Відповіді

• 2009.03.08 | igorg

  Саме так, злидні були елементом плану

  Як казав у 80-х замполіт, що викладав партійно-політичну роботу: "Если у него ферма и 20 Га земли разве он поедет в стройотряд коммунизм строить?!". І він абсолютно правий. Найкращий спосіб дресури - тримати в руках корм, аби безпосередньо відчували хто господар й були вдячні й віддані. Застосовувались найнижчі біологічні інстинкти.
  Навіть декількох років без комуняцької системи вистачало, аби люди приходили до тями й ставали людьми - самі себе годували й одягали. Навіть під час німецької окупації. Тому після "освобождєнія" людей що відбилися від їх рук знову масово знищували. Як у Вінниці.
  згорнути/розгорнути гілку відповідей

  • 2009.03.09 | Isoлято

    В тій статті ще багато цікавого...

    Наприклад, про те, що абсолютно некоректно порівнювати "хрушьовки" та "сталінки"... Або про те, що з 1926 року і аж до 41-го ("дальше пришёл Гитлер и всё испортил") житлова площа, що припадала в СССР на душу населення, постійно ЗМЕНШУВАЛАСЯ, і це явно відображено в секретній доповідній записці, складеній для Кагановича. Взагалі цей Хмельницький дуже правильно копає, ось такими невеликими побутовими дрібницями й треба добивати міф про "доброго Сталіна".

  • 2009.04.28 | Isoлято

    Похоже, парнем заинтересовалось ФСБ...

    Тепер кожне його слово буде старанно перекручене й використане проти нього.
    
    http://pavel-slob.livejournal.com/170342.html

• 2009.04.28 | igorg

  Текст повністю. Про всяк випадок ...

  http://www.archi.ru/lib/e_publication.html?id=1850569774&fl=5&sl=1&period=%&theme_id=%&year=%&type_id=%&type_2_id=%&virtual=no
  электронная библиотека
  
  Хмельницкий Д.С.
  Миф индустриализации. Планы пятилеток и жилье для строителей социализма
  в книге:
  Правда Виктора Суворова. Окончательное решение , 2009
  
  
  Советская индустриализация, начавшаяся в 1928 г., стала одним из ключевых понятий сталинской эпохи. Ради индустриализации были проведены все экономические и социальные реформы конца двадцатых – начала тридцатых годов. Ради успехов индустриализации пропаганда призывала советских людей напрягать все силы и жертвовать личным благополучием и комфортом, а жесточайшая полицейская система заставляла это делать. Индустриализация воспринимается до сих пор как нечто позитивное и не входит в общепринятый перечень преступлений сталинского режима, хотя при ближайшем рассмотрении едва ли не все эти преступления совершались именно ради успеха индустриализации.
  
  В то же время, на простой вопрос: «Зачем Сталин затеял индустриализацию?» однозначный ответ получить практически невозможно. Слово «индустриализация» говорит как бы за себя, и говорит в хорошем смысле. Ну да, в современном обществе экономика вроде бы должна быть индустриализированной, механизированной и моторизированной. Причем всюду. Задачи индустриализации экономики раньше или позже решали все развитые страны. Без этого не достичь успеха.
  
  Какого успеха? Естественно, экономического...
  
  Вот здесь – стоп!
  
  В нормальных условиях развитие экономики ведет к повышению уровня жизни в стране. Грубо говоря, строительство заводов Форда привело к улучшению благосостояния не только Форда, но и всех его рабочих, и населения страны в целом. Отчего американская экономика улучшилась.
  
  В 1929 г. в СССР началось строительство множества промышленных предприятий, в том числе и крупнейших в мире автомобильных и тракторных заводов. До этого момента производства такого рода в СССР не существовало вовсе. Это была существенная часть общей программы советской индустриализации. Начало индустриализации сопровождалось мгновенным катастрофическим обнищанием советского населения, фатальным сокращением производства товаров народного потребления и падение уровня жизни до практически возможного минимума. Не говоря уже о человеческих жертвах коллективизации и сопутствующих ей волнах террора.
  
  При этом окончание строительства, запуск новой индустриализированной экономики к середине 1930-х гг. и превращение СССР в «индустриальную державу» отнюдь не подняли уровень жизни советского населения. Тотальная нищета продолжалась вплоть до войны и долго после нее. Разумеется, особенно плохо было во время войны, но зато пропаганда получила отличное объяснение житейских трудностей, отныне называвшихся «военными» и «послевоенными». Заодно возникло и другое пропагандистское объяснение необходимости индустриализации – «Если бы не индустриализация промышленности, то СССР не смог бы выиграть войну».
  
  Это, как мне кажется, уже ближе к истине, только формулировку следовало бы уточнить: «Если бы не индустриализация, СССР не смог бы начать и выиграть войну». Того, что мы уже знаем о сталинской внешней и внутренней политике 30-х гг. вполне достаточно, чтобы полностью исключить ее «оборонительные цели». Сталин готовился к наступательной, агрессивной войне против окружающего мира. Поэтому вопрос о том, к какого рода экономическим успехам привела СССР индустриализация имеет смысл рассматривать только с этой точки зрения.
  
  Экономические успехи, которые были достигнуты СССР к концу 30-х годов, означали, что в СССР успешно произведено столько оружия, сколько хотелось иметь Сталину. Или, если точнее, столько, сколько он сумел выжать из полностью милитаризированной советской экономики.
  
