Підсовують нову версію Кримської війни...
11/20/2006 | MV
НОВАЯ ВЕРСИЯ КРЫМСКОЙ ВОЙНЫ?
Игорь ЛОСЕВ,
“Флот України”, г. Киев
Два месяца назад в “Славе Севастополя” появилась статья профессора В.П. Казарина “Россия сосредоточивается!”, в которой автор на полном серьезе доказывает, что война сил была не проиграна, а совсем напротив — выиграна. Название статьи обыгрывает ноту МИД Российской империи, подписанную тогдашним министром князем Александром Горчаковым.
Профессор дает очень специфическое толкование международного политического контекста этой ноты: “Конечно же, совсем не случаен тот факт, что новый российский министр иностранных дел оповестил международное сообщество о принципах внешней и внутренней политики нового царствования за шесть дней до первой годовщины падения Малахова кургана. В Европе эта дата очень немногим могла дать повод для победных торжеств. Атмосферой растерянности и страха проникнута уже сама ситуация напряженного ожидания: чем ответит Россия на бесславно закончившуюся коллективную агрессию против нее европейских стран?..”.
Отдаю должное умению В.П. Казарина писать красиво: один-два взмаха кисти большого мастера — и перед нами предстает хронически миролюбивое государство, постоянно превращающееся в объект агрессивных упражнений злобных соседей. Взяли сговорились и с бухты-барахты напали на мирную, ничего не подозревающую, страну, аспиды проклятые… Сами напали, сами разбили, а теперь сами же трясутся от страха и в ужасе гадают, а чем же побитые ответят?
Впрочем, попытаемся без славянской лирики, в духе европейского холодного прагматизма узреть, а что же, собственно, происходило в этот период времени в Европе? Кто, чего и как делал, а не говорил и фантазировал…
В середине XIX ст. в Петербурге были очень озабочены тем, кому достанется так называемое турецкое наследство. Османская империя переживала период своего упадка, дни ее были сочтены. Разумеется, не только Российская империя, но и другие страны Европы вмешивались в турецкие дела под предлогом защиты христианского населения и святых мест в Палестине. При этом все они подозревали друг друга в поиске односторонних преимуществ. Проще говоря, и Россия, и Британия, и Австрия, и Франция смотрели на хиреющую Османскую империю как на свою законную добычу. И каждый зорко следил за конкурентами. Фальстарт произошел в 1853 г., когда российские войска вступили на территорию вассальных Стамбулу Дунайских княжеств — Молдовы и Валахии. Это был акт войны против Турции.
Именно так (а как же иначе?) вторжение российских войск расценили в Стамбуле. Британия и Франция (вместе с примкнувшим к ним Сардинским королевством), дабы не допустить единоличного российского господства на османских землях, выступили в этом конфликте на стороне Турции.
В октябре 1853 г. турки юридически оформили фактическое состояние войны, то есть объявили ее России. А в ноябре Нахимов нанес удар по Синопу. Готовились окончательно решить турецкий вопрос и “оприходовать” Турцию по всем правилам. Но не тут-то было. В январе 1854 г. в Черное море входит англо-французская эскадра. В принципе, при большом желании, можно было отступить и договориться с Лондоном и Парижем, и вряд ли это потребовало бы от Петербурга каких-то жертв. Скорее всего, пришлось бы вернуться в исходное состояние. Но в феврале 1854-го Россия объявила войну Англии и Франции; это было весьма опрометчивым решением, после которого терялось и моральное право обвинять кого-либо в агрессии.
Войска союзников, высадившись в Крыму, начали наступление на Севастополь, попутно разбив и разметав российскую пехоту и кавалерию на полуострове. Удачными можно признать лишь действия россиян в Балаклавской долине, где ими была истреблена бригада легкой кавалерии британцев. Черноморский флот, завидев вымпелы флота Британской империи, счел за благо самозатопиться, чтобы мачтами кораблей-утопленников преградить путь в городские бухты кораблям противника. Дерзновенная мысль о морском бое с англичанами головы российских адмиралов не посетила.
И справедливо. Шансов ведь никаких не было, и Нахимов с Корниловым знали это лучше других. Почти все сухопутные сражения в Крыму россияне проиграли. Англичане, французы, итальянцы и турки взяли первоклассную военно-морскую крепость Севастополь, действуя на огромном удалении от своих баз. Полтора года в Севастополе функционировала англо-французская оккупационная администрация. По условиям подписанного мира Россия 20 лет не имела военного флота на Черном море, Севастополь был, говоря современным языком, демилитаризован, России пришлось даже до основания разрушить крепость Измаил, откуда она могла угрожать Дунайским княжествам.
Но самое главное — на 20 лет Петербургу пришлось отказаться от военно-политической экспансии в Европе. Именно в этом суть фразы Горчакова: “Россия сосредоточивается!”. То есть Россия обращается к своим внутренним проблемам и не собирается более создавать проблемы европейцам, что и требовалось доказать и ради чего европейские армии появились в Крыму. Экспансия в Европу была остановлена. Это реальная подоплека ноты российского МИДа. И Россия действительно сосредоточилась (и весьма плодотворно!) на своих внутренних проблемах.
Крымская война продемонстрировала вопиющую воинскую и техническую отсталость страны. Европейские армии обладали более эффективным стрелковым оружием, европейские флоты — паровыми кораблями, а парусники Черноморского флота оказались грудой дров, неспособной противостоять серьезному противнику. Цивилизационное отставание России было очевидным для российского общества середины XIX столетия.
Доказательством подобной очевидности явились многочисленные реформы, проведенные после Крымской войны: отмена крепостного права, военная реформа, судебная реформа и так далее. Все они были призваны покончить с неэффективностью и архаичностью российской армии и флота, политического строя, экономики, транспорта, административного устройства.
Более года иностранные армии топтались в Крыму, и империя была не в состоянии их изгнать. Ф. Энгельс, который весьма неплохо разбирался в военно-стратегических вопросах (в коммунистических кругах заслуженно получил кличку “генерал”), писал: “Южнорусские степи, которые должны были стать могилой вторгшегося неприятеля, стали могилой русских армий, которые Николай со свойственной ему жестокостью и тупой беспощадностью гнал одну за другой в Крым вплоть до середины зимы. И когда последняя, наспех собранная, кое-как снаряженная и нищенски снабженная продовольствием, армия потеряла в пути около двух третей своего состава — в метелях гибли целые батальоны, а остатки ее оказались неспособными к сколько-нибудь серьезному наступлению на врага, тогда надменный пустоголовый Николай жалким образом пал духом и, приняв яд, бежал от последствий своего цезаристского безумия…”. Итак, Севастополь взят, флот уничтожен, армия продемонстрировала свою слабость в боях с серьезным противником (успехи на Кавказе в боях с турками никого не могли ввести в заблуждение) — и вот такой страны победители-европейцы должны были бояться до дрожи в коленках, до обморока, если верить г-ну профессору?
