось во втором классе изучать русский литературный язык. Наконец, секция языка и словесности под председательством Я.Головацкого занималась проблемами того самого „руского" языка, на котором должны были издаваться труды Матицы и вестись преподавание. В своем докладе на секции Головацкий говорил, что „мова" (язык) в общем значении „руская" делится на три языка - южноруский (малоруский), или как у нас говорят „руский", великорусский и белорусский, однако в Галицкой и Угорской Руси есть наречия, которые не совсем сходны с малорусским (украинским). Секция попыталась выработать единые правила, первым из которых было: „мы должны держаться того языка, каким наш народ говорит, но в то же время считаться с этимологией {Галицко-русские деятели придавали особое значение этимологическому правописанию (принятому в России до 1918 г.), особенно букве „ять". Читаемая в русском языке как „е", в украинском как „и", в польском как "я" и т.д. Буква „ять" как бы сохраняла корни древнеславянского единого языка. На протяжении десятилетий советской власти в Галичине старые "русские" деятели сохраняли порой в переписке этимологическое правописание вплоть до своей кончины.}, если понадобится". Алфавитом признавалась как кириллица,, т.е. буквы церковнославянские, так и гражданская азбука (принятая в России с Петра Великого), некоторые гражданские буквы снабжались фонетическими значками. Авторам оставлялось право не придерживаться принятого правописания. На пленарном заседании было создано „Общество просвещения народного", включавшее в свой состав Галицко-русскую матицу, однако только сама Матица стала живым действующим учреждением, прибавлявшим в 50-е годы к своему названию лишь громкий титул общества [103, с 64 - 65]. Основная часть Матицы были Галичане, и притом небогатые, никакой помощи извне она не получала на протяжении всего своего существования. Хотя при основании было постановлено, что Матица будет иметь свою типографию, осуществить этот план ей не удалось. Историю основания Матицы мы находим в сборнике, изданном Я. Головацким. Годом издания помечен 1850 [38]. Вероятно, книжка вышла в самом начале года или издание задержалось - сборник носит № 5 изданий Матицы, а упоминавшаяся грамматика Головацкого вышла в 1849 г. и носит № 6.
  
  Как видим, революционные годы прошли еще под знаком развития местной культуры и языка, даже близость с Украиной, кажется, лишь раз была громко провозглашена. И тем не менее для русского движения это были важнейшие годы. Основанный тогда Народный дом и особенно Галицко-русская матица {Украинские ученые очень не любят называть Матицу Галицко-русской. По их терминологии, это украинская "Галицько-руська" матиця [см., напр.. 132, т.2. С.450].} стали наряду со Ставропигийским институтом почти на столетие культурными центрами русского движения. Когда были сняты, хотя и на короткое время, жесткие административные заслоны, началось мощное проникновение русской культуры и литературы в затхлую до того жизнь Галичины, причем скорее надо говорить не только о собственно русской литературе, но о литературе из России, и из Украины как части ее. Так, И.Борисикевич издал в 1849 г. „Марусю" Г. Квитки-Основьяненко, Я.Головацкий поместил в „Пчоле" статью о Иване Котляревском (1849, № 3, с.37-41) [98, с.479], а также посчитал необходимым перевод „Тараса Бульбы" Гоголя на родной язык галицкого крестьянина. Он поручил это сделать своему брату Петру в начале октября 1849 г., а в ноябре перевод уже был представлен в цензуру. (С некоторыми отступлениями от текста и добавлениями книжка вышла только в 1851 г., год издания указан 1850 и переводчик помечен лишь инициалами из опасения быть обвиненным в русофильстве) [70, с. 37 - 39]. Весь тираж был быстро раскуплен. На страницах „Галичо-руского вестника" в 1849 г. были напечатаны рассказы Даля „Легко пришло и легко ушло" и "Рождество и служба", рассказ Соллогуба „Нечистая сила". Не считая упоминавшейся нами оды "Бог" Державина, изданной Зубрицким в 1830г., это были первые произведения русских писателей, напечатанные в галицких изданиях [70, с.46]. В 1848 г. Богдан Дедицкий {Как он сам себя назвал много позднее, „галицко-русский поэт-дилетант" [70. c.51].}, по собственному признанию, „передал ужасными стихами „Слово о полку Игореве", которое и было напечатано Гушалевичем в его журнале „Пчола" в 1849 г. [61, т. 1, с.49, № 580], причем сам Дедицкий позднее удивлялся, как мог Гушалевич, напечатать „такой фальсификат" на страницах своего журнала [70, с.50-51]. Зимой 1849 г. Дедицкий написал поэму „Конюший", в которой „дерзнул подражать поэме Лермонтова „Боярин Орша" [70, с.51].
  
  Уже на этих немногочисленных примерах - а их много больше - мы видим тягу галицкой интеллигенции к России, ее культуре, языку, литературе. Эта тяга проявлялась вопреки антирусскому направлению политики австрийской администрации. Именно в революционные годы естественно, стихийно складывались основы будущего русского движении, складывались не вопреки фольклорной языковой, а отчасти и и культурной близости с „Малороссией", т.е. Украиной - она сохранялась и даже крепла, а расширяя эту близость, до границ всего русского племени. Тогда же, в революционные годы, складывался и круг будущих „русских" деятелей Галичины. В своем труде Ваврик называет наиболее известные имена [8, с.32 - 44]. Среди них Николай Леонтьевич Устианович (1811 - 1885), Богдан Андреевич Дедицкий (1827-1909), Иоанн Николаевич Гушалевич (1823-1903), Антоний Степанович Петрушевич (1821 - 1913), Михаил Иванович Малиновский (1812 - 1894), Антоний Любич Могильницкий (1811-1873), Иосиф Петрович Лозинский (1807-1889), Иосиф Васильевич Левицкий {1} (1801—1860), Василий Сепанович Ильницкий (1823 - 1891), Василий Дамианович Ковальский (1826- 1911), только что отошедший в 1848 г. от своих польских порывов тогда еще семинарист Иоанн Григорьевич Наумович (1826 - 1891). Многие из этих представителей, по формулировке Ваврика, „галицко-русской письменности", станут в 50-е годы активными деятелями русского движения, а в 60-е его политической базой {К деятелям русского движения принадлежал, безусловно, среди других и брат Я.Ф.Головацкого Иван, врач в Вене (1814-1899). Именно он в 1846 - 1847 годах издал альманах „Венок русинам на обжинки", где он поместил часть материалов из запрещенной „Русалки".}. Наиболее яркими лидерами в 50-е годы были, безусловно, Денис Иванович Зубрицкий (1777 - 1862) и Яков Федорович Головацкий (1814-1888).
  згорнути/розгорнути гілку відповідей