  Во сколько раз Красная армия превосходила вермахт по числу танков, самолетов, автомобилей и пр. техники к июню 1941 г. не знает сегодня только очень ленивый. По мобилизационному плану 1941 г. «после мобилизации численность вооруженных сил СССР должна была составить 8,9 млн. человек, войска должны были иметь 106,7 тыс. орудий и минометов, до 37 тыс. танков, 22,2 тыс. боевых самолетов, 10,7 тыс. бронеавтомобилей, около 91 тыс. тракторов и 595 тыс. автомашин» [1].
  
  Эти цифры означают, что, как минимум, к концу 1941 г. таковое количество вооружения должно было уже быть в наличии. И на большую часть оно имелось уже к середине года. Это несомненный успех советской индустриализации, но можно ли считать его экономическим? И можно ли в принципе считать экономическим достижением производство оружия ценой снижения уровня жизни и уничтожения гражданской экономики? Не думаю.
  
  Экономический успех измеряется прибылью.
  
  Оружие может принести прибыль в двух случаях. Во-первых, если его продавать, и во-вторых, если с его помощью добывать трофеи. Первый вариант исключается – ситуация в СССР была обратной. Сталин продавал все что можно, включая продовольствие во время массового голода в стране, чтобы покупать оружие и технологию для его производства.
  
  Остается один вариант, последний. Главным средством производства в сталинском СССР должна была стать, в конечном счете, армия. А конечный экономический успех должен был выражаться в захваченных, ограбленных и подчиненных московскому режиму странах. Впрочем, и в этом случае вряд ли население довоенного СССР могло рассчитывать на свою долю добычи в виде материальных благ. Не тот человек был Сталин, чтобы кормить досыта кого бы то ни было. Хоть своих, хоть чужих.
  
  В свое время Бухарин очень точно назвал Сталина «Чингисханом с телефоном». К концу 30-х годов Сталин был Чингисханом с самой большой в мире и с самой механизированной армией.
  
  ***
  
  У истории индустриализации есть один любопытный аспект. Фантастическим образом Сталину удалось внушить населению СССР, что индустриализация затеяна для его же блага. Причем настолько хорошо внушить, что даже правнуки жертв индустриализации до сих пор массовым образом верят в ее изначальную благодетельность. Более того, правнуки массовым образом верят в то, что правительство страны действительно стремилось улучшить жизнь населения, но к сожалению «вследствие трудностей» просто не могло многого добиться. Верят, что еды и одежды не хватало в силу «объективных обстоятельств», вопреки усилиям правительства, а жилье государство хоть и старалось строить побольше, но «трудности» преодолеть не могло в силу тех же объективных обстоятельств и необходимости крепить оборону, поскольку иначе СССР проиграл бы войну... И так далее по кругу. Почему-то при этом не осознается, что плановая экономика предполагала не только плановое производство заводов и танков, но также не менее плановое производство хлеба, сапог и жилья. И если производители танков и самолетов выполняя планы партии по танкам и самолетам, жили при этом в бараках, землянках и коммунальных квартирах, питаясь черным хлебом с селедкой по общегосударственным нормам, то именно в этом и состояли планы партии.
  
  В советской литературе невозможно найти никаких данных о том, для чего собственно затевалась индустриализация, какие цели преследовались, что именно и в каких количествах должны были производить все бесчисленные объекты сталинских пятилеток. Конечно, публиковались данные о том, сколь запланировано и произведено угля, стали, электроэнергии и пр., но для каких целей производилась эта сталь, что из нее собирались изготовить и каким образом эти изделия могли улучшить жить населения – об этом никогда не говорилось. Все статистика индустриализации была засекречена с 1931 г.
  
  При этом в самом начале индустриализации пропаганда объясняла необходимость напрягать все силы и жертвовать личным комфортом именно ради скорого благополучия и роста уровня жизни уже во второй пятилетке.
  
  Немецкий архитектор Рудольф Волтерс, работавший в Новосибирске в 1932-33 гг. описывает механизм действия пропаганды и ее эффект:
  «Тридцать первого декабря я был приглашен на празднование Нового года к своему шефу. Это был печальный праздник. Мы все надеялись получить задержанную зарплату как минимум за ноябрь. Этого не произошло, и на столе были только водка с селедкой и немного черного хлеба. Ночью мы ждали речи Сталина по радио. Ведь первый пятилетний план был победоносно завершен! Со времен пролетарской революции протекли пятнадцать долгих голодных лет. Первого января 1933 г. должно было наступить тройное улучшение жизненного уровня – это пообещал никогда не ошибающийся вождь. С верой в выполнение обещания 160 миллионов пролетариев перенесли голодные годы. 160 миллионов пролетариев ждали обещанного. Произошло же нечто иное.
  
  Речь Сталина не прозвучала, и первое января угрюмо настроенные люди встретили работой. На всех снизошло что-то вроде отрезвления, и как ведро холодной воды подействовала на всех речь одного партийца на большом профсоюзном собрании нашего управления, созванного первого января после работы. Докладчик коротко подчеркнул огромные успехи промышленности во время первого пятилетнего плана и заявил далее, что с прогулами, наконец, должно быть покончено, а дисциплина с сегодняшнего дня должна быть надлежащим образом усилена» [2]
  
  ***
  
  Только очень короткое время – в 1929-30 гг. – в Советском Союзе большими тиражами публиковались книги с прогнозами результатов сталинских пятилеток.
  
  В марте 1929 г. в свет вышла книга экономиста, сотрудника Госплана СССР Леонида Сабсовича «Советский Союз через 15 лет». За первым изданием (тираж автору неизвестен) в том же 1929 г. последовали еще два – соответственно тиражом 13 и 30 тыс. экземпляров. Такие тиражи в момент жесточайшего цензурного давления и тотальной нехватки бумаги означали, что у автора имелась могучая поддержка сверху. В 1930 г. появилась книжка Сабсовича «Советский Союз через 10 лет» (тираж 20 тыс.). В том же году она вышла на французском языке в Париже. Еще одна книжка Сабсовича под названием «Социалистические города» вышла опять же в 1930 г.
  