Но Владимир Павлович поддает жару: “Чем больше убеждала себя Европа в своей моральной правоте, тем мучительнее для нее было ожидание того, что предпримет в ответ коллективно оболганная и преданная Россия. Подтверждением тому, повторимся еще раз, тот живой интерес, который вызвала в Европе нота князя А. Горчакова.
Так не реагируют на дипломатические бумаги проигравших и слабых. Так жадно читают и комментируют только победителей, от которых зависит твоя судьба”.
Вот так, ни больше и ни меньше. Севастополь сдан, флот потерян и на протяжении 20 лет не может быть восстановлен, Николай I умер (или покончил с собой), но все равно — победители, от которых, оказывается, зависит судьба Европы.
Между прочим, после знаменитой “Бури в пустыне”, когда иракская армия была разбита в пух и прах, уцелевший Саддам много лет не только утверждал, что он выиграл эту битву, но и регулярно отмечал народными гуляньями и военными парадами эту “победу”.
Европа, пишет В.П. Казарин, ожидала, что “предпримет в ответ Россия”. А что она в таком состоянии могла предпринять? Затеять новую войну? Так сил не было. Насчет “предательства” Европы. Это нечто совсем странное. Разве Франция и Британия были связаны с Россией какими-то договорами о “вечной дружбе”? Ну не дали “скушать” Турцию и захватить проливы — где же тут “предательство”? А в чем “оболгали”? К сожалению, никаких примеров лжи и предательства Европы Владимир Павлович не приводит.
Профессор утверждает, что целью союзников в Крымской войне было “расчленение” России. На самом же деле речь шла о том, чтобы остановить российскую экспансию. Этой версии причин Крымской войны придерживались Карл Маркс и Фридрих Энгельс. В частности, Маркс писал: “…Умеренный Николай требует всего лишь признания его исключительным покровителем Турции. Человечество помнит, что Россия была покровительницей Польши, покровительницей Грузии, Мингрелии, черкесских и кавказских племен. И вот теперь она в роли покровительницы Турции!”. Чем заканчивалось такое покровительство для названых стран и народов — известно.
В 1867 г. Карл Маркс выступил в Лондоне на митинге польских рабочих и сказал: “Я спрашиваю вас, что же изменилось? Уменьшилась ли опасность со стороны России? Нет. Только умственное ослепление господствующих классов Европы дошло до предела.
Прежде всего, по признанию ее официального историка Карамзина, неизменной остается политика России. Ее методы, ее тактика, ее приемы могут изменяться, но путеводная звезда этой политики — мировое господство — остается неизменной” (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 16, с. 206).
Так что ни о какой страдающей болезненным пацифизмом “преданной” и “оболганной” стране тут речи не идет. Кстати, во времена СССР в любой библиотеке эти труды Карла и Фридриха стояли на видном месте, и любой желающий мог ознакомиться с их оценками российской политики.
Да и по подсчетам военного министра России времен Николая ІІ генерал-адъютанта Куропаткина, его страна в XVIII — XIX вв., за 200 лет, имела 72 года мира и 128 лет войны, причем, главным образом, войны наступательной, экспансионистской.
Империя рвалась к черноморским проливам, к Босфору и Дарданеллам. Турция была препятствием в осуществлении этих планов. Но если бы пала Турция, на этом бы не остановились. Останавливаться сами вообще не умели.
Тот же Маркс описывал ситуацию, что привела к Крымской войне, так: “Окружив австрийские владения с севера и юга, Россия вполне сможет обращаться с Габсбургами, как со своими вассалами… И поскольку одно завоевание неизбежно влечет за собой другое, а одна аннексия — другую, завоевание Турции Россией явилось бы прелюдией к аннексии Венгрии, Пруссии, Галиции и к окончательному созданию славянской империи, о которой мечтали некоторые фанатичные философы панславизма. Если Россия овладеет Турцией, ее силы увеличатся почти вдвое, и она окажется сильнее всей остальной Европы, вместе взятой…”.
Ну а если бы союзники действительно хотели “расчленить” Российскую империю, то следовало высаживаться не в Крыму, а на Кавказе, обеспечив оружием кавказских горцев; в Польше, что вызвало бы очередное польское восстание; в Финляндии, да и в глубь Украины не мешало бы продвинуться, отменяя по пути крепостное право. Кстати, в период Крымской войны в Украине имело место массовое движение так называемой козаччины, когда тысячи крепостных крестьян отправлялись в Крым, чтобы принять участие в борьбе с интервентами, ибо прошел слух, что тем, кто в этом будет участвовать, даруют волю и вернут в казачье сословие. Крестьян “стопорила” полиция…
И для расчленения империи вовсе не нужно было год топтаться в Крыму, существовали гораздо более уязвимые для ее целостности регионы.
В.П. Казарин отрицает сдачу Севастополя союзникам, утверждая, что сдали только Южную сторону города, отступив на Северную, не сообщая, что даже сегодня 85 — 90% зданий Севастополя расположено на Южной стороне, а в XIX ст. — и того больше.
Собственно, поэтому англичане и французы не воспринимали Северную сторону как город.
В статье в очередной раз обыгрывается легенда о “неприступности” Севастополя, которая, увы, не подтверждается фактами. Севастополь был сдан англичанам, французам, итальянцам и туркам в Крымскую войну, его взяли немцы (без какого бы то ни было сопротивления) в 1918 г., брали белые и красные, и он снова был сдан противнику в 1942 г.
Единственная атака, отбитая городом, — это была атака крымскотатарских эскадронов в январе 1918 г. Вот и вся “неприступность”…
Скажем, Петербург — Петроград — Ленинград — действительно был неприступным, ибо никогда нога иностранного солдата не ступала на его землю. К Севастополю подобное определение не относится…
Но, читая статью В.П. Казарина, я получил истинное удовольствие от красот стиля автора и чрезвычайной гибкости его аргументации.
С интересом и нетерпением жду последующих статей, в частности, о блистательной победе империи в русско-японской войне, в войне Первой мировой и особенно о сокрушительном разгроме татаро-монгольских супостатов русскими витязями в 1237 — 1240 гг...
http://fleet.sebastopol.ua/index.php?article_to_view=1107
Игорь ЛОСЕВ,
“Флот України”, г. Киев
Два месяца назад в “Славе Севастополя” появилась статья профессора В.П. Казарина “Россия сосредоточивается!”, в которой автор на полном серьезе доказывает, что война сил была не проиграна, а совсем напротив — выиграна. Название статьи обыгрывает ноту МИД Российской империи, подписанную тогдашним министром князем Александром Горчаковым.