  • 2004.07.09 | Рюген

    ОЧЕРКИ ИСТОРИИ РУССКОГО ДВИЖЕНИЯ В ГАЛИЧИНЕ ч.III.2

    2. ГЛУХИЕ 50-е
    Поражение революции означало для Галичины потерю теx надежд, которые на нее возлагались. „Революция ускорила улучшение состояния нашего поселянина и то есть единственное ее благое последствие", - писал М.П.Погодину Зубрицкий в сентябре 1848г. [106, с.185]. Однако отмена барщины на деле едва ли не ухудшила положение крестьянина, т.к. он лишился прав на сервитуты, т.е. луга и пастбища („лиса и пасовиска"). И в апреле 1858 г. тот же Зубрицкий с горечью напишет, что множество крестьян, „уже обнаженных, брошенных по городам и местечкам", что „настоящее их состояние незавидное, а будущая судьба Богу только известна". „Легче было отработать один или два дни в неделю барину, употребив к тому домашнюю челядь, как теперь платить огромные подати" [111, с.609]. Едва оправившись от испуга, вызванного революцией, венское правительство вернулось к своей традиционной политике - тесному союзу с польской помещичьей верхушкой в Галичине. В 1849 году губернатором назначается Агенор Голуховский, граф, сторонник полонизации края. (Недаром „Голуховский запретил Матице и редакциям русских газет употреблять гражданский шрифт и выражения, заимствованные из общерусского литературного языка" [122, с.169] {В начале 1852 г. последовало официальное цензурное предостережение, чтобы „не употреблять московских слов под опасением запрещения". Об этом Зубрицкий писал Погодину [111, с.587. См. также 58, c.LVI].}. Постепенно сводились на нет приметы оживления национальной жизни, возникшие в революционные годы. В 1851 г. была распущена „Головная руская рада", „Зоря галицкая" с 1 марта 1853 г. стала исключительно литературной газетой, а в 1857 году вообще прекратила существование [111, с.611; 58, c.LXVIII]. О тяжелой картине послереволюционной реакции писал в частном письме Ганке в 1855 г. Я. Головацкий. Ганка переслал письмо через Гильфердинга редактору-издателю „Русской беседы", и так письмо попало на страницы русского журнала. Головацкий с горечью пишет, что перестают выходить главные периодические издания, задерживается печатание книг, не выходят даже учебники. В заключение ученый пишет знаменательные слова: „Несчастный год, поправший Галицию неурожаем, дороговизною, губительною язвою на людей и помором на скот, а литературу злобными, односторонними, краткозракими, самолюбивыми людьми" [104, с.94-95]. Много позднее Головацкий писал о Голуховском: „Под его руководством выработана была отмена сервитутов, т.е. права бывших крестьян на леса и пастбища, исключительно в пользу помещиков к крайней обиде простого народа..." Голуховский всеми силами препятствовал разделению Галиции на русскую и польскую половины [37, с.18-19].
    
    Однако духовная и культурная жизнь в этих трудных условиях продолжалась, и в это десятилетие складываются основы русского движения, которое получило прозвание „москвофильство" или „руссофильство", а деятели его именуются руссофилами и москвофилами. Украинская историография, как досоветская львовская, так и советская, не жалеет черной краски при упоминании о москвофилах. Напр., "лидеры „москвофильства",.. выслуживались перед русским царизмом. Одновременно они пытались добиться расположения польской шляхты, австрийских господствующих слоев" [88]. Москвофилы „субсидировались царской администрацией" [132, т.2, с.551], „были далеки от русского народа" [99, с.202] и т.д. Наибольший накал вызывал, прежде всего, языковой вопрос, проблема литературного и научного языка Галичины. Готового украинского языка науки тогда еще не существовало, галичанам пришлось бы только участвовать в его создании. Следует возвратиться к церковно-славянскому языку, языку богослужения? Или развивать язык, которым говорит народ... но где? Под Киевом или на Лемковщине, где местное наречие ближе подходит к формам русского литературного языка, или, наконец, обратиться к уже давно сложившемуся русскому литературному языку. Это, казалось бы, наиболее естественное решение вызывало наибольшее отторжение всех противников москвофилов, ибо, если литературный и научный язык един для всей территории древней Руси - Малой, Белой, Червонной, - то, следовательно, это единый народ, а следовательно, украинцев как отдельной нации, противостоящей „москалям", тоже нет... Поэтому-то становится понятным то, что наибольший гнев у оппонентов руссофилов вызвала деятельность даже не откровенно отстаивавшего свои руссофильские взгляды престарелого Зубрицкого, как мы увидим чуть ниже, много сделавшего в 50-е годы для русского движения, а Якова Федоровича Головацкого, который, по формулировке Свистуна, „сначала стоял на правительственной точце зрения и намерял образовати отдельный южно-русский язык, но по мере того як росширял свои исторический, языкословныи и литературный сведения, начал опускати защищаемые ним взгляды и склонятись в сторону одного общерусского литературного языка и одной общерусской словесности" (сохраняем специфику языка Свистуна) [122, с. 174]. Сподвижник Маркиана Шашкевича, один из „Русской Троицы", издатель „Русалки Днестровой", которого позже назовут "Галицким Ломоносовым", лингвист, историк и этнограф, с начала 50-х годов Головацкий был потерян для сторонников украинского языка в Галичине. „Надежд, которые возлагали на Якова Головацкого Русины, он как профессор университета не оправдал. В идеалах молодых лет он скоро изверился" [57, c.CIV]. „Изменениям взглядов" Головацкого посвятил большое исследование М. Возняк [18]. По мнению советского историка М.Й.Шалаты, после 1849 года Головацкий „навсегда свернул с правильного пути"; как утверждает советский украинский историк А.Пашук, он был центром конспирации кружка галицких москвофилов, действовавших в пользу царизма [105, с. 153] и т.д.
    
    Однако зададимся вопросом, правильно ли вообще говорить о переходе на москвофильские позиции Головацкого или кого-то из его сподвижников. В 50-е годы в той или иной степени к „русскому" движению принадлежали едва ли не все будители не только Галичины, но и Закарпатья. (Во главе с Александром Васильевичем Духновичем, которого украинские авторы упорно стараются представить украинским педагогом и общественным деятелем, поскольку замолчать его деятельность просто невозможно) {Как пишет Я.И.Грицак, общественно-политические взгляды Якова и Ивана Головацких „постепенно эволюционировали в сторону „москвофильства". В этом отношении они разделили судьбу большей части деятелей первой волны украинского национального возрождения в Галичине 30 - 40-х годов ХIХ в." [42, с.53].}. В решении вопроса о литературном языке Галичины будители с начала 50-х гг. отходят от „руского" языка, признанного габсбургской администрацией во время революции за национальный язык галичан, на котором выходили официальные документы, а также пресса и литературные произведения. Это язык, близкий нынешнему литературному украинскому языку, хотя и не идентичный ему. Начинаются поиски путей создания литературного и научного языка. Этапы этих поисков ярко отразились на научном творчестве Головацкого. Он обращается при выборе форм языка, на котором писал научные работы, не к современным образцам украинской художественной литературы, а к старинным памятникам, на некоторое время переходит в своих работах на так называемое „язычие" - смесь народного, древнерусского, церковно-славянского и русского языков, а к началу 60-х годов в печатных работах переходит полностью на русский литературный язык. В то же время позднее он писал, что „никто из поборников общерусского языка не чуждался и не чуждается народного говора. Все они признавали и признают необходимость писать популярные сочинения на местном наречии для лучшего понимания полуграмотного или вовсе неграмотного народа. Но каждый писатель должен стремиться образовать народ, развивать и обогащать язык на природных, естественных и присущих ему началах, очищать его от чуждого, наносного хлама, пополнять все утерянное в лексическом и грамматическом отношении словами из того языка, который лучше сохранил свою чистоту, то есть славяно-русский или общерусский. На этой дороге народ остаемся русским, цельным народом..." [37, с. 68 - 69].
    
    Этапы освоения русского литературного языка, пройденные Головацким за 50-е годы, растянулись в целом и в научной, и в художественной галицко-русской литературе на десятилетия. До конца ХIХ в. господствовавшим оставалось язычие. Этот „особый русский язык", как назвал позднее осудивший его Пыпин, до недавнего времени считался „москвофильским" явлением, инспирированным М.П.Погодиным, и зачастую Я.Головацкого обвиняли за приверженность „язычию". Лишь недавно была сделана попытка проследить у Головацкого в этом вопросе славянофильские тенденции [42, с.22 -24. См. также 104, с.99 - 100]. Нам думается, что устойчивое присутствие ,,язычия" в галицко-русской литературе можно объяснить тем, что значительным его элементом был церковно-славянский язык, язык богослужения. Писателями часто были священники, а читателями их прихожане, хорошо понимавшие язык батюшек, хотя и не говорившие на нем. Степень близости к разговорному народному языку, как и к русскому литературному, в каждом конкретном случае была очень различной. Нельзя забывать и того, что в 50-е годы будителям приходилось подделываться под официальный „рутенский" язык {„Приказано было составлять учебники на галицко-русском (рутенском) жаргоне" [37, с.53].} - иначе книгу не пропустила бы цензура, отмененная во время революции и возрожденная после ее поражения. Недаром гражданка была запрещена и книги печатались в значительной мере церковно-славянской кириллицей.
    