  Странным образом имя Леонида Сабсовича упоминается только в истории советской архитектуры; он фигурирует в качестве одного из главных участников так называемой дискуссии о «социалистическом расселении» 1929-30 гг. В действительности Сабсович сыграл в то время гораздо более важную роль.
  
  Книга «Советский союз через 15 лет» представляла собой пропагандистское сопровождение сталинских планов ускоренной индустриализации. Книга вышла в разгар борьбы между сталинской группой в Политбюро и «правой оппозицией», то есть группой Рыкова-Бухарина-Томского, безуспешно пытавшейся препятствовать принятию завышенных планов пятилетки. Она имеет подзаголовок: «Гипотеза генерального плана, как плана построения социализма в СССР»
  
  Во введении Сабсович пишет: «Причины, заставляющие меня выступить с такого рода грубой, недостаточно разработанной и, несомненно, далеко несовершенной гипотезой, заключаются в моем глубочайшем убеждении в том, что мы действительно в кратчайший исторический период догоним и обгоним передовые капиталистические страны, что в период, примерно, 15 лет мы действительно сможем построить социализм в нашей стране и что, поэтому, генеральный план развития нашей страны мы должны составлять как план построения социализма.
  
  Такого рода убеждение пока отнюдь не является широко распространенным. Если даже оставить в стороне такого рода представление о наших перспективах, как это высказал один из «заблудившихся» товарищей, а именно: «Страна наша мужицкая, армия – мужицкая, на индустриализацию уйдут столетия», то нужно все же признать, что очень мало кто конкретно ставит себе вопрос, что значит в кратчайший исторический период догнать и обогнать передовые капиталистические страны, как конкретно представить себе построение социализма в нашей стране» [3]
  Цитата снабжена сноской: «Цитировано по докладу А.И.Рыкова на собрании актива Ленинградской парторганизации ЗО/Х1 1928 г.».
  
  Если учесть, что Рыков был тогда (и до конца 1930 г.) председателем СНК СССР и членом Политбюро, можно себе представить какой мощной политической поддержкой обладал в тот момент Сабсович. Причем, «заблудившийся товарищ» Рыков цитируется в книге не один раз.
  Сабсович рисует фантастическую картину будущего процветания Советского Союза, при условии принятия сталинских планов.
  
  В главе «Эпоха великих работ и проблема создания нового человека» Сабсович пишет: «Каковы масштабы этих «великих работ»? Для того, чтобы более или менее конкретно представить себе это, достаточно сопоставить то, что мы имеем в настоящее время, с тем, что намечается по настоящей гипотезе генерального плана через 15 лет. За один 1942/43 год мы должны будем выполнить следующие работы.
  
  В промышленности мы должны будем построить такое количество фабрик и заводов, которые по стоимости их в ценах 1927/28 г. (а, следовательно, и по физическому объему) будут превышать стоимость всех ныне существующих фабрик и заводов.в 5-б раз, а размер капитальных работ 1927/28 г. будет превышать в 33 раза. Другими словами, если капитальное строительство крупной промышленности 1927/28 г. по своим размерам равнялось примерно 7,5 Магнитогорским заводам, то капитальное строительство одного 1942/43 г. будет равняться постройке примерно 240 Магнитогорских заводов.
  
  В электростроительстве за один 1942/43 г. мы должны будем построить такое количество станций и сетей, которое по физическому объему будет превышать весь основной капитал электрификации 1927/28 г. в 11,5 раз. Если капитальные затраты электрификации в 1927/28 г. по их объему можно приравнять примерно 1,7 Днепростроям, то объем электростроительства за 1942/43 г. будет равняться примерно 48 Днепростроям.
  
  В сельском хозяйстве, в котором капитальные работы в сумме около 1.130 млн. руб. в 1927/28 г. в распыленном виде производятся во многих миллионах крестьянских дворов, в 1942/43 г. будут произведены работы в крупных хозяйствах по физическому об'ему примерно в 19 раз большие и равные, примерно, удвоенному основному капиталу сельского хозяйства в настоящее время (без скота и жилых построек в том и в другом году).
  
  В железнодорожном транспорте капитальные работы будут увеличены через 15 лет по физическому объему примерно в 19 раз, причем новых железных дорог должно быть построено в 1942-43 г. около 60 тыс. километров, что равно примерно 40 Туркестано-Сибирским жел. дорогам, или постройке свыше 4-х сибирских магистралей за один год.
  
  В местном транспорте капитальные работы по физическому объему в 1942/43 году превысят капитальные работы 1927/28 года более, чем в 150 раз.
  
  Капитальные работы в коммунальном хозяйстве в одном 1942/43 г. превысят нынешнюю стоимость всего основного капитала комхозов в 3,5 раза.
  
  Наконец, жилищное строительство, которое в 1927/28 г. по размерам оценивалось в ту же сумму, что и все промышленное строительство, увеличится через 15 лет больше, чем в 20 раз и по стоимости (в ценах 1927/28 г.) превысит всю нынешнюю стоимость жилищного фонда примерно в 1,5 раза.\Это колоссальное строительство,, которое за следующее четвертое пятилетие возрастет по объему еще примерно в 3,5—4 раза и о размерах которого в настоящее время трудно составить себе конкретное представление, означает действительно невиданную в мире «эпоху великих работ», которая начинается в зачатке уже в первом пятилетии, а полный расцвет получит, вероятно, уже за пределами генерального плана, в четвертом и в последующих пятилетиях» [4].
  