Профессор дает очень специфическое толкование международного политического контекста этой ноты: “Конечно же, совсем не случаен тот факт, что новый российский министр иностранных дел оповестил международное сообщество о принципах внешней и внутренней политики нового царствования за шесть дней до первой годовщины падения Малахова кургана. В Европе эта дата очень немногим могла дать повод для победных торжеств. Атмосферой растерянности и страха проникнута уже сама ситуация напряженного ожидания: чем ответит Россия на бесславно закончившуюся коллективную агрессию против нее европейских стран?..”.
Отдаю должное умению В.П. Казарина писать красиво: один-два взмаха кисти большого мастера — и перед нами предстает хронически миролюбивое государство, постоянно превращающееся в объект агрессивных упражнений злобных соседей. Взяли сговорились и с бухты-барахты напали на мирную, ничего не подозревающую, страну, аспиды проклятые… Сами напали, сами разбили, а теперь сами же трясутся от страха и в ужасе гадают, а чем же побитые ответят?
Впрочем, попытаемся без славянской лирики, в духе европейского холодного прагматизма узреть, а что же, собственно, происходило в этот период времени в Европе? Кто, чего и как делал, а не говорил и фантазировал…
В середине XIX ст. в Петербурге были очень озабочены тем, кому достанется так называемое турецкое наследство. Османская империя переживала период своего упадка, дни ее были сочтены. Разумеется, не только Российская империя, но и другие страны Европы вмешивались в турецкие дела под предлогом защиты христианского населения и святых мест в Палестине. При этом все они подозревали друг друга в поиске односторонних преимуществ. Проще говоря, и Россия, и Британия, и Австрия, и Франция смотрели на хиреющую Османскую империю как на свою законную добычу. И каждый зорко следил за конкурентами. Фальстарт произошел в 1853 г., когда российские войска вступили на территорию вассальных Стамбулу Дунайских княжеств — Молдовы и Валахии. Это был акт войны против Турции.
Именно так (а как же иначе?) вторжение российских войск расценили в Стамбуле. Британия и Франция (вместе с примкнувшим к ним Сардинским королевством), дабы не допустить единоличного российского господства на османских землях, выступили в этом конфликте на стороне Турции.
В октябре 1853 г. турки юридически оформили фактическое состояние войны, то есть объявили ее России. А в ноябре Нахимов нанес удар по Синопу. Готовились окончательно решить турецкий вопрос и “оприходовать” Турцию по всем правилам. Но не тут-то было. В январе 1854 г. в Черное море входит англо-французская эскадра. В принципе, при большом желании, можно было отступить и договориться с Лондоном и Парижем, и вряд ли это потребовало бы от Петербурга каких-то жертв. Скорее всего, пришлось бы вернуться в исходное состояние. Но в феврале 1854-го Россия объявила войну Англии и Франции; это было весьма опрометчивым решением, после которого терялось и моральное право обвинять кого-либо в агрессии.
Войска союзников, высадившись в Крыму, начали наступление на Севастополь, попутно разбив и разметав российскую пехоту и кавалерию на полуострове. Удачными можно признать лишь действия россиян в Балаклавской долине, где ими была истреблена бригада легкой кавалерии британцев. Черноморский флот, завидев вымпелы флота Британской империи, счел за благо самозатопиться, чтобы мачтами кораблей-утопленников преградить путь в городские бухты кораблям противника. Дерзновенная мысль о морском бое с англичанами головы российских адмиралов не посетила.
И справедливо. Шансов ведь никаких не было, и Нахимов с Корниловым знали это лучше других. Почти все сухопутные сражения в Крыму россияне проиграли. Англичане, французы, итальянцы и турки взяли первоклассную военно-морскую крепость Севастополь, действуя на огромном удалении от своих баз. Полтора года в Севастополе функционировала англо-французская оккупационная администрация. По условиям подписанного мира Россия 20 лет не имела военного флота на Черном море, Севастополь был, говоря современным языком, демилитаризован, России пришлось даже до основания разрушить крепость Измаил, откуда она могла угрожать Дунайским княжествам.
Но самое главное — на 20 лет Петербургу пришлось отказаться от военно-политической экспансии в Европе. Именно в этом суть фразы Горчакова: “Россия сосредоточивается!”. То есть Россия обращается к своим внутренним проблемам и не собирается более создавать проблемы европейцам, что и требовалось доказать и ради чего европейские армии появились в Крыму. Экспансия в Европу была остановлена. Это реальная подоплека ноты российского МИДа. И Россия действительно сосредоточилась (и весьма плодотворно!) на своих внутренних проблемах.
Крымская война продемонстрировала вопиющую воинскую и техническую отсталость страны. Европейские армии обладали более эффективным стрелковым оружием, европейские флоты — паровыми кораблями, а парусники Черноморского флота оказались грудой дров, неспособной противостоять серьезному противнику. Цивилизационное отставание России было очевидным для российского общества середины XIX столетия.
Доказательством подобной очевидности явились многочисленные реформы, проведенные после Крымской войны: отмена крепостного права, военная реформа, судебная реформа и так далее. Все они были призваны покончить с неэффективностью и архаичностью российской армии и флота, политического строя, экономики, транспорта, административного устройства.
Более года иностранные армии топтались в Крыму, и империя была не в состоянии их изгнать. Ф. Энгельс, который весьма неплохо разбирался в военно-стратегических вопросах (в коммунистических кругах заслуженно получил кличку “генерал”), писал: “Южнорусские степи, которые должны были стать могилой вторгшегося неприятеля, стали могилой русских армий, которые Николай со свойственной ему жестокостью и тупой беспощадностью гнал одну за другой в Крым вплоть до середины зимы. И когда последняя, наспех собранная, кое-как снаряженная и нищенски снабженная продовольствием, армия потеряла в пути около двух третей своего состава — в метелях гибли целые батальоны, а остатки ее оказались неспособными к сколько-нибудь серьезному наступлению на врага, тогда надменный пустоголовый Николай жалким образом пал духом и, приняв яд, бежал от последствий своего цезаристского безумия…”. Итак, Севастополь взят, флот уничтожен, армия продемонстрировала свою слабость в боях с серьезным противником (успехи на Кавказе в боях с турками никого не могли ввести в заблуждение) — и вот такой страны победители-европейцы должны были бояться до дрожи в коленках, до обморока, если верить г-ну профессору?
Но Владимир Павлович поддает жару: “Чем больше убеждала себя Европа в своей моральной правоте, тем мучительнее для нее было ожидание того, что предпримет в ответ коллективно оболганная и преданная Россия. Подтверждением тому, повторимся еще раз, тот живой интерес, который вызвала в Европе нота князя А. Горчакова.
Так не реагируют на дипломатические бумаги проигравших и слабых. Так жадно читают и комментируют только победителей, от которых зависит твоя судьба”.
Вот так, ни больше и ни меньше. Севастополь сдан, флот потерян и на протяжении 20 лет не может быть восстановлен, Николай I умер (или покончил с собой), но все равно — победители, от которых, оказывается, зависит судьба Европы.