    Против утверждения, что Погодин „виновен" в pacnpo-странении „язычия", говорит не только то, что оно легко привилось и долго сохранялось, но и факт, что сходные явления наблюдались и в Закарпатье, хотя в менее резкой форме. Там „русский язык, мало чем отличающийся от русского литературного языка (т. наз. подкарпатская разновидность русского литературного языка)" утвердился в произведениях карпато-русской письменности во 2-й пол. XIX в. [34, с.67] {Языковой проблеме Закарпатья посвящено серьезное исследование крупнейшего карпатского языковеда, фольклориста и историка проф. Георгия Юлиановича Геровского (1886-1959). Труд был опубликован на страницах чешского журнала в 1934 г. на чешском языке. В 1955 г. перевод с чешского вышел отдельной книгой в Москве [34]. К сожалению, подобного труда по проблемам языка Галичины доныне нет.}. В Галичине этот процесс запоздал.
    
    Наряду с Головацким, лидером русского движения в Галичине в 50-е годы оставался Зубрицкий, не переживший языковых изысканий и опытов, а однозначно стоявший за русский литературный язык как язык культуры и науки в Галичине. Понимая, как важно, чтобы исторические корни общерусского единства были известны галицкому читателю, престарелый Зубрицкий предпринимает труд по древней истории Галичины. В июне 1851 года он возобновляет переписку с М.П.Погодиным. „Три года - пишет он, - я не имел удовольствия переписываться с Вами, Милостивый Государь... Наша революция помешала все сообщения с Россией, и она остается для нас опять terra incognita - а мы никогда не нуждались столько в помощи Русских ученых как в настояшее время" [111, с.584-585]. И далее Зубрицкий сообщает своему московскому другу, что им уже составлена „родословная карта всех князей Рюрикова поколения...слишком 670 лиц", а также окончена первая часть Истории Галичского княжества. Причем ученый пишет на русском литературном языке, стараясь „по возможности избежать и Хохлацизмов, и Полонизмов" [111, С.586]. Более того, считая, что народное наречие не годится для языка научных трудов, во втором томе своей „Истории" он даже обмолвился знаменитой фразой, назвав его „областным наречием галицкой черни" [54, т.2, с.47. См. также 108, ч.1, с.57]. Украинские историки в своих обвинениях Зубрицкому, разумеется, любят вспоминать эту цитату {Так, напр., Г.Ю.Гербильский пишет: "В национальном вопросе Зубрицкий стоял на погодинских позициях, признавая российский („русский") народ единым народом от Карпат до Тихого океана, а украинский язык наречием единого российского. Отсюда его отрицательное и презрительное отношение к украинскому языку, который он называл „областным наречием галицкой черни"... Пресмыкаясь перед российским самодержавием, Зубрицкий оставался верноподданным габсбургской монархии..." [3l.c.80-81].}.
    
    Ученый возлагал большие надежды на свой труд. „Если же мы, - пишет он Погодину в том же письме, - успеем бросить в народ несколько сот экземпляров Истории, тогда мы упрочим навсегда русскую стихию; ибо невежество в этом отношении доселе было неимоверное" [111, с.588]. Эти надежды, однако, не сбылись. В 1852 г. вышли первые два тома, но расходились они плохо, разумеется, в школы их не допустили. И более того, на подписавшихся на них, как сообщает Нил Попов, правительство стало смотреть „как на своих противников, так что многие из них отказались от вторичной подписки, боясь, чтобы их имена не были обнародованы". Собирание подписчиков на третий том было вообще запрещено не только в Галичине, но и в Закарпатье. Он, правда, вышел в 1855 г. Но четвертого тома Зубрицкий ныпустить уже не смог, он заменил его отдельным трудом „Аноним Гнезенский и Иоанн Длугош" [111, с.543; 53]. В России труд Зубрипкого распространения не получил, а „Аноним Гнезенский", вышедший в количестве 200 экземпляров, уже в конце XIX в. составлял в России библиографическую редкость [111, с.544].
    
    Вокруг престарелого Зубрицкого группировались галицкие будители. В порыве восторженности он назвал свой кружок в письме к Погодину „Галичорусской Погодинской колонией", а себя „Атаманом Погодинской колонии в Галиции" [111, с.597, 598]. Однако не стоит преувеличивать роль Погодина в становлении „москвофильского" направления в культуре Галичины (хотя этот термин возник в 60-е годы наряду с термином „украинофильство", „украинофилы", которых в 50-е годы еще вообще не существовало.) Симпатии, интерес к русской культуре, близость языка, красота русской классической литературы был, очевидно, достаточно широк, поскольку на страницах галицкой прессы появляются все чаще произведения русских писателей, правда, в „передруках". Это не переводы на родной язык, а лишь замена некоторых форм, скорее всего для того, чтобы обеспечить прохождение текстов через цензуру. „Перепечатками или передруками, - писал позднее Богдан Дедицкий, - следовало бы назвать все наши переводы из Московского, так как вся работа наших переводчиков состояла преимущественно лишь в том, что московские формы слов, например: „что, как, это, очень, святой, ходит, идет" переводили на наши: „що, як, то, дуже, святий, ходити, йде" [70, с.47]. В 50-е годы галицкий читатель познакомился со стихами Пушкина, Языкова, Хомякова, баснями Крылова [70, с.46]. И, вероятно, Зубрицкий был прав, когда писал Погодину в мае 1852 г.: „Что касается нашей литературы, образования и других обстоятельств, -невзирая на препятствия, запрещения и недостаток книг, хотя и медленно, все поступает к лучшему, и будущее поколение сулит нам прекрасные плоды. Юношество читает с восхищением русские книги, вникает в язык, понимает его и подражает ему, и теперь, хотя бы и запрещено было преподавать русский язык, что, может быть, и последует, то уже раз возникшее стремление не остановится" [111, с.588]. Продолжала выпускать свои издания Галицко-русская матица. Если в первые полтора года было выпущено только 6 книг, то к началу 60-х гг. их уже насчитывалось приблизительно 30 [103, с.66], причем среди них много учебников [124, с.210-211]. На страницах периодической прессы постоянно мелькают имена будущих „москвофилов" - Наумовича, Петрушевича, Гушалевича, Устиановича. Разбуженное революцией русское движение набирало силу. Особняком стоит попытка молодого Северина Шеховича издавать якобы на русском литературном языке сначала в 1853 г. женский журнал „Ладу", а затем ежемесячный журнал „Семейная библиотека", выходивший два года в 1855 - 1856 гг. и тоже прогоревший. Зубрицкий весьма критически отзывается о Шеховиче, называя его ненадежным вертопрахом [111, с.596]. И знаменательно, что в проспекте „Лады" Шехович предлагает подписчицам выпускать журнал „латинскими черенками" и просит их „выразити свою волю". В 60-х годах он участвует в украинофильских изданиях, а в 1871-1872гг. издает „Господаря" „латинскими черенками" [58, с.LXXV-LXXVI] {Левицкий сообщает даже, что в конце 50-х годов Шехович в своих доносах в министерство предлагает между прочим введение в „руское" письмо латинского алфавита [61, т.1, с.77 Nr. 803].}. Но опасность „Абецадла" подступила к галицким будителям не от Шеховича. В 1859 г. наступление на кириллицу в ее гражданском и церковно-славянском обличьи начал губернатор Галичины Агенор Голуховский. Акция была, казалось, надежно подготовлена и рассчитана на внезапность. По заданию Министерства культов и образования Империи известный чешский будитель, австрийский чиновник, Йосеф Иречек выпустил в начале 1859 г. на немецком языке брошюру [144]. В ней русинам предлагалось писать латинскими буквами. По всей вероятности, сам Иречек был введен в заблуждение и уверен в том, что вопрос о латинском алфавите для Галичины уже решен и нужна лишь форма правописания - он и предложил форму, скроенную по чешскому образцу [148, с.Х].
    