  В послесловии к третьему изданию Сабсович сетует на маловеров и рисует еще более радужную картину: «...Если мы к концу первого пятилетия повысим ежегодный прирост продукции до 50%, то для второго и третьего пятилетия можно принять удержание темпа на этом же уровне, как минимум.
  Это дает увеличение продукции за второе пятилетие примерно в 7;5 раза; а за первые 10 лет – увеличение продукции в 39—40 раз. Это значит, что уже за 10 лет мы сможем развернуть производство значительно больше тех размеров, достижение которых я намечал к концу третьего пятилетия, что уже через 10 лет, при. условии мирного развития страны, мы сможем значительно обогнать нынешний уровень развития промышленности САСШ (по объему производства), а по уровню техники сможем его значительно обогнать и идти в уровень с САСШ, если только не обгоним эту страну, т. к. за короткий период создадим совершенно новый основной капитал промышленности по последнему слову науки и техники.
  
  ... Реальная заработная плата сможет быть поднята минимум в 4 раза, а вероятнее всего – в 5—6 раз и реальный уровень жизни наших рабочих превысит нынешний реальный уровень жизни рабочих САСШ. Продолжительность рабочего дня мы сможем, вероятно, уменьшить к концу второго пятилетия примерно до 5 часов» [5].
  
  То, что прямой задачей книжки Сабсовиса была поддержка сталинского курса, подтверждается предисловием к третьему изданию, написанному Н. Ковалевским, председателем Госплана СССР [6] Там говорится: «Еще первое издание этой книжки многими было встречено насмешливо и почти враждебно. Намеченные здесь темпы и масштабы казались этого рода читателям фантастичными, нереальными. Однако, не прошло еще и года со времени написания этой работы как жизнь показала их полную реальность и осуществимость. ...Жизнь так насыщенная содержанием в нашу революционную эпоху уже успела жестоко насмеяться, но не над «фантастикой» тов. Сабсовича, а над скептиками и маловерами, не сумевшими и не умеющими до сих пор оценить творческой мощи стремительно идущего к социализму народного хозяйства СССР – великого детища великой пролетарской революции» [7].
  
  Послесловие Сабсовича к третьему изданию заканчивается зловещим и оправдавшимся (в отношении «правой оппозиции») предупреждением: «...выдвинутые мною в настоящей книжке задачи построения новых социалистических городов, организации социалистического быта и создания нового человека должны быть признаны задачами, к разрешению которых мы должны приступить немедленно и. разрешить которые мы должны в кратчайший срок. ... Новую жизнь может строить только тот, кто сбросил с себя эти путы старого, кто научился смотреть вперед и видеть, «осязать» наше ближайшее будущее. Кто этого не сумеет сделать, кто не сумеет быстро переделать себя, не окажется способным итти в ногу с жизнью, в ногу с рабочим классом, тот будет выброшен в мусорную яму истории. В этот мусорный ящик история выбросила недавно троцкистскую оппозицию, как она в свое время выбросила в него меньшевиков и эсеров. В этом мусорном ящике рискуют оказаться скоро и все маловеры из правой оппозиции» [8].
  
  ***
  
  Грандиозный экономический блеф Сабсовича, явно придуманный и растиражированный по заказу сталинской группы, имеет прямое отношение к утопической кампании по массовому проектированию соцгородов с обобществленным бытом в 1929-30 гг.
  
  В книге Сабсовича «обобществлению быта» и перспективам жилищного строительства посвящена отдельная глава под названием «Культурная революция и обобществление быта». В ней автор напрямую связывает успехи индустриализации с тотальным изменением образа жизни человека и, в первую очередь, с упразднением семейного быта:
  «Наличия материальных и социальных предпосылок в виде весьма высокого уровня развития производительных сил, уничтожения классов и обобществления всех орудий и средств производства) еще недостаточно для построения социалистического общества. Нужна еще культурная революция, – нужно совершенно переделать человека, а для этого необходимо совершенно изменить бытовые условия и формы существования человечества. Условия быта должны быть изменены прежде всего в том направлении, что должно быть уничтожено индивидуальное домашнее хозяйство, тот «домашний очаг», который всегда являлся и является источником рабства женщины. Произведенное выше исчисление того, какое количество трудящихся должно быть занято в различных отраслях общественного труда в 1942/43 г. приводит к выводу, что даже при весьма быстром поднятии производительности труда недостаток в рабочих руках может быть преодолен через 15 лет только при том условии, если все трудоспособные в возрасте от 21 до 49 лет – и мужчины и женщины – будут заняты общественно-обязательным трудом. Следовательно, полное освобождение женщины от домашнего рабства и уничтожение индивидуального домашнего хозяйства является не только задачей, которую желательно осуществить к концу генерального плана, но задачей положительное разрешение которой является неизбежной необходимостью...» [9]
  
  В изданной в 1929 г. книге «Города будущего и организация социалистического быта» Сабсович еще откровеннее обосновывает мотивы ликвидации семейного хозяйства: «...женщины, освобожденные благодаря полному обобществлению быта для полноценного принудительного труда, должны быть использованы на производственной работе так же, как и всякий трудоспособный мужчина. Значительная часть женщин-работниц может быть занята на производстве в заводе; остальная часть женщин может быть занята в учреждениях и предприятиях, обслуживающих бытовые нужды всех членов социалистического поселка (на фабрике-кухне, в общественных столовых, яслях, в общественном воспитании детей и пр.)» [10]
  
  Традиционные для советской прессы и пропаганды рассуждения о необходимости создания некоего нового, лучшего, чем раньше человека, приобретают в контексте рассуждений экономиста Сабсовича вполне практический смысл. Выполнение экономических планов партии требует привлечения к обязательному труду всего населения без исключения, и всех женщин тоже. Этому препятствует традиционный семейный уклад, при котором женщина ведет хозяйство и воспитывает детей. Такой уклад необходимо разрушить. А работу по хозяйству («домашнее рабство») следует заменить «общественно-обязательным трудом». То есть, – принудительным трудом. Фактически – настоящим рабством.
  