Между прочим, после знаменитой “Бури в пустыне”, когда иракская армия была разбита в пух и прах, уцелевший Саддам много лет не только утверждал, что он выиграл эту битву, но и регулярно отмечал народными гуляньями и военными парадами эту “победу”.
Европа, пишет В.П. Казарин, ожидала, что “предпримет в ответ Россия”. А что она в таком состоянии могла предпринять? Затеять новую войну? Так сил не было. Насчет “предательства” Европы. Это нечто совсем странное. Разве Франция и Британия были связаны с Россией какими-то договорами о “вечной дружбе”? Ну не дали “скушать” Турцию и захватить проливы — где же тут “предательство”? А в чем “оболгали”? К сожалению, никаких примеров лжи и предательства Европы Владимир Павлович не приводит.
Профессор утверждает, что целью союзников в Крымской войне было “расчленение” России. На самом же деле речь шла о том, чтобы остановить российскую экспансию. Этой версии причин Крымской войны придерживались Карл Маркс и Фридрих Энгельс. В частности, Маркс писал: “…Умеренный Николай требует всего лишь признания его исключительным покровителем Турции. Человечество помнит, что Россия была покровительницей Польши, покровительницей Грузии, Мингрелии, черкесских и кавказских племен. И вот теперь она в роли покровительницы Турции!”. Чем заканчивалось такое покровительство для названых стран и народов — известно.
В 1867 г. Карл Маркс выступил в Лондоне на митинге польских рабочих и сказал: “Я спрашиваю вас, что же изменилось? Уменьшилась ли опасность со стороны России? Нет. Только умственное ослепление господствующих классов Европы дошло до предела.
Прежде всего, по признанию ее официального историка Карамзина, неизменной остается политика России. Ее методы, ее тактика, ее приемы могут изменяться, но путеводная звезда этой политики — мировое господство — остается неизменной” (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 16, с. 206).
Так что ни о какой страдающей болезненным пацифизмом “преданной” и “оболганной” стране тут речи не идет. Кстати, во времена СССР в любой библиотеке эти труды Карла и Фридриха стояли на видном месте, и любой желающий мог ознакомиться с их оценками российской политики.
Да и по подсчетам военного министра России времен Николая ІІ генерал-адъютанта Куропаткина, его страна в XVIII — XIX вв., за 200 лет, имела 72 года мира и 128 лет войны, причем, главным образом, войны наступательной, экспансионистской.
Империя рвалась к черноморским проливам, к Босфору и Дарданеллам. Турция была препятствием в осуществлении этих планов. Но если бы пала Турция, на этом бы не остановились. Останавливаться сами вообще не умели.
Тот же Маркс описывал ситуацию, что привела к Крымской войне, так: “Окружив австрийские владения с севера и юга, Россия вполне сможет обращаться с Габсбургами, как со своими вассалами… И поскольку одно завоевание неизбежно влечет за собой другое, а одна аннексия — другую, завоевание Турции Россией явилось бы прелюдией к аннексии Венгрии, Пруссии, Галиции и к окончательному созданию славянской империи, о которой мечтали некоторые фанатичные философы панславизма. Если Россия овладеет Турцией, ее силы увеличатся почти вдвое, и она окажется сильнее всей остальной Европы, вместе взятой…”.
Ну а если бы союзники действительно хотели “расчленить” Российскую империю, то следовало высаживаться не в Крыму, а на Кавказе, обеспечив оружием кавказских горцев; в Польше, что вызвало бы очередное польское восстание; в Финляндии, да и в глубь Украины не мешало бы продвинуться, отменяя по пути крепостное право. Кстати, в период Крымской войны в Украине имело место массовое движение так называемой козаччины, когда тысячи крепостных крестьян отправлялись в Крым, чтобы принять участие в борьбе с интервентами, ибо прошел слух, что тем, кто в этом будет участвовать, даруют волю и вернут в казачье сословие. Крестьян “стопорила” полиция…
И для расчленения империи вовсе не нужно было год топтаться в Крыму, существовали гораздо более уязвимые для ее целостности регионы.
В.П. Казарин отрицает сдачу Севастополя союзникам, утверждая, что сдали только Южную сторону города, отступив на Северную, не сообщая, что даже сегодня 85 — 90% зданий Севастополя расположено на Южной стороне, а в XIX ст. — и того больше.
Собственно, поэтому англичане и французы не воспринимали Северную сторону как город.
В статье в очередной раз обыгрывается легенда о “неприступности” Севастополя, которая, увы, не подтверждается фактами. Севастополь был сдан англичанам, французам, итальянцам и туркам в Крымскую войну, его взяли немцы (без какого бы то ни было сопротивления) в 1918 г., брали белые и красные, и он снова был сдан противнику в 1942 г.
Единственная атака, отбитая городом, — это была атака крымскотатарских эскадронов в январе 1918 г. Вот и вся “неприступность”…
Скажем, Петербург — Петроград — Ленинград — действительно был неприступным, ибо никогда нога иностранного солдата не ступала на его землю. К Севастополю подобное определение не относится…
Но, читая статью В.П. Казарина, я получил истинное удовольствие от красот стиля автора и чрезвычайной гибкости его аргументации.
С интересом и нетерпением жду последующих статей, в частности, о блистательной победе империи в русско-японской войне, в войне Первой мировой и особенно о сокрушительном разгроме татаро-монгольских супостатов русскими витязями в 1237 — 1240 гг...