    Во второй половине мая 1859 г. несколько представителей галицкого высшего духовенства и деятелей образования Галичины получили брошюру вместе с предписанием, подписанным губернатором Галичины графом Агенором Голуховским 15 мая, в котором содержится приглашение принять участие в работе комиссии, созываемой министром культов и просвещения 30 мая. Весь тон приглашения, а скорее именно предписания, показывает, что вопрос уже решен, что от участников комиссии ожидают только „всестороннего исследования", какие бы улучшения можно было предпринять, чтобы способствовать пониманию этих мер в широких кругах. А также обсудить те мероприятия, которые следует провести, чтобы латиница была введена в школы уже с ближайшего учебного года [148, с.2]. В комиссию входил председатель Голуховский, митрополит Львовский Спиридон Литвинович, соборный кустос Львовского каптула (и председатель Галицко-русской матицы) Михаил Куземский, Яков Головацкий, Йосеф Иречек, Михаил Малиновский и др. -всего 12 человек. Члены комиссии вели себя архилояльно, однако, лишь двое высказались за латиницу, остальные дружно ее отвергли, причем были выставлены самые разные, но, всегда убийственные аргументы. Среди протестовавших был Иосиф Лозинский, некогда в 30-е годы, как мы помним, предлагавший галичанам латиницу. Посылая ему приглашение, Голуховский приписал, что рассчитывает на него особо, т.к. он в свое время высказался за эту идею и публично ее защищал [148, с.4]. Однако Лозинский не оправдал его надежд. По мнению Лозинского, новая орфография вызовет стойкое сопротивление „рутенской нации", насильственное ее введение расколет литературу, а ее раскол приведет к устным и печатным перебранкам и даже ссорам в лоне нации [148, с. 163- 164]. Как мы увидим, последние слова оказались пророческими !
    
    Открывая новое заседание комиссии, Голуховский прямо заявил, что введение латиницы вызвано необходимостью поставить преграду распространению великорусского языка. К большому сожалению, русины ничего не сделали, чтобы отграничить свой язык и шрифт от великорусского языка и поэтому правительство вынуждено было взять инициативу в свои руки [148, c.XIV]. Выступления участников комиссии на четырех ее заседаниях, горячие прения, которые возникли, заставили правительство отказаться от введения латиницы и лишь ограничиться распоряжением несколько модернизировать алфавит кириллицы, а также в учебниках исключить возможность употребления гражданки [148, с.203 -210]. Это был полный провал для Голуховского, он вынужден был уйти в отставку. (Хотя для его карьеры это не сыграло существенной роли, он был слишком нужен австрийской администрации - в том же 1859 г. он был назначен министром внутренних дел Империи вместо отставленного Баха).
    
    Вся работа комиссии проходила на немецком языке. В 1861 г. Я.Головацкий собрал все материалы и издал отдельной книгой во Львове в типографии Ставропигийскиго института. Книга состоит из предисловия, изложения всех четырех заседаний комиссии и текстов поданных в нее документов. Всего их 17. Среди них и текст приглашения Голуховского, и мемориал Михаила Куземского от 3 июня 1859 г., и его же протест, с которым он вышел из комиссии, и замечания, а фактически развернутые рецензии на брошюру Иречка М.Малиновского и самого Я.Головацкого и доклад Голуховского министру внутренних дел фон Баху, в котором содержится прямой донос на Куземского и др. Один экземпляр книги, хранящийся ныне в ГПИБ [148, Шифр 128 01/116], Головацкий прислал в начале 1862г. А.Ф.Гильфердингу со своей надписью. (На обл.: „Александру Гильфердингу отъ Я.Ф.Головацкаго Львовъ 18/11 862г.") Но еще гораздо раньше русский читатель был информирован о том, что пытались провести в Галичине. В шестом номере „Русской беседы", редактором которой в 1859 г. был И.С.Аксаков, появилась без подписи статья, заимствованная, как сообщается в подзаголовке, из памятной записки одного из членов комиссии. В ней содержится нс просто протест против введения латиницы, а яркая картина планомерной полонизации образования в Галичине, сопротивления ей галицких русинов. Впечатление еще усиливает подстрочное примечание редакции, говорящее о печальной картине взаимных отношений народностей, составляющих общее Австрийское отечество, о своекорыстии польской народности относительно Русской в Галиции, о том, что Вена искусно пользуется раздором, который „упрочивает существование Австрийского владычества" [115, с.81 - 82]. Разумеется, ни имя автора, ни имя „одного нашего соотечественника из Австрии", приславшего русский перевод, не указывается. Сопоставление текстов позволяет установить, что статья - сокращенный текст мемориала Куземского, полный текст которого опубликовал в своей книге через два года Головацкий. В коротеньком примечании переводчика, которым завершается публикация, сообщается о провале плана министерства, о запрещении употребления гражданских букв, даже скорописи в школах. „И все это для того только, чтоб Галицкие Русины не имели ничего общего со всеми прочими Руссами!" [115, с.92].
    
    Несмотря на гнет, в глухие 50-е все же выходят галицкие книги. И, безусловно, событием можно считать выпуск в самом конце эпохи подготовленного и изданного неутомимым Дедицким большого тома. Посвящение в начале его датировано 30 августа 1860 г., он был напечатан в типографии Ставропигийского института в том же году, частично гражданкой, частично кириллицей под тем же названием, что и прекратившая в 1857 г. свое существование газета „Зоря Галицкая". Это фактически огромный альманах более чем в полтысячи страниц [52], выпущенный специально к постановлению в митрополиты Галицкой Руси Григория Яхимовича (1792-1863), бывшего в 1849-1859 гг. Перемышльским епископом. На фронтисписе - портрет Яхимовича, далее следуют посвящение издателя Дедицкого, поздравительные стихи Николая Устиановича, Луки Данкевича, Александра Духновича, Маркила О. Попеля, а также „Росписание" четырнадцати премий, которые предполагает вручить за „составление наилучших утворов красного и полезного искуства в руском нашом языце и письмом руским" замечательный галицко-руский деятель Михаил Качковский {Михаил Алексеевич Качковский (1802 - 1872) не был ни писателем, ни политиком, а лишь достаточно скромным чиновником - судьей, получавшим чиновничье жалованье. Отказавшись от создания семьи, ограничив себя лишь самым необходимым, он все свои деньги отдавал на общественные нужды и запомнился русским галичанам как бескорыстный благотворитель [14].}. Далее следует собственно текст сборника - материалы традиционные для альманаха будителей. Это стихи, художественная проза, исторические, этнографические, историко-литературные, краеведческие статьи, публикации древних документов.
    
    Особый раздел носит название „Дела церковные". Среди авторов мы встречаем имена русских деятелей Галичины - самого Дедицкого, Устиановича, Якова и Ивана Головацких, Гушалевича, Наумовича, Малиновского, Шараневича и др. Наряду с ними участвуют в альманахе и будители Закарпатья - Александр Васильевич Духнович, Александр Иванович Павлович, Анатолий Федорович Кралицкий. Все это „русские" деятели. Однако знаменательно, что наряду с произведениями этих авторов мы находим на страницах альманаха и стихи Владимира Шашкевича, сына Маркиана, поэта украинского, печатавшегося в украинских галицких изданиях, и что еще более знаменательно - поэму Емельяна Огоновского, будущего украинского галицкого литературоведа, ярого противника москвофилов. Недаром историки отмечают, что на первых порах никакого противостояния, а тем более вражды между сторонниками „русского" и „украинского" направлений вообще не было. Это доказывает и альманах Дедицкого, в котором мы наблюдаем и множество разных вариантов языка галичан - это и церковно-славянский, и язычие в его разных видах, и очаровательный язык Маркиана Шашкевича в четырех его письмах, опубликованных Дедицким в статье „Вспоминка о Маркияне Шашкевиче", и трогательный украинский язык в стихах Владимира Шашкевича.