  Уничтожение семейной (и в принципе, всех сфер частной) жизни де факто означало еще и уничтожение целых отраслей промышленности, обеспечивавших свободное индивидуальное существование человека. Как бы теряло смысл производство товаров для семьи и дома, производство продовольственных товаров, обеспечивавших и домашнюю кухню, и естественно существовавшую раньше сеть общественного питания – кафе, рестораны, трактиры. Все это происходило в действительности. Как раз в 1929 г. процесс уничтожения НЭПА, то есть элементов частной экономики, подходил к завершению. Сталин концентрировал ресурсы под своим полным контролем и только для решения стратегических экономических задач – построения тяжелой и военной промышленности.
  
  Именно эти цели должно было обслуживать запроектированное Сабсовичем общество. В идеале советским людям не следовало тратить ни времени, ни средств на личную, индивидуальную жизнь и на воспитание детей:
  «Уничтоженное индивидуальное домашнее хозяйство должно быть замещено общественным обслуживанием основных потребностей трудящихся. Громадные фабрики-кухни, – в количестве достаточном для обслуживания всего населения,— должны полностью заменить домашнее приготовление пищи...
  
  Общественные механические прачечные, оборудованные технически-совершенными машинами (такие прачечные уже имеются в настоящее время и Америке и в некоторых странах Западной Европы), дезинфицирующие, стирающие, высушивающие и выглаживающие белье в срок в несколько десятков минут, должны совершенно упразднить домашнюю стирку белья. Общественные бани, общественные бассейны и души, устроенные в местах работы, отдыха, учения и т. п. и доступные для всех трудящихся в любое время, упразднят необходимость домашнего приготовления ванн и пр. Фабрики одежды и белья и механические починочные фабрики должны совершенно упразднить необходимость домашней пошивки и починки одежды и белья, отнимающей ныне так много времени и труда, главным образом, у женщин. Наконец, механизация уборки и чистки жилых помещений также освободит, опять-таки главным образом женщину, – от необходимости тратить немало труда на индивидуальную уборку жилища... Одной из причин, поддерживающих существующие формы быта, является индивидуальное воспитание маленьких детей отдельно в каждой семье. Это – зло как для детей, подвергающихся воспитательному воздействию родителей, далеко не умеющих воспитывать, так и для родителей, в особенности для матерей, принужденных отдавать этому делу очень много времени и сил и лишенных, вследствие этого, возможности заниматься трудом или общественной работой... Через 15 лет организация домов ребенка, яслей, детских садов и пр., а в значительной части также и полное обобществление воспитания, должны быть поставлены в таких широких размерах, чтобы на дневное время полностью освободить всех женщин от заботы о детях...» [11].
  
  Будущее жилищное строительство Сабсович описывает таким же радужным и фантастическим образом, и перспективы индустриализации в целом:
  «Стоимость, всего жилищного фонда в 1927/28 г. исчисляется Госпланом СССР в сумме около 24 млрд. руб., в том числе стоимость городского жилищного фонда исчисляется в сумме 13,3 млрд. руб. (включая промышленный жилищный фонд), а сельского — в 10,8 млрд. руб. По излагаемой гипотезе генерального плана стоимость жилищного фонда через 15 лет, т.е. в 1942/43 г., может быть доведена до 200 млрд. руб. (в тех же ценах 1927/28 г.), т.-е. по физическому объему жилищный фонд может быть увеличен в 8,3 раза... Если же принять во внимание, что за один 1942/43 г. мы сможем вложить в жилфонд 35 млрд. руб. (по ценам 1927/28 г.), т.-е. значительно больше, чем стоимость всего жилфонда в 1927/28 г., то станет ясно, что в последнем пятилетии генерального плана мы действительно сможем в значительной мере снести существующие города и деревни и строить в мест о них поселения иного типа, приспособленного к обобществленному быту трудящихся. ...Наибольшие работы и достижения в этом направлении могут иметь место, по-видимому, в четвертом пятилетии, к концу которого, по моим исчислениям, жилищный фонд может быть увеличен до 1600 млрд. руб. (в неизменных ценах 1927/28 г.), т.е. увеличится, примерно, в 25 раз по сравнению с 1927/28 г., а основные фонды коммунального хозяйства могут быть увеличены до 100 млрд. руб. (в той же оценке), т.е. могут быть за 20 лет увеличены в 40 раз» [12]
  
  11 июля 1929 г. Сабсович на заседании индустриально-технической и социально-культурной секции ВАРНИТСО (Всесоюзная ассоциация работников науки и техники для содействия социалистическому строительству) делает доклад «Город будущего и организация социалистического быта». Доклад публикуется в журнале «Плановое хозяйство» и выходит отдельной брошюрой в 1929 г. [13]
  
  В докладе Сабсович излагает те же принципы нового коммунального быта, что и в книге и «намечает лишь самую общую программу замены существующей системы поселений с ее развитой иерархической структурой (от деревень до крупнейших городов) на некую усредненную по размерам систему, в которой размеры поселений привязаны к потребностям в рабочей силе крупных промышленных и сельскохозяйственных производств. Это усреднение поселений он видел на путях разукрупнения городов и укрупнения сел» [14]
  
  Такой подход полностью соответствовал задачам индустриализации, и представлял собой основной градостроительный принцип сталинской эпохи. Новые промышленные предприятия строились там, где это удобно с точки зрения обеспечения сырьем, а население подвозилось туда плановым образом и в строго необходимых количествах. Городу, как самостоятельному, свободно растущему поселению, с жителями, обладающими правом выбора места работы, места жительства и правом свободного передвижения по стране в такой системе места больше не оставалось.
  