http://fleet.sebastopol.ua/index.php?article_to_view=1107
Відповіді
2006.12.11 | Navigator
Цікаво почитати і про те, що коїлось на Балканах в ті часи
Нынешние государства Балканского полуострова были изготовлены европейской дипломатией за столом Берлинского конгресса 1879 года*21. Там были приняты все меры, чтобы национальное многообразие Балкан превратить в постоянную свалку мелких государств. Ни одно из них не должно было перерасти известного предела, каждое в отдельности было опутано дипломатическими и династическими узами и противопоставлено всем другим, наконец, все вместе были осуждены на бессилие пред крупными европейскими государствами с их непрерывными интригами и происками. Часть населенной болгарами территории конгресс отделил от Турции и превратил в вассальное княжество, но Восточную Румелию с почти сплошным болгарским населением оставил за Турцией. Восстание восточно-румелийских болгар 1885 года*22 внесло поправку в работу дипломатических закройщиков Берлинского конгресса, и В. Румелия - против воли Александра III - фактически отошла от Турции и превратилась в Южную Болгарию. Зависимость "вассального" княжества от Турции на деле ни в чем не выражалась. От устранения фикции болгарский народ так же мало выиграл, как мало турецкий потерял. Зато бывший австрийский поручик Фердинанд Кобург довершил свою карьеру и из вассального князя превратился в суверенного царя. После Крымской кампании и Парижского мира 1856 года Россия, потерпевшая поражение и на военном и на дипломатическом фронте, стала усиленно готовиться к реваншу. Отчасти ей удалось вознаградить себя уже в 1871 году, когда, в результате франко-прусской войны, Европа, главным образом по настоянию благодарной за русский нейтралитет Германии, согласилась на отмену тех статей Парижского трактата, которые запрещали России держать военный флот на Черном море. Но на этом царское правительство не успокоилось. Внутреннее положение России требовало более осязательных успехов для "успокоения общественного мнения". Европейская обстановка казалось благоприятной: Франция была разбита и разорена; Англия, не имеющая сильной сухопутной армии, не опасна. Германия же была связана в отношении России договором, подписанным в 1872 году (так наз. "Союз трех императоров" - австрийского, германского и русского); наконец, Австрия была не прочь "за соответствующее вознаграждение" предоставить России свободу действий на Балканах.Подготовлявшийся кризис получил непосредственное развитие в связи с событиями, разыгравшимися летом 1875 года в Боснии и Герцеговине. Страдавшие от невыносимо тяжелого гнета помещиков боснийские крестьяне восстали и потребовали выкупа феодальных повинностей и прекращения практиковавшейся тогда в Турции "откупной" системы. А так как помещиками в Боснии и Герцеговине были мусульмане (хотя во многих случаях и славянского происхождения), а крестьянами - христиане, то европейской дипломатии было нетрудно приписать движению национально-религиозный характер и дополнить требования повстанцев "основными" пунктами о свободе вероисповедания для христиан и о фискально-административной автономии восставших областей.
Эти требования и были предъявлены представителями "держав" турецкому правительству, которое перед лицом "единого фронта" Европы вынуждено было пойти на ряд уступок: военные действия против повстанцев были прекращены, и султан опубликовал "ирадэ" (указ), дарующий амнистию и свободу исповедания.
Истолковав эту уступчивость Порты как признак крайней слабости Турции, Россия решила попытаться покончить с турками силами одних балканских государств и двинула в 1876 году против Турции сербов. При этом сербам была обещана немедленная вооруженная поддержка России, и на Балканы был даже послан добровольческий русский отряд под командой генерала Черняева. Но сербы самостоятельно справиться с Турцией не смогли и потерпели ряд поражений. 29 октября 1876 года сербская армия и Черняев были разбиты наголову под Дьюнишем, и перед турками была открыта дорога на Белград. Положение сделалось критическим. Русское правительство, не готовое еще к войне, потребовало, чтобы турки заключили с сербами перемирие на 6 недель, на что Порта, также еще не собравшая своих сил, ответила согласием.
После этого события разворачиваются быстрым темпом. Обеспечив себе поддержку Австрии соглашением в Рейхштадте (см. прим. 23) и добившись согласия Румынии на пропуск войск, Россия начала концентрацию своих сил в Бессарабии. В то же время, желая выиграть еще немного времени, она выдвинула заранее обреченную на неудачу идею конференции представителей европейских держав для обсуждения "Балканского вопроса". Конференция собралась в Константинополе 23 декабря 1876 г. и выработала программу реформ, которые Турция должна была провести в христианских областях Балканского полуострова: административная автономия, назначение губернаторов с согласия великих держав и т. п. Несмотря на то, что открытие конференции совпало с провозглашением турецкой конституции (см. прим. 11), которая, как заявляли турецкие делегаты, давала всем без исключения оттоманским подданным самые широкие права, "Европа" настаивала на своем и продемонстрировала свое недовольство политикой Порты отъездом, после закрытия конференции (20 января 1877 г.), европейских посланников из Константинополя. Россия сделала еще одну попытку для выигрыша времени. 31 марта 1877 года в Лондоне представителями "великих держав" был подписан протокол о том, что державы "принимают к сведению обещания реформ, данные султаном, обязываются следить за их выполнением и оставляют за собой свободу действий, в случае если Турция не сдержит своего слова". Сверх того державы приглашали Турцию разоружиться. Россия же заявила, что она разоружится только после прекращения еще продолжавшейся турецко-черногорской войны. 11 апреля оттоманский парламент вотировал продолжение войны с Черногорией, а затем отверг и лондонский протокол. "Императорское правительство, - гласила врученная державам нота Порты, - не усматривает, в чем оно провинилось перед справедливостью и цивилизацией, чтобы видеть себя поставленным в столь унизительное и беспримерное в мире положение".
Но Россия своей цели достигла: уже началась весна, войска были сконцентрированы, и 24 апреля 1877 г. последовал царский манифест об объявлении войны Турции. Попытка Турции, ссылавшейся на ст. 8 Парижского трактата, добиться посредничества Европы ни к чему не привела. Русские перешли Дунай и вступили на Балканы, одновременно начав военные действия и в Малой Азии. Исход войны был предопределен соотношением сил: турки, при крайнем напряжении, смогли мобилизовать к началу кампании не более 494 тысяч человек, тогда как Россия располагала армией в 1.474 тысячи. России война могла еще только угрожать финансовым крахом, а для Турции частичное банкротство было уже совершившимся фактом: уже с 1876 года она платила только часть процентов по государственным долгам, причисляя остальное к капиталу. Тем не менее победа далась России вовсе не легко. Неумелое командование, скверное вооружение, злоупотребления в военном ведомстве и пр. принесли России ряд поражений, из которых три поражения под Плевной (20 и 30 июля и 7 - 13 сентября) были весьма тяжелы. Но и героическая защита Плевны Осман-пашей не могла спасти Турцию. Русские войска окружили крепость со всех сторон и прекратили доступ продовольствия. 10 декабря Осман-паша сдался. После падения Плевны турки, ослабленные к тому же наступлением возобновивших войну сербов, почти не сопротивлялись. Русские захватили 17 января Филиппополь, 20 января - Адрианополь. Здесь же было подписано перемирие.
Мир был необходим не только Турции. Русская армия была уже обессилена, и продолжение войны грозило ей полным разгромом. О наступлении на Константинополь, к которому русские подошли вплотную, нечего было и думать, ибо английский флот уже стал на якорь у Принцевых островов, а воевать с Англией русским было, конечно, не под силу. 3 марта 1878 г. в Сан-Стефано был подписан предварительный мирный договор (см. прим. 79), означавший полную капитуляцию Турции.
Турки подписали Сан-Стефанский мир без особенных возражений, ибо знали заранее, что он все равно будет пересмотрен "Европой", которая не могла допустить такого усиления России. Знала об этом и Россия, но ей было важно для "успокоения" общественного мнения получить хотя бы на бумаге доказательство торжества русского оружия.
Не только Англия, которая в то время поддерживала принцип "неприкосновенности Оттоманской империи", но и Австрия, не получившая своей доли добычи, восстали против Сан-Стефано, недвусмысленно угрожая России войной.