• 2004.07.09 | Рюген

  ОЧЕРКИ ИСТОРИИ РУССКОГО ДВИЖЕНИЯ В ГАЛИЧИНЕ ч.IV.1

  IV. ПОД АВСТРИЙСКИМ И АВСТРО-ВЕНГЕРСКИМ СКИПЕТРОМ 1861-1918
  1. В ПРЕДДВЕРИИ ДУАЛИЗМА
  Поражение в войне 1859 г., внутренний кризис империи заставил ее правительство пойти на реформы. 20 октября 1860г. был издан так называемый „Октябрьский диплом", согласно которому Австрийская империя превращалась вновь в конституционное государство, недаром и сам диплом называют иногда федеративной конституцией. Он был подготовлен все тем же Голуховским и предусматривал разделение законодательной власти между императором, рейхсратом и областными сеймами. В феврале 1861 г. по указу Франца-Иосифа основан Галицкий краевой сейм как представительство Королевства Галиции и Лодомерии вместе с княжеством Краковским. Буковина в том же году получила право созывать сейм в Черновцах. Сеймы занимались только вопросами своего края, причем его решения имели силу только после утверждения соответствующим австрийским министерством или императором. Согласно избирательной системе 1861 г. избиратели делились на 4 курии, первые три из них, в которые входили помещики и высшие городские слои, избирали своих депутатов непосредственно, а четвертая, крестьянская, курия имела двустепенные выборы, на 500 выборщиков избирался один уполномоченный, который имел право непосредственно голосовать и, таким образом, один голос помещика приравнивался к 500 крестьянским [131, с.45-47]. До реформы 1873г. 14 краевых сеймов избирали и нижнюю палату рейхсрата [131, с.48]. В этих условиях большинство населения Галичины оказалось фактически почти полностью лишено конституционных прав. Недаром позднее Я.Головацкий писал, что „Голуховский всеми силами препятствовал разделению Галиции на русскую и польскую половины, и по возобновлении конституции 1860 г. при помощи польской партии он выработал и представил правительству хитро составленный статут, по которому, несмотря на большинство русского населения, русские всегда остаются в меньшинстве... Таким образом, Голуховский окончательно приготовил русским галичанам на их же родной земле конституционную смерть" [37, с. 18-19]. Все же в депутаты сейма и даже рейхсрата порой попадали галицкие русские деятели.
  
  С наступлением общественного оживления в Империи и вплоть до 1 мировой войны в политической жизни края активно участвовали деятели русского движения, имевшие поддержку в широких кругах населения. Положение их, однако, в отношении программы и тактики действий было чрезвычайно сложным. Понимая, что они являются отторженной частью великого русского народа, в состав которого тогда входила Украина, они сталкивались в то же время с чрезвычайно осторожной официальной политикой царской России, вовсе не стремившейся к еще большему ухудшению и без того плохих отношений с Австрийской, а с 1867 г. Австро-Венгерской империей. Добиваться автономии Восточной Галичины было совершенно бесполезно, даже во время революции, на взлете „дружеских" отношений австрийской администрации с галичанами, эти попытки, как мы видели, были заблокированы. Союз ее с польскими помещичьими кругами был нарушен тогда очень ненадолго и вскоре еще более укрепился. А в границах „Королевства Галиции и Лодомерии", где западная часть была по этническому составу преимущественно польской, русские галичане не могли ни на что претендовать. Оставалось одно-принять „вынужденный австрославизм", т.е. полную лояльность по отношению к существующему режиму и в его рамках защищать национальные права русинов. И в то же время в своей культурной работе ориентироваться на непреходящие ценности великой русской культуры. В этих сложных условиях необходимо было иметь свою прессу, и первым таким органом, просуществовавшим более четверти века, было Львовское "Слово".
  згорнути/розгорнути гілку відповідей

  • 2004.07.09 | Рюген

    Re: ОЧЕРКИ ИСТОРИИ РУССКОГО ДВИЖЕНИЯ В ГАЛИЧИНЕ ч.IV.2

    2. ЛЬВОВСКОЕ „СЛОВО" И ЕГО ОППОНЕНТ
    Еще в 1859 г. Богдан Дедицкий задумал издавать журнал под названием „Зоря Галицкая" с приложением "Приятель народа". На отправленное им в краевое правительство прошение пришел ответ в том же 1859 г. Ему разрешалось издавать журнал, но не политический, а чисто литературного содержания. В исторических работах не должно было быть истории недавнего прошлого. В корреспонденциях авторы, даже попутно, не должны касаться политических, социальных и религиозных вопросов, причем к последним относится и разъяснение церковных русинских обрядов. Исключается употребление „гражданки". (Весь текст ответа в подлиннике, на немецком языке, приводит Левицкий. [61, т. 1, с. 122]). Дедицкий от своей идеи тогда отказался, и „Зоря Галицкая" вышла в виде альбома. Оживление политической и общественной жизни в Империи в 1860 г. позволило Дедицкому основать настоящую политическую газету. Первый номер „Слова" вышел 25 января 1861 г. (Заметим попутно, что в 1861 г. в Галичине не выходило ни одного журнала, ни одной газеты, из периодических изданий только два календаря.) Тем важнее было появление „Слова". Его профинансировал все тот же бескорыстный Качковский. Он же склонил Дедицкого быть редактором, обязался внести требуемый правительством немалый залог в 3.000 гульденов, назначил жалованье редактору и его сотрудникам - их было всего трое. Более того, на всякий случай Качковский завещал Дедицкому небольшую пенсию, которую тот получал от Общества им. Качковского годы спустя после смерти самого благотворителя. Изданию „Слова" в течение первого, полугодия помог материально и митрополит Григорий Яхимович. Газета выходила 2 раза в неделю при тираже в 1500 экземпляров. Успех газеты был огромный, и уже через три месяца Дедицкий сообщил Качковскому, что все расходы по изданию окупаются и его материальная помощь больше не требуется [61, т.2, с.7]. „Слово" сразу же нашло признание у широкого галицкого читателя именно потому, что на него было рассчитано.
    
    В первом же номере помещена программа газеты. Издатель сразу же сообщает: „Смотрим на наш край яко на областную часть Державы австрийской, в державе той владев Монарх и мы не из самой привычки, но з тверезого пресведчения". (Полностью сохраняем язык.) История галицко-русского народа учит, как указывается в программе, что в течение 400 лет после потери самостоятельности Русь денационализировалась и ожила под правительством более „бессторонним", т.е. беспристрастным, каким оказалось для нее правительство австрийское [123, 1861, № 1, с.1]. „Слово" все время выходило со сквозной нумерацией в течение года и сквозной годовой пагинацией. Обычно при ссылках указывается год, номер и страница, дата выхода газеты опускается. (Мы придерживаемся того же принципа.) На 2 - 3 страницах - строки из писем - наказы будущим членам депутаций. Корреспонденция „День Григория Богослова" - это воззвание к имениннику митрополиту Григорию Яхимовичу (с.1). В анонимной статье „Русь и ее отношение к соседям" проявляется, хотя и весьма в умеренном тоне, антипольская направленность газеты, сохранявшаяся практически все время.
    