  В середине ноября 1929 г., сразу после выхода Постановления СНК РСФСР, в журнале «Революция и культура» выходит статья А. Склонского «Социалистический город». В ней излагаются впечатления автора от доклада Леонида Сабсовича в Московском отделении ВАРНИТСО.
  «Основное, что должно быть осуществлено в городе будущего, – обобществление удовлетворения бытовых нужд населения. Это значит, что пищу должны готовить фабрики-кухни, а кормиться члены коммуны должны в столовых, в которых не только обедают, но я завтракают, и ужинают, словом, получают полный пансион, как теперь в домах отдыха. Белье стирает механизированная общественная прачечная. Моются люди в расположенных под рукой банях. Уборка жилищ механизирована и выполняется специальными работниками. Дети от рождения и до окончания учебы поручаются заботам и руководству врачей-педагогов. Взрослые люди, пережившие срок трудовой работы, переходят на полное социальное обеспечение. В результате женщина раскрепощается подлинно и полностью и становится действительно равноправным мужчине работником. <…>
  
  В городе будущего привычная нам квартира со всеми ее «удобствами» потеряет смысл. Человеку нужно будет только помещение для жилья в собственном смысле слова.<…> Отпадает надобность во многих «собственных» предметах домашнего обихода. <…>
  
  Дети с родителями жить не должны. Человеческий организм, человеческая психика – очень сложный и тонкий аппарат. Наблюдение за ним, руководство им, формирование его требуют больших специальных знаний, тонких навыков. Родители далеко не все – врачи и педагоги. Естественно и закономерно поэтому, что младенец, – будущий член коллектива, – передается для обслуживания и воспитания этому самому коллективу. Мать будет приходить в «дом ребенка» кормить свое дитя, ее для этого и теперь отпускают с работы и в предприятии, и в учреждении.
  
  <…>Несомненно, не за горами время, когда наука разработает способ искусственного выкармливания детей, и мать-работница будет полностью избавлена от этой повинности.
  
  Когда младенец начинает становиться маленьким человеком, в нем нужно развивать коллективистические навыки. Теперь ребята посещают детские сады и там получают пионерскую зарядку. Дома эта зарядка парализуется мещанскими разговорчиками родителей и близких. Ребенок раздваивается. Он не знает, чему верить, к чьим указавшим прислушиваться. Чтобы оградить детей от этой дергающей их бессмысленности, нужно поставить их целиком под руководство специалистов педагогов, под влияние коллектива однолеток, изъять из частного, «квартирного» быта» [15].
  
  В статье Склонского «романтики социалистического будущего» еще меньше чем в текстах самого Сабсовича, но очень явственно проступают стратегические государственные цели ломки семейного быта и превращения общества в подобие трудового лагеря с жесткой дисциплиной и без всяких гражданских прав для населения.
  
  Население рассматривается как рабочая сила, на содержание которой следует тратить как можно меньше средств. Минимальное жилье, казенная типовая мебель, минимум бытового оборудования. Производство продуктов питания в расчете только на общие столовые. Отпадает необходимость тратить ресурсы страны на производство разнообразных товаров народного потребления в расчете на свободную торговлю и выбор покупателя, и в объеме, превышающем абсолютный необходимый минимум. Дети воспитываются в детских домах типовым образом. Так на них тратится меньше ресурсов, и они избавлены от сомнительного воспитательного воздействия родителей.
  
  В смысле перераспределения экономических ресурсов программа эта в 1929-30 гг. уже быстро реализовывалась. После ликвидиции НЭПа и свободной торговли снабжение населения товарами массового потребления катастрофически уменьшилось и осуществлялось фактически только через распределители на предприятиях. Жизнь семьи из нескольких человек в одной комнате коммунальной квартиры или барака и без того мало напоминала традиционный семейный быт. Разве что перевод всех детей в детские дома, оказался категорически нереальным с финансовой точки зрения.
  
  ***
  
  Видимо, Сабсович и поддерживающие его правительственные чиновники среднего уровня переступили рамки своей компетенции, не ограничившись чистой пропагандой и спровоцировав в 1929-1930 г. массовую кампанию по проектированию капитальных домов-коммун с «обобществлением быта», не обеспеченных никаким финансированием. Конец деятельности Сабсовича и конец «домам-коммунам» был положен крайне раздраженным постановлением ЦК ««О РАБОТЕ ПО ПЕРЕСТРОЙКЕ БЫТА» от 16 мая 1930 г.
  
  Там говорилось: «ЦК отмечает, что наряду с ростом движения за социалистический быт имеют место крайне необоснованные, полуфантастические, а поэтому чрезвычайно вредные попытки отдельных товарищей (Сабсович, отчасти Ларин и др.) «одним прыжком» перескочить через те преграды на пути к социалистическому переустройству быта, которые коренятся, с одной стороны, в экономической и культурной отсталости страны, а с другой – в необходимости в данный момент максимального сосредоточения всех ресурсов на быстрейшей индустриализации страны, которая только и создает действительные материальные предпосылки для коренной переделки быта. К таким попыткам некоторых работников, скрывающих под «левой фразой» свою оппортунистическую сущность, относятся появившиеся в последнее время в печати проекты перепланировки существующих городов и перестройки новых исключительно за счет государства, с немедленным и полным обобществлением всех сторон быта трудящихся: питания, жилья, воспитания детей с отделением их от родителей, с устранением бытовых связей членов семьи и административным запретом индивидуального приготовления пищи и др. Проведение этих вредных утопических начинаний, не учитывающих материальных ресурсов страны и степени подготовленности населения, привело бы к громадной растрате средств и жестокой дискредитации самой идеи социалистического переустройства быта».
  