Царскому правительству пришлось согласиться на созыв европейской конференции, а до этого попытаться договориться с главными противниками. С Австрией было возобновлено соглашение о передаче ей Боснии и Герцеговины. По отношению к Англии, для которой самым неприемлемым пунктом было образование "великой" Сан-Стефанской Болгарии, долженствовавшей явиться верным вассалом России, царское правительство пошло на уступки и 30 мая 1878 года подписало в Лондоне меморандум, по которому отказывалось от создания "великой Болгарии".
13 июня 1878 г., при содействии "честного маклера" Бисмарка, открылся в Берлине конгресс великих европейских держав и Турции. На конгрессе были представлены: Австрия - барон Гаймерле, граф Карольи и граф Андраши; Германия - князь Бисмарк, князь Гогенлое, фон-Гольштейн, граф Герберт Бисмарк и фон-Бюлов; Англия - лорд Биконсфильд, лорд Одо Россель и лорд Сольсбери; Франция - Ваддингтон, граф С.-Валлье и Депре; Италия - граф Корти и граф Лоннэ; Россия - князь Горчаков, барон Убри и граф Шувалов; Турция - Садулла-бей, Каратеодори-паша и Мехмед-Али-паша.
Заседания конгресса продолжались месяц, и 13 июля был подписан заключительный акт Берлинского трактата. Главные постановления трактата следующие:
Сан-Стефанская Болгария была разделена на три части: Македонская часть возвращалась Турции; к северу от Балкан создавалось вассальное княжество Болгария, платящее дань султану и управляемое князем, который не может принадлежать ни к одной из правящих в других государствах династии; южнее Балкан создавалась автономная область - "Восточная Румелия", зависящая от султана, но управляемая христианским губернатором по назначению Порты и с согласия европейских держав; на 2 года Болгария оккупировалась Россией (ст. ст. 1 - 22).
Босния и Герцеговина были признаны неотъемлемой частью Турецкой империи, но передавались "для занятия и управления" Австро-Венгрии, которая сверх того получала право ввести свои войска в Ново-Базарский санджак (округ), отделяющий Сербию от Черногории (стр. 25).
Черногория, Сербия и Румыния были объявлены независимыми государствами.
Черногория приобретала Антивари и прилегающее побережье, но полицейская власть над портом и берегом передавалась Австрии, и Черногории воспрещалось иметь военный флот (ст. ст. 26 - 29).
Сербия получила округа Пирот, Малый Зворнах, Захар, Вранию, но лишилась Нового Базара и Митровицы (ст. 34 - 35).
Румыния, в обмен на Добруджу, уступила России часть Бессарабии (ст. 45).
Ст. 44-я трактата обязала Румынию даровать равноправие евреям (см. прим. 121).
Греции было обещано посредничество держав в вопросе об исправлении границ в Фессалии и Эпире (ст. 24).
Россия, кроме Бессарабии в Европе, получила в Азии Карс, Ардаган и Батум, при чем последний должен был стать свободным портом (ст. 58 - 59).
Крупнейшее значение имели статьи 23 и 61, предусматривавшие проведение реформ в Македонии, на о. Крите и в Армении (об этом подробно см. примечания 55 и 99).
Таковы были результаты Берлинского конгресса. Англия получила Кипр, Австрия - Боснию и Герцеговину, а балканские народы оказались еще раз обманутыми. Болгария сменила "турецкое иго" на отнюдь не более приятную "опеку" русского комиссара, а Сербия надолго подпала под полную экономическую и политическую зависимость от Австрии.
Среди европейских государств Берлинский трактат также никого полностью не удовлетворил. Он только послужил отправным пунктом для дальнейшего развития борьбы за турецкое наследство.
Первая Балканская война (9 октября 1912 – 30 мая 1913) произошла между Балканским союзом (Болгария, Греция, Сербия, Черногория) и Турцией и завершилась поражением последней. По Лондонскому договору Турция утеряла все свои европейские владения, кроме Стамбула и небольшой части Восточной Фракии. Вторая Балканская война (29 июня 1913 – 10 августа 1913) произошла между Болгарией, с одной стороны, и Сербией и Грецией, к которым присоединились Черногория и Турция, — с другой. 1913.07.10 Россия объявляет войну Болгарии. Война завершилась поражением Болгарии, которая по Бухарестскому договору уступила Румынии Южную Добруджу, Турции — Южную Македонию и часть Западной Фракии, Сербии — Северную Македонию. Балканские войны привели к обострению международных отношений на Балканах и в Европе, ускорили развязывание первой мировой войны.Присоединив к своему государственному организму Добруджу, в качестве горба, Болгария оказалась бы в непосредственном соседстве с Россией. Но уж чего-чего, а этого соседства все болгарские партии, даже самые русофильские, боятся, как огня, ибо славянобратские чувства, как показывает хотя бы историческая судьба Польши и Украины, лучше всего поддерживаются на расстоянии. Успехи, которые сделала Болгария за десятилетия своего государственного существования, в значительной мере обязаны тому обстоятельству, что от России ее отделяла Румыния, от Австрии - Сербия. Разрушать это свое международное положение значило бы для Болгарии делать шаг по пути государственного самоубийства. Опасность была бы тем более грозной, что к России Болгария примыкала бы насильственно-покоренной провинцией, население которой, - на 4/5 румынское, - сильнее тяготело бы даже к соседней Бессарабии, чем к чуждой ему Болгарии. Газеты сообщали в свое время, будто Данев сказал румынским министрам: "Не хотим Добруджи, хоть бы вы ее нам даром предложили!". В чем преимущества Болгарии? В ее более демократическом строе и, главное, в ее свободном крестьянстве.
Стиснутая между двух колоссов: Россией и Австро-Венгрией, Румыния, разумеется, и думать не может об экспансивной, наступательной национальной политике. Повинуясь категорическому императиву своего международного положения, она, несмотря на аппетиты своих правящих клик, вела до настоящего времени единственно здоровую для нее государственно-оборонительную политику. Балканская война, которая не столько нарушила государственное равновесие на полуострове, сколько равновесие в некоторых "руководящих" черепах, выбила румынское правительство из старой колеи. Но свою завоевательную энергию оно направило не по национальной линии - против России или Австро-Венгрии, что было бы безумным донкихотством, а по... "символической" линии - против обескровленной Болгарии, в чем нет, конечно, донкихотства, а есть одна лишь преступная глупость. На этом новом для нее пути она начинает с того, что включает в свой состав чужеродное тело: провинцию с преобладающим болгарским населением. Болгары Добруджи перешли к Румынии непосредственно из-под турецкого ига. Этот переход был для них освобождением. Совсем другое дело - болгары захваченного четыреугольника: они 35 лет прожили в своем национальном государстве и активно участвовали в его судьбах чрез посредство всеобщего голосования. Они принесли огромные жертвы для дела освобождения Македонии, как они его понимали. А в результате их самих, точно баранов, гонят из одного загона в другой, к новому хозяину, которому они нужны для какой-то "ректификации". В навязанное им отечество они принесут только чувства злобы и ненависти, и в то же время к ним перейдет, без сомнения, политическое руководство болгарским населением Добруджи. Злополучная "ректификация" не только обострит до крайности румыно-болгарские отношения, но создаст в самой Румынии мятежную пограничную провинцию, всегда готовую поддержать Болгарию в случае новой войны.