    Но главный интерес представляли для подписчиков и ныне для историков безыскусственные корреспонденции с мест, помещавшиеся в каждом номере и занимавшие едва ли не главную часть газеты. (К сожалению, насколько нам известно, доныне нет монографического исследования, посвященного „Слову", с анализом статей и особенно корреспонденции, дающих живую картину разных сторон жизни Галичины, причем многие из них - из отдаленных сел. Эта работа ждет еще будущего историка.) В статье „Русь говорит", помещенной в № 3, с.11, 1 февраля 1861 г., издатель и редактор (Дедицкий) объявляет словом чести, что издаваемая им газета „Слово" - это независимая, самостоятельная газета в том смысле слова как это понимают все другие неофициальные газеты. „Слово" выходило два, а позднее, с 1873 г., три раза в неделю. Шрифт - гражданка, а в приложениях, печатавших порой официальные документы - кириллица. Правописание этимологическое. Языковая палитра весьма своеобразна. Это отнюдь не русский литературный язык. Это скорее „язычие". Но это отнюдь не ломаный язык „каким никто не пишет нигде, кроме Львова", как скажет в запальчивости Чернышевский [135, с.776]. „Слово" горячо защищает „руский" язык. Уже в первом номере (с.2) анонимный автор пишет: „Напрасно кричат некоторые плыткие головы (плітки - сплетни Н.П.) из польского лагеря, что руский язык наречие польского". В пятом номере (с.22) анонимный корреспондент пишет: „Мильно (напрасно - Н.П.) думают наши побратимы, (речь идет о поляках - Н.П.) же мы ныне зачинаем в Галичине литературный язык творити, - язык сей, дяковати Богу, был от давних давен; писали ним Котляревский, Основьяненко, Шевченко, Маркиян и много инших - и як они писали, пишут ныне наши писатели". Самое любопытное, что москвофильское общерусское „Слово" прекрасно принимало украинскую культуру, считало, судя по этой корреспонденции, свой язык таким, как у признанных украинских писателей. Вспомним, что и позднее признанный лидер москвофилов Наумович назвал себя „Малорусин" и свой выговор „малорусским" [85, с.65]. Эти примеры еще раз утверждают нас в том, что борьба москвофилов с „украинством" велась отнюдь не против украинской культуры или языка, а лишь против украинского национализма, ограничивавшего свой политический и культурный кругозор только Украиной, включая в нее Галичину как „украинский Пьемонт", враждебный России. „Слово", уже в первый год издания, предоставляло читателю самый разнообразный материал - и статьи на актуальные темы (многие о тяжелых взаимоотношениях с „поляками"), и корреспонденции с мест, и стихи, и рассказы, и официальные документы, и сведения о текущих событиях в пределах Галичины, Империи и за границей. Находим мы даже перепечатку из газеты „День" (№48), статью Н.Костомарова из украинского петербургского журнала „Основа" (№ 67) и т.д.
    
    Несмотря на свою архилояльность, номера „Слова" неоднократно конфисковывались и редакции приходилось печатать номер вторично. Впервые, как сообщает Левицкий [61, с.33], жертвой пал №56 за 1863 год, с наступлением дуализма конфискации следовали постоянно.
    
    Два первые номера „Слова" попали в руки Н.Г.Чернышевского, и на страницах „Современника" (правда, с цензурными купюрами) появилась его полемика, а фактически гневная отповедь. Может быть, на этом эпизоде не стоило останавливаться подробно, тем более что об откликах русской прессы на галицкие дела нам уже приходилось писать [104, 105,109]. Однако на протяжении всего советского периода две статьи Чернышевского считались непреложной истиной в последней инстанции, на них ссьшались почти как на источник, любая критика, конечно же, не допускалась, да и не могло быть иначе. В центре внимания Чернышевского были не собственно события в Галичине, а прежде всего польское революционное движение, недаром много позднее точкa зрения Чернышевского прямо поддержана была В.И.Лениным, который писал, что „шляхетское освободительное движение в Польше приобретало гигантское, первостепенное значение с точки зрения демократии не только всероссийской, не только всеславянской, но и всеевропейской" и здесь же отмечал позицию „всероссийского демократa-революционера Чернышевского, который тоже (подобно Марксу) умел оценить значение польского движения" [64, т.25, с.297]. Уже с первых строк статьи „Национальная бестактность" [135] - рецензии на первые два номера „Слова", Чернышевский проявил свой горячий полемический задор, журналистскую хватку и... полное непонимание конкретных условий, в которых работали будители Галичины. Сразу же Чернышевский обрушивается на издателей „Слова" за несходство языка газеты с малорусским языком {Чернышевский горячо защищает права „малорусского языка" и высказывает русинам совет, „чтобы они писали своим малорусским языком, а не на ломаным нашим литературным языком" также в статье „Народная бестолковость" [135, с.844].} и, приводя обрывки фраз, объявляет, что это язык, которым говорят в Москве и Нижнем Новгороде, а не в Киеве или Львове (!) (с.776), т.е. понятия не имеет, что „язычие" тогда, хорошо это или плохо, уже сложилось, читатели, на которых ориентировалась газета, его прекрасно понимали. Останавливаясь на поздравительном воззвании к митрополиту Григорию Яхимовичу, Чернышевский считает, что Львовское "Слово" „основано для борьбы с противниками русинского народа", а поэтому не следует вмешивать архипастыря в это дсло, поскольку он должен „благословлять, а не проклинать", проповедовать любовь и христианское смирение [с. 781]. Чернышевский приводит всю статью из „Слова", не заметив, что „Слово" просит благословения архипастыря на „добрый подвиг духа" и вовсе не предлагает ему быть лидером политической партии [с.870, 782]. В пылу полемики революционный демократ неоднократно называет Яхимовича православным, быть может, даже не зная, что он униат, и в Галичине православия в то время вообще практически не было. Комично звучит упрек Чернышевского „Слову" за его радость иметь русинам газету на своем языке. „Кто же не дозволял русинам до нынешнего года издавать газету на русинском языке. Чье согласие нужно на это?" - восклицает незадачливый русский журналист, не имевший понятия о том, что содержалось, например, в ответе на прошение Дедицкого в 1859 г. Но более всего приводит Чернышевского в негодование антипольская направленность „Слова" и его верноподданнические заверения в отношении австрийской монархии. Обе проблемы тесно связаны. Автора возмущает, что русины якобы помнят лишь старые обиды поляков и не желают видеть в них сегодняшних искренних союзников. „Львовское „Слово" совершенно ошибается, воображая в поляках вражду против русинской национальности", — восклицает автор (с.787), И дальше в абзаце, вычеркнутом цензурой, произносит знаменитую фразу: „Тут дело в деньгах, в сословных привилегиях, а нисколько в национальностях или вероисповедании. Малорусский пан и польский пан стоят на одной стороне, имеют одни и те же интересы; малорусский поселянин и польский поселянин имеют совершенно одинаковую судьбу" (с.792). Чернышевский проявил здесь истинно классовый подход, однако эта схема не годилась для Галичины, где почти всегда помещиками были поляки или совершенно ополячившиеся, перешедшие в католицизм, русины, потерявшие свой национальный облик (Потоцкие, Дзедушицкие и пр.), а поселян-поляков не было.
    
    Приводя верноподданнические высказывания из „Слова", Чернышевский делает вывод, которого, конечно, нет в „Слове", будто оно „объявляет от имени русинов, что они не хотят соединиться с другими малороссами" (с.777), прибавляя при этом, что если необходимость заставляет отлагать на время заветную мысль, то надо просто молчать. Точно кто-нибудь в России предлагал тогда присоединить Галичину к Украине! Это сделал только Сталин в 1939 году.
    