  Из текста постановления ясно, что против «обобществления быта» как такового, ЦК ничего не имеет, но тратить средства на специальные дома для рабочих с полным бытовым обслуживанием и благоустройством не намерено – ввиду «необходимости в данный момент максимального сосредоточения всех ресурсов на быстрейшей индустриализации страны».
  
  Планы финансирования жилья в СССР, как мы увидим ниже, были уже определены в рамках общих планов индустриализации. Характер и типы жилья, а также нормы расселения, автоматически вытекали из этих планов, что делало любое публичное обсуждение этих вопросов не только излишним, но и «политически вредным».
  
  После постановления ЦК любые проекты массового рабочего жилья вообще исчезли из прессы и из общественного сознания. А с 1932 г. началось открытое (раньше оно не афишировалось) проектирование и строительство роскошных сталинских домов для начальства. Но пропаганда подавала эту архитектуру как жилье для всех. И более чем успешно.
  
  ***
  
  Парадоксальным образом драматический миф о том, что государство хотело, но не могло поселить всех по-человечески, до сих пор непротиворечиво соседствует с противоположным, оптимистическим мифом о том, что в сталинское время возникла замечательная, красивая и комфортабельная жилая архитектура. Гораздо лучше, чем в до- и уж тем более, чем в послесталинские времена.
  
  Последний миф формулируется в наше время приблизительно так: «При Сталине жилые дома были хорошие, красивые и удобные. Хрущев запретил сталинские дома, и приказал строить типовое плохое жилье». И действительно, если сравнить панельную хрущевскую пятиэтажку со сталинскими жилыми домами, то не возникает вопроса, где лучше жить.
  
  Вопрос в другом – корректно ли сравнение? Сравнивать надо подобное с подобным. Массовое жилье одной эпохи – с массовым жильем другой. «Элитное», как сейчас принято говорить, – с элитным. Проблема в том, что сравнить не так просто. Ни в одном учебнике по истории советской архитектуры невозможно найти данных о том, что собой представляло жилье при Сталине в целом. В разделах, посвященных 20-м годам, рассказывается о нескольких послереволюционных поселках с коттеджами, об авангардистской жилой архитектуре, о короткой романтической эпохе проектирования домов-коммун, о нескольких известных жилых домах, вроде дома Наркомфина в Москве архитектора Гинзбурга или дома Ленсовета архитекторов Фомина и Левинсона на Карповке в Ленинграде. В разделах, посвященных сталинской архитектуре речь идет о разных известных московских и немосковских красивых домах с удобными квартирами.
  
  Но нигде невозможно найти данных ни о том, сколько квадратных метров приходилось на одного городского жителя в то или иное время, в каких домах и как жила основная масса населения. Какие типы жилья были массовыми, а какие элитарными. Причем, само советское архитектуроведение было организовано таким образом, что эти вопросы даже не возникали – ни у читателей книг по архитектуре, ни у их авторов-исследователей. В результате даже в профессиональной среде существовали (и продолжают существовать) на этот счет устойчивые и ложные представления. Например, о том, что именно сталинские жилые дома были самым массовым типом жилья, что советское правительство имело планы обеспечения населения жильем, но в силу перманентных трудностей не могло добиться желаемого.
  
  Типичное сталинское жилье 30-х – 50-х – это коммунальные квартиры, бараки и землянки, а вовсе не дома с квартирами. Советское правительство вплоть до середины 50-х (т.е., до хрущевских реформ) не планировало когда-нибудь решить жилищную проблему и обеспечить все население цивилизованным жильем в соответствии с санитарными нормами. Во всяком случае, в планы сталинских пятилеток такая задача не входила. Понятие «рабочая квартира», существовавшее до конца 20-х годов, как некая профессиональная мечта, с началом индустриализации исчезло из обращения. Для того, чтобы замаскировать этот факт, тратилась масса пропагандистских усилий.
  
  ***
  
  Состояние жилищной катастрофы в Советском Союзе было перманентным с самого начала советской власти и до самого ее конца, но пик ее приходился на начало тридцатых годов.
  
  Жилое строительство в СССР возобновилось после гражданской войны где-то в 1923 г., когда стал на ноги НЭП. В основном восстанавливались разрушенные во время войны и революции здания, возникали жилищные кооперативы, строились рабочие поселки. При этом, структура этих поселков была строго иерархическая. Индивидуальные дома-коттеджи для высшего начальства, квартиры для среднего командного состава, общежития разного типа для рабочих. Для одиноких – казармы.
  
  Например, программа типового рабочего поселка на 3200 человек (рекомендованного Цекомбанком в 1929 г.) предполагала такой расклад:
  2% (60-65 чел. семейных) живут в индивидуальных квартирах в двухквартирных коттеджах.
  8% (250 чел, одиноких, холостых) живут в общежитиях по 2-3 человека в комнате (28 комнат)
  90% (2890-2895 чел., семейных) живут в квартирах с покомнатно-посемейным заселением, 2-3 чел. в комнате (576 квартир - 1096 комнат).
  
  Строились и квартирные дома для рабочих, но расселение происходило покомнатно-посемейно. Скажем, в трехкомнатную квартиру заселяли три семьи. Эта схема расселения была типичной для всех двадцатых годов. Она сохранялась и в тридцатые с той поправкой, что место капитальных домов для общежитий и покомнатно-посемейного расселения рабочих семей в основном заняли предельно примитивные и дешевые бараки и землянки.
  