Присоединение двух бывших турецких провинций, Боснии и Герцеговины, к Австрии также не производит никаких реальных изменений государственных границ. Как бы ни был пронзителен визг русской славянофильско-патриотической прессы против насилия Австрии над славянством, он не уничтожит того факта, что обе провинции были вручены Габсбургской монархии более 30 лет тому назад и притом не кем иным, как Россией. Это была взятка, которую Австрия получила согласно тайному рейхштадтскому соглашению 1876 года*23 с правительством Александра II за свой будущий нейтралитет в русско-турецкой войне 1877 - 1878 г.г. Берлинский конгресс 1879 года только утвердил Австрию в правах бессрочной "оккупации", а царское правительство в обмен на две славянские провинции, отрезанные Австрией от Турции, выторговало молдаванскую Бессарабию, отрезанную от Румынии. На воровском жаргоне дипломатии такая сделка за счет третьего называется "компенсацией". Во всяком случае мы можем утешать себя тем, что если Крушеван, Пуришкевич, Крупенский*24 и другие славные уроженцы Бессарабии в этнографическом смысле и не являются истинно русскими людьми, зато они представляют своего рода общеславянский эквивалент, так как получены в обмен на сербов и хорват Боснии.
Злейшим врагом новой Турции является бесспорно царская Россия. Как Япония отбросила ее от берегов Тихого океана, так сильная Турция грозит раз навсегда отбросить ее от Балкан. Укрепившись на демократических основах, Турция станет центром политического тяготения для Кавказа - и не для одних его магометан. Связанная с Персией религией, она может вытеснить Россию и оттуда и превратиться в серьезную опасность для русских среднеазиатских владений. Нет того удара, который петербургское правительство не было бы готово нанести новой Турции. То полусогласие на присоединение Боснии и Герцеговины, которое Извольский дал Эренталю*27, было несомненно рассчитано на выгоды, могущие проистечь для России из балканских замешательств. Мирный исход последних столкновений означал бы сближение Болгарии с Австрией и усиление Турции, т.-е. смерть политического влияния России на Балканах. Воспрепятствовать частному соглашению непосредственно заинтересованных сторон, привлечь к делу все вожделения и аппетиты европейских держав, столкнуть их друг с другом и урвать при этом на свою долю клок медвежьего ушка - такова сейчас непосредственная задача русской дипломатии. Нам уже приходилось говорить на этих страницах о том, что новейшая внешняя политика царского правительства совершенно лишена объединяющей "идеи" и может быть охарактеризована как паразитический оппортунизм; она питается преимущественно борьбой Германии с Англией и является паразитарной даже по отношению к империалистической политике капиталистических правительств: она соединяет союз с Францией и "дружбу" с Германией
"Австрия позорно распяла славянство!" - вопят кадеты, октябристы и ново-временцы, - "поэтому мы требуем компенсаций, самых бескорыстных, самых чистых компенсаций!". Беснование этих патриотов, стремящихся перекричать друг друга, достигло в течение последних недель высшего предела. Все смешались в одну безобразную кучу - и от политических программ, англофильства, всеславянской идеологии и внешнего благоприличия летят только клочья шерсти. "Компенсаций, самых бескорыстных компенсаций!" Где? Каких? Никто не может ответить. Бессилие и растерянность только усугубляют остервенелую злобу. "Новое Время" каждый день строит новые планы и рождает новые комбинации. От зубовного скрежета против турок оно внезапно переходит к искательному дружелюбию: "московы и османлисы на самом деле ближе друг к другу, чем к кому бы то ни было". Поведение октябристской прессы отличается тем же лихорадочным непостоянством.
Нео-панславизму пришлось, однако, подвергнуться уже через несколько недель суровому испытанию. И что же? Болгары стакнулись с "исконным врагом" славянства, - Австрией и облегчили ей присоединение двух населенных сербами провинций. Пользовавшийся неизменной поддержкой кадетов Извольский, представитель так называемого "нового курса", дал свое тайное согласие на "распятие" славянства. Австрийские поляки, русины и чехи, в лице своих националистических партий, выразили в австро-венгерских делегациях свою полную солидарность с габсбургским захватом. Таким образом, на второй день после "всеславянского" съезда в Праге*31 история снова показала, - в который уже раз! - что всеславянское братство есть лицемерная фикция, и что национально-династические, как и буржуазно-империалистические интересы не справляются с этнографическим словарем.
Русская дипломатия хочет добиться для своего военного флота свободы выхода в Средиземное море из Черного, в котором он заперт уже более полустолетия. Босфор и Дарданеллы, - двое морских ворот, солидно укрепленных артиллерией, - находятся в руках Турции, привратницы проливов силою европейского "мандата". Если русские военные суда не могут выйти из Черного моря, то иностранные суда не могут войти в него. Царская дипломатия хочет снятия запрета только для своих судов.
На это вряд ли может согласиться Англия. Разоружение проливов для нее приемлемо лишь в том случае, если оно даст ей самой возможность ввести свой флот в Мраморное и Черное моря. Но тогда Россия, со своими ничтожными морскими силами, не выигрывает, а теряет. Турция же теряет в обоих случаях. Флот ее никуда негоден, и в Констатинополе окажется хозяином то государство, которое сможет подвести к его стенам свои броненосцы. "Новое Время" огрызается на Англию, которая отказывает царскому правительству в праве, имеющем при слабости черноморского флота "чисто теоретический характер", и в то же время уговаривает правительство падишаха раскрыть пред Россией ворота, обещая за это охранять господство Турции над проливами от чужих посягательств. Протестуя - во имя Берлинского трактата - против частного соглашения Турции с Австрией, Россия сама хочет путем частного соглашения с Турцией нарушить европейский мандат. Если бы ей удалось достигнуть своей цели, это представляло бы опасность не только для спокойного развития Турции, но и для мира всей Европы.