    Престарелый Зубрицкий скончался в начале 1862 года. Уже с конца 50-х годов неофициальным и даже частично негласным лидером русского движения становится Яков Головацкий - некогда член Русской Троицы, ученый, историк, шаток общерусского прошлого Галичины, этнограф, литературовед и писатель, тогда профессор Львовского университета, которого недаром позже назовут ,,галицким Ломоносовым". Ему-то пришлось дать ответ на статью Чернышевского. Но сделать он это он смог, разумеется, лишь анонимно. Австрийский „уряд" зорко следил за Головацким. Недолгое время, всего два года (1861 - 1862), в Петербурге издавался украинский либеральный журнал „Основа", печатавший статьи по проблемам украинской истории, этнографии, литературы и культуры на украинском и русском языках. На его страницах Головацкий напечатал в 1862 г. две статьи на русском языке - „Русины в 1848 г. (Памяти Т.Г.Шевченко)" [41] и „Об отношениях галицких русинов к соседям" [40]. В обеих статьях - полемика с Чернышевским (хотя ссылки на „Современник" мы находим только во второй). Но скорее это даже не полемика, а обоснованное, терпеливое разъяснение, что представляет собою история Галичины и почему, по выражению Головацкого, попросту „русины не хотели и не хотят умереть заживо" [41, с.25]. Головацкий останавливается на тяжелом положении Галичины. „С потерею независимости в продолжение нескольких веков жизнь Русинов состояла из непрерывного ряда несчастий", - пишет автор [41, с. 1]. Говоря о якобы враждебном отношении к полякам, Головацкий объясняет, что не только опыт бед прошлого, но и нынешняя политика поляков заставляет русинов отказываться от союза с ними. Причем становится именно на „социальные", „классовые" позиции, с которых выступал Чернышевский, и подчеркивает, что в „Галиции дворянство все польское и католическое" [40, с.65]. В то же время Головацкий сообщает читателям, что в 1848 г. „русины утверждали, что польская рада не может назваться народною, потому что народ не признает ее даже в округах, которые заселены исключительно поляками. Что касается не партии, а собственно народа, то Русины обращались к нему с сочувствием, помня, что он вместе с ним и терпел от панов и не питал враждебных чувств, руководивших партиями" [41, с.26]. Послереволюционный период показал, что противоречия между крестьянами-русинами и угнетающими их поляками-помещиками еще углубились. „Национальная бестактность Русинов, - пишет Головацкий, - по мнению автора, состоит и в том, что Русины не доверяют Полякам, не хотят подчиниться просвещенному руководству людей, которые искренно желают им добра, готовы сделать всевозможные уступки русскому галицийскому народу. Странно, что автор не понял отношений Русинов к Полякам: он, вероятно, не знает, что народ ведет здесь нескончаемую тяжбу с бывшими своими помещиками" и дальше подробно разъясняет, что помещики удержали в результате отмены крепостного права исключительное право на леса и пастбища, на право рыболовства, помола хлеба и т.д., в Галиции в результате проведенного в пользу помещиков освобождения крестьян „образовался класс сельских пролетариев" [40, с.66, 68]. „Спрашиваем, может ли существовать любовь и согласие между польским дворянством и русским народом?" [40, с.69]
    
    С этих позиций Головацкий переходит едва ли не к самому важному вопросу, стоявшему тогда перед славянами -к проблеме австрославизма. Надежду создать из монархии, где большинство населения составляли славянские народы, славянскую империю, источник благоденствия для австрийских славян, лелеяли очень многие деятели разных славянских народов. В 1848 г. славянские будители с оружием в руках помогали Австрии справиться с венгерской революцией. Головацкий, один из немногих, а быть может, даже единственный, на страницах русского журнала дает совершенно иное понимание этого кардинального вопроса. Он видит в Галичине явление, которое можно назвать вынужденным австрославизмом, далеким от прекраснодушных мечтаний его современников. Вопрос решился во время революции. Русины не желали немедленного распадения Австрии. „Причины, по которым Русины считали полезным существование Австрии во время их переходного состояния от неволи к гражданской жизни, были следующие. При всем стремлении к самобытности и свободе, Русины очень хорошо понимали, что, по своей малочисленности, они не могут образовать самостоятельного государства. Чувство народности влекло их к кровным братьям, но слиться с ними в одно политическое целое не было никакой возможности, при тогдашних политических отношениях двух держав, в состав которых вошли восточные и западные Малоруссы. Оставалось единственное средство - выбор между Австриею и Польшею. Они выбрали Австрию, потому что она представляла более гарантий для их народности, нежели Польша ... Поляки же с первого дня конституции заявили себя против русинской народности, отрицали ее совершенно и всячески старались противодействовать Русинам..."[41,с.8]. Впрочем, Головацкий был далек от идеализации Австрии (чем порой страдали будители). „Несмотря на свои посягательства, - пишет он чуть далее, - Австрия в некоторых случаях признавала Русинов народом самостоятельным... уже благоразумие-требовало - из двух недоброжелателей выбрать того, который хотя изредка становится другом и во время вражды действует осторожно, не увлекаясь личным пристрастием, - a не того, который враждует беспрерывно и увлекается призраками. Русины, впрочем, не вполне доверяли Австрии ... не обольщая себя розовыми надеждами, они видели печальную необходимость поддержать ненадежного союзника... В настоящем Австрия предлагала, хотя неизвестно надолго ли свободу, равноправность и конституцию, а Польша - рабство и политическое самоубийство..." [41, С.9-10].
    
    Останавливается автор и на вопросе языка. Он считает, что язык книжно-русский не московский, а общерусский, что он „возник в Южной Руси и только усовершенствован Всликоруссами" [40, с.63]. Он приводит мнение из выходившей начиная с революции и вплоть до 1857 года "3ори Галицкой": „Большинство образованных Русинов держится того мнения, что самый естественный путь для развития русинского языка - тот же, что и для русского литературного, т.е. чтобы „простонародное наречие дополнялось непрестанно словами нашего старорусского языка". Исходя из этой точки, писатели все более и более сближали книжный русинский язык с русским литературным" [41, с.24]. Отвечает Головацкий на упрек Чернышевского, зачем русины вмешивают духовенство в мирские дела. „Духовенство в Галиции, - пишет он, - не составляет замкнутого сословия, оно выходит из народа и живет среди него". „Русины, как известно, не имеют ни администраторов, ни дипломатов, ни юристов; весь образованный класс народа составляет духовенство... Если устранить духовенство от мирских дел, кто же станет впереди народа?" [40, с.64]. Две небольшие статьи, перепечатанные в следующем году в „Слове", содержат в себе практически всю политическую и культурную программу русских галичан.

  • 2004.07.09 | Рюген

    Re: ОЧЕРКИ ИСТОРИИ РУССКОГО ДВИЖЕНИЯ В ГАЛИЧИНЕ ч.IV.3

    3. ОБРЯДОВОЕ ДВИЖЕНИЕ. И.Г.НАУМОВИЧ
    На начало 60-х гг. падает так называемое „обрядовое движение", т.е. попытки в рамках униатской церкви очистить ее обряд от позднейших католических наслоений и искажений. Как известно, уния 1596 г. предусматривала полное сохранение православного богослужения и только переход под власть папы. На деле все сложилось совсем иначе. К середине XIX в. вследствие прямого католического нажима, а также бессилия и бесправия униатского духовенства, продолжавшегося в столетия польского владычества и последующие десятилетия пребывания Галичины в составе Австрийской империи, накопилось множество искажений богослужения и даже прямых абсурдов. Позднее Наумович перечислит многие из них, и кто немного знает православную службу, поймет, насколько они серьезны. Иногда в униатских церквах вообще нет иконостасов, нет завесы на царских вратах, нет трех обычных дверей, есть много алтарей, употребляются органы, монстранции. (католические дарохранительницы в виде звезды), колокольчик во время службы. Существуют церкви, в которых опускаются или произвольно сокращаются молитвы при совершении таинств, в пост не. служится литургия преждеосвященных даров, духовенству дано право совершать литургию трижды в день, нет ни одного вполне устойчивого обряда, и между русскими униатами возникла пословица „что попик, то типик" и т.д. [90, с.21-22]. На страницах газеты „Слово" анонимный автор писал о многих безобразиях, которые творились в униатских церквах. На почернелых и запыленных стенах были развешаны не только образа святых, но часто мирские портреты шляхтичей и королей польских. Вместо греческого престола стоял алтарь со статуями святых иезуитов. Бoгoслужение было сокращено, опускались ектении, для, бедняков не полагалась отпевания, а только "покропление", хотя православный требник, не отмененный в униатской церкви, не делает никакого различия между богатыми и бедными и т.д. [85, с.36].
    