"Новое Время" читало приговор. "Не следует забывать, - говорила газета, - что все восточное Закавказье и Азербайджан в этнографическом отношении представляют одно целое... Армянские комитеты продолжают свою революционную работу не только у нас, но и в Персии, стремясь к объединению революции и общему расстройству... Татарские полуинтеллигенты в Закавказье, забыв, что они русские подданные, отнеслись с горячим участием к тавризским смутам и посылают туда своих добровольцев: свита Саттархана*33 состоит из молодых татарских и армянских демагогов"... Тщетно тавризский энджумен взывал ко всем "цивилизованным и гуманным народам мира" вспомнить о борьбе собственных героических предков за "идеалы справедливости и добра". Тщетно персидские эмигранты в пламенном воззвании ("Times") требовали, чтоб Европа оставила Персию в покое, предоставив ей самой решать ее собственные дела. Приговор над Персией был произнесен. Оповещая о последних переговорах Извольского с Греем*34, лондонское министерство иностранных дел демонстративно подчеркнуло полную солидарность обоих правительств, как гарантию их "гармонического сотрудничества" при разрешении среднеазиатских вопросов. И уже 11 (24) октября шесть русских пехотных батальонов в сопровождении соответственного количества артиллерии и кавалерии переступили персидскую границу, чтоб занять революционный Тавриз. Телеграфное сообщение с городом давно уже прервано, так что гуманные народы Европы избавлены от необходимости шаг за шагом следить за тем, как разнузданная сволочь царизма осуществляет "гармоническое сотрудничество" двух "христианских" наций среди дымящихся развалин Тавриза...
Своим могучим восстанием во всей стране и, в частности, на Кавказе пролетариат России пробудил к политической жизни Персию. Но сейчас он не в силах отвести кровавую руку, занесенную над головой персидского народа. Все, что остается социалистическим рабочим России, это - беспощадно заклеймить работу не только самодержавного мясника, но и буржуазных партий, разделяющих с ним ответственность за его преступление.
Болгарські газети писали під час Першої балканської війни:
У нас очень хорошая армия, мы тратим на нее очень много денег, гораздо больше, чем можем, наши люди настроены воинственно, - я надеюсь на победы. Победы эти нужны нам. Мы непомерно много брали у народа на армию, которая 28 лет оставалась в бездействии. Мы взвалили на себя ответственность за судьбы Македонии, полтора десятилетия этот вопрос держит в напряжении общественное мнение страны. Македонские переселенцы, - а их у нас сотни тысяч, и они играют крупную роль в коммерческой, политической и газетной сферах - не дают нам ни на день отойти от Македонии. В надежде на нас поднимались многотысячные крестьянские восстания в Македонии, в надежде на нас создавались там четы, именем Македонии мы приучили народ нести на себе тяжесть нашего военного бюджета. Македонский вопрос - фермент постоянного брожения, смуты и неуверенности в нашей стране. Мы надеялись на младотурецкий переворот, поверьте мне: искренно надеялись, ждали установления нормальных отношений в Македонии, думали, что сможем сбросить с себя гору военных тягот: нам средства нужны для школ, железных дорог, мелиорации и многого другого. Но младотурки не сумели приблизить Балканы к разрешению македонского вопроса. Появились опять четы, началась массовая эмиграция в Америку, турки выдвинули проект заселения Македонии мусульманами, наши болгарские македонцы пришли в отчаяние, начались угрозы министрам и царю Фердинанду, население роптало, отказываясь признавать значение дорого стоящей армии, которая неспособна освободить македонских братьев, а ко всему этому обострялось недовольство и в военных кругах, офицерство угрюмо шепталось, и можно было опасаться осложнений по греческому образцу. Таким образом, война явилась для нас внутренней политической необходимостью. Я уверен, что самый факт этой войны - независимо даже от наших побед или поражений - изменит к лучшему положение в Македонии, заставив, наконец, Европу понять, что этот маленький уголок, если не ввести там человеческих порядков, останется постоянной угрозой миру на Балканах и во всей Европе. В отличие от наших союзников, сербов, мы не задаемся широкими планами, которые вернее бы, может быть, назвать мечтами. Мы хотим удаления из Македонии турецких военных орд и введения упорядоченного самостоятельного управления. Этого Европа не сможет не санкционировать в результате нашей войны. Но вряд ли многим больше. Именно поэтому война должна быть прекращена как можно раньше. Платонические победы нам слишком дорого обойдутся, и долго мы их не выдержим. Главная тяжесть войны, естественно, ложится на Болгарию, а враг наш еще очень и очень силен. В этом наше нынешнее правительство, состоящее из людей очень осторожных, отдает себе, несомненно, ясный отчет. У Турции 23-24 миллиона населения, - это очень большой резервуар. А мы уже поставили под ружье все, что имели. Нас 4 1/2 миллиона. Больше нам неоткуда взять солдат. Энергией натиска мы можем вырвать у турок несколько блестящих побед - и довольно. Ибо каждая дальнейшая победа может стать для нас петлей. Где у нас силы, чтобы удержать завоеванное? Турция медленна и неповоротлива, но она имеет возможность доставлять из своих азиатских владений все новые войска, хотя бы через Мидию, и располагать их у Адрианополя или дальше на юго-восток, за Анастасиевой стеною, у неприступных чаталджийских укреплений. Тут достаточно расположить 50 тысяч солдат, чтобы запереть дорогу к Константинополю армии в 500 тысяч душ. Большой войны с Турцией мы не выдержим ни в военном, ни в финансовом отношении. Было бы преступлением обманывать себя. Чем раньше мы учтем политически наши победы, тем лучше будет для нас. Вмешательство Европы, а это значит прежде всего - России, является для нас жизненной необходимостью. Россия должна поторопиться крикнуть нам: "Довольно побед, остановитесь!".
А от що хвилювадл болгарські газети перед Другою світовою війною:
В Болгарии имелось представление о сложившейся после Первой мировой войны общности судеб с Венгрией, как двух странах, «одинаково тяжело пострадавших и территориально и материально», главным образом, от Румынии. В марте 1939 г. крайне правый Всеболгарский союз «Отец Паисий» расклеил по всей Софии воззвание о возврате Южной Добруджи. Как писал болгарский официоз «Днес» 30 мая «Южная Добруджа стала психозом». Председатель Народного собрания С. Мошанов в интервью газете «Пти Паризьен» указывал, что край был житницей страны, давая 16 % хлебного болгарского производства, в Румынии же этот показатель составляет только 1 %. Болгары опасались даже германских притязаний, так как в Софии распространялась немецкая карта, на которой Добруджа изображалась как немецкая территория, к тому же включавшая и Шуменскую область. Передовица в газете «Слово» за 30 августа 1939 г. развернула целую программу территориальных преобразований в пользу Болгарии (румынская Добруджа, греческая Западная Фракия, турецкая Восточная Фракия, югославская Западная Македония) и Венгрии (румынская Трансильвания и Банат, югославская Хорватия)2. При этом проблема Добруджи увязывалась с пока еще румынской Бессарабией. Советское полпредство сообщало из Софии, что в болгарской прессе «речь идет не только о возвращении Добруджи, но упоминается даже о… «болгарской Бессарабии», а в радиопередачах ставился вопрос о «задунайских» болгарах, насчитывающих 350 тыс. чел. в Бессарабии и 180 тыс. чел. на Украине. (Газета «Празнични вести» называла 29 июля 1940 г. более здравую цифру – 7 % болгар в бессарабском населении)3.