    Православных церквей в Галичине вообще практически не было, попытки вернуться к православию или приблизиться к нему жестоко пресекались. Так, Зубрицкий писал Погодину в 1845;г. о священнике Любковиче. Короткий срок в 1809-1815 гг. Тернопольская область принадлежала России. Тогда в униатские священники был поставлен священник Любкович. "Человек этот, - пишет Зубрицкий - усердно предан православию, не хотел, в церкви поминать папы Римского, исповедовать „от Сына и пр." Когда область вернулась под власть Австрии, священник не отказался от своих убеждений, несмотря на требования епархиального начальства. Тогда его признали слабоумным и заключили в смирительный дом, где он "уже более 20 лет отлучен от жены и детей непоколебимый в своем веровании томится" [111, с. 574]. В середине XIX века в Галичине ставить вопроса о возвращении православия не было никакой возможности, и дочь Зубрицкого Станислава еще только мечтала о сборе пожертвований для постройки православной церкви во Львове [111, с.538]. Как известно, единый дневной, недельный и годовой круг церковных служб православной церкви содержит в себе не только обряд, но и законченный цикл проповеди христианства, православия, а языковое наследие в богослужении, оставленное Кириллом и Мефодием, возвращало отторгнутых от восточнославянских корней галичан к их древней единой русской истории. В то же время восстановление чистого православного обряда можно было проводить легально в рамках униатской церкви. По мнению известного галицко-русского историка Филиппа Ивановича Свистуна (1844-1916), первый толчок к движению дал польский писатель Ипполит Сигизмунд Терлецкий - фигура достаточно противоречивая. Терлецкий стремился, к соединению церквей под властью Рима, подвизался в Париже и Риме, был знаком с Зинаидой Волконской, как известно, принявшей католицизм, перешел в унию, принял духовный сан и мечтал распространить унию среди южных славян. Он искал поддержки у папы Пия IX, но, в конце концов, его попытки потерпели провал. Он ушел в Россию, принял православие и умер в Одессе в 1886г. архимандритом [122, с. 133 - 202]. Насколько именно Терлецкий дал толчок к обрядовому движению в Галичине или идея уже носилась в воздухе, нам пока не удалось выяснить. Но осуществлял ее в нелегких галицких условиях крупный деятель русского движения, ставший вскоре одним из его лидеров, Иоанн Григорьевич Наумович (1826 - 1891).
    
    Наумович был знаком галичанам со времени революции своими корреспонденциями в венском „Вестнике", статьями по экономическим вопросам, стихотворениями и даже комедией „Гриць Мазниця або муж заманенный" - перевод коммедии Мольера. Выходец из семьи учителя, в 1851 г. ококончил семинарию, женился и был рукоположен в униатские священники. Прослужив некоторое время недалеко от Львова, он получил, наконец, в 1856 г. приход в местечке Перемышляны, где даже не было дома священника и пришлось поселяться при „дочерней" церкви в селе Коростне. Здесь отт прослужил 11 лет, до 1867 года, здесь со своего прихода начал „обрядовое движение". Потом на страницах „Слова" в 1861 г. он писал, что с самого поставлення во священники исправление обряда было для него, по его выражению, „приятнейшею мыслью" [123, № 70, 30/IX, с.361] и что он начал его шесть лет назад, т.е. сразу же при получении прихода в Перемышлянах. Его деятельность вызвала горячий отклик прихожан, недаром на первой литургии, которую он там служил, присутствовало всего 17 человек, а потом к приходу принадлежало 800 душ [85, с.20]. Идея исправления обряда была подхвачена и другими священниками и прихожанами, недаром на первых же выборах в краевой сейм Наумович был избран депутатом. Как только стало выходить „Слово", на его страницах стали печататься материалы по этой горячей теме и самого Наумовича, и других авторов, большею частью анонимно. Успех движения вызвал резкий отпор в католических кругах, Наумовича обвиняли в „схизме" (схизматиками католики называют православных). Митрополит Григорий Яхимович не мешал движению, даже сочувствовал ему, но под давлением Рима вынужден был в 1862 г. издать пастырское послание, призывавшее униатское духовенство воздержаться от очищения обряда до решения собора, который митрополит обещал вскоре созвать. Но неожиданно - это было 29 апреля 1863 года - владыку нашли поутру мертвым в его комнате. Тотчас разнеслись слухи, что он отравлен [122, с.201]. Новый митрополит вообще прикрыл это движение. Злоупотребления продолжались, о чем позднее будет писать Наумович в своей апелляции.

  • 2004.07.09 | Рюген

    ОЧЕРКИ ИСТОРИИ РУССКОГО ДВИЖЕНИЯ В ГАЛИЧИНЕ ч.IV.4

    4. НА НИВЕ КУЛЬТУРЫ
    Культурная жизнь русских галичан не прерывалась в самые тяжкие 50-е годы. Оживление общественной жизни первой половины 60-х годов способствовало и оживлению литературной и издательской их деятельности. Об этом, в частности, можно судить по упоминавшейся уже нами Галицко-русской библиографии И.Е.Левицкого [61], в которой собраны сведения о всех галицких изданиях, в том числе периодических, с указанием помещенных в них материалов. Мы приведем лишь несколько примеров. Так, в 1862-1862 гг. Я.Ф.Головацкий и Б.Дедицкий выпускают альманах "Галичанин" [29]. На его страницах печатаются и галицкие, и закарпатские авторы-стихи Гушалевича, Устиановича, Духновича, закарпатского поэта Александра Павловича, статьи Петрушевича, Ивана и Якова Головацких, рассказы В. Д. Залозецкого и А.Кралицкого и мн.др. С 1863 г. Ставропигийский институт начинает выпускать свой „Временник", выходивший вплоть до 30-х гг. XX в. Это ежегодное солидное издание. В нем в разное время помещались порой и сведения, типичные для календарей будитедей, но главное место, помимо материалов о самом Ставропигийском институте, занимали научные статьи. В канун дуализма на его страницах мы находим статьи А.Петрушевича, Я.Головацкого, И. Наумовича, Д.3убрицкого, М. Малиновского и др.
    
    Оживилась и деятельность Галицко-русской матицы. В 50-е годы она находилась в полулегальном положении - напрасно в 1853 - 1856 гг. Правление Матицы четыре раза обращалось к правительству с просьбой об утверждении ее устава, как того требовало законодательство. Каждый раз текст возвращался на доработку. Представленный в очередной раз текст устава был наконец утвержден 18 августа 1861 г. [124, С.206]. 7 июля 1864г. после 14 лет перерыва было созвано общее (третье по счету) собрание членов Матицы, на котором обсуждались проблемы издательско-просветительной и организационно-хозяйственной деятельности общества. Но самым острым был вопрос о литературном языке и правописании. Нужно было решить - применять ли фонетическое правописание, распространенное тогда уже на Украине (современное украинское) или историко-этимологическое (т.е. русское правописание до реформы 1918 года), в котором деятели русского движения видели залог сохранения восточнославянского языкового единства, а для того, чтобы отметить особенности местного произношения, предлагались специальные надстрочные знаки. Победили сторонники этимологического правописания, среди которых были Я.Головацкий, Б.Дедицкий, А.Петрушевич, и Матица до конца своего существования в 1939 г. сохранила свою „русскость" [124, с.207 - 208]. В 1865 г. Матица начинает выпускать „Науковый сборник" ежегодно в 4-х выпусках с единой пагинацией. На его страницах в 1865 - 1866 гг. мы находим и галицких, и закарпатских авторов - Я.Головацкого, А.Петрушевича, А.Кралицкого, В.Площанского, К.Меруновича, который предлагал темы для будущих исторических драм из „общерусской", украинской, польской и галицкой истории (1865). В 1866 г. на страницах сборника появилась драма Тита Блонского „Анастасия" из галицкой истории ХП столетия, в сборнике печатались и документы самой Матицы - отчеты, устав и т.д.