  Для высшего начальства строились специальные комфортабельные дома. Например, в Москве в 1926 г. был закончен жилой комплекс на Рублевке архитектора Иофана и начато строительство правительственного дома на Берсеньевской набережной (Дом на Набережной).
  
  По переписи 1923 г. жилищная норма городского населения СССР составляла 13 кв. аршин (ок. 6.5 кв. м), то есть намного меньше, чем тогдашняя санитарная норма (8 кв. м/чел) [16].
  
  За первые три года строительства (1923-1926) на жилищное строительство было потрачено около 475 млн. рублей, то есть приблизительно столько, сколько в предвоенные годы (до первой мировой войны) тратилось в год. Городское население за это время увеличилось на 4 млн. человек. В изданной в 1927 г. книге «Перспективы развертывания народного хозяйства С.С.С.Р на 1926-27 – 1930.31 г.г. Материалы центральной комиссии по пятилетнему плану»., под ред. С.Г. Струмилина, говорилось: «Для того, чтобы разместить всю эту массу в 4 мил. душ по норме в 16 кв. арш., потребовалось бы свыше 7 мил. кв. саж. (32 мил. кв. метров), – мы же едва могли за три года выстроить около 800 тыс. кв. саж. (3,0 мил. кн. метров), т.-е. всего около 11% от потребности» [17].
  
  В 1926 г. жилищная норма в СССР составляла для городского населения приблизительно 5,5 – 5,7 кв. м на человека [18]. По первому мягкому варианту пятилетнего плана 1927 г. Госплан планировал увеличение городского населения в течение пятилетки на 5 млн. чел. и строительство за это время 38 млн. кв. метров жилья.
  
  «Если бы мы поставили себе целью к концу пятилетия обеспечить все население указанной санитарной нормой, не считая той дополнительной жилой площади, на которую имеют право отдельные категории граждан, согласно действующего законодательства, то, <...> потребовалось бы вложить в новое жилищное строительство за 5-летие около 11 миллиардов рублей и при этом пришлось бы отстроить, около 100 мил. кв. метров жилой площади, причем из этого числа потребовалось бы для удовлетворения жилой площадью прироста городского населения 39,4 мил. кв. метров, для возмещения естественного износа—2,8 мил. и для постепенного увеличения существующей душевой нормы до санитарной—около 57 мил. кн. метров. Выше мы видели, что при напряжении всех источников финансирования, если не изыскать для этой цели дополнительных, на жилищное строительство за 5 лет может быть обращено только 2.290 мил. рублей, т.-е. около 22% от действительной потребности» [19].
  
  При этом жилищная норма, согласно планам, должна была в течение пятилетки убывать и выйти на прежний уровень только в последнем году пятилетки [20]. Санитарной нормы (8 кв. м на человека) предполагалось достичь только в третьей пятилетке.
  
  В реальности, в результате планов «ускоренной индустриализации», принятой под давлением Сталина в 1929 г., городское население увеличилось на 13,9 миллионов человек [21]. Это было не ростом городского населения в обычном смысле, а насильственным перемещением абсолютного бесправного населения по стране. В основном крестьян и лишенцев, то есть выселенных с прежнего места жительства «социально-чуждых элементов», не получивших паспорта в 1932 г., после введения паспортной системы. Собственно, паспортная система и была введена специально для того, чтобы выдавливать «лишнюю» часть населения на стройки пятилетки.
  
  По официальным данным за первую пятилетку было построено 23 млн. кв. м. жилья, [22] что означало уменьшение средней нормы жилья до 4,7 кв. м. по стране [23]. На 1937 г. запланировано 5,35 кв. м. на человека [24].
  
  В промышленных городах Урала норма жилья составляла в 1932 г. 3,5 кв. м. (от 4,2 кв. м. в Свердловске до 1,6 кв. м. в Магнитогорске) [25].
  
  Это означало фактическое расселение городских жителей в среднем по стране по 3-5 человек на комнату в 15 кв. м.. Причем комнаты эти чаще всего находились либо в бараках, либо в землянках.
  
  Например, население Магнитогорска в середине 30-х годов состояло из шести изолированных друг от друга категорий: крестьяне из окрестных мест (30-35%), коммунисты и комсомольцы, посланные на «стройки пятилетки» по партийному поручению (10%), депортированные «кулаки» (25% -35 тыс.), заключенные (11-13% – 15-18 тыс.), ссыльные инженеры (в основном проходившие по процессу Промпартии – 20-30 чел), и иностранцы – «около 2000 чел. беженцы из Польши, преимущественно еврейского происхождения, финны в количестве двухсот человек, пятьдесят болгар, тридцать немцев, несколько турок и румын» [26]. Каждая категория жителей размещалась изолированно друг от друга, но основной тип жилья был – бараки и землянки. В них в 1936 г. проживало соответственно 50% и 25% населения Магнитогорска. Еще 15% жили в квартале каменных домов-общежитий без ванных и кухонь, построенных по проекту группы немецкого архитектора Эрнста Мая, по нескольку человек в комнате. В Магнитогорске был построен небольшой поселок для высшего начальства с индивидуальными коттеджами. В нем, и в центральной гостинице жило около 2% населения – высшее начальство. Этот поселок – Березки – постоянно публиковался в советских книгах по истории архитектуры в качестве примера жилья для «тружеников Магнитогорска».
  
  Государственное финансирование и в 20-х, и тем более в 30-40-х годах предполагало строительство минимального количества отдельных квартир для посемейного расселения привилегированных слоев. Массовое жилье для рабочих и служащих низшего звена всегда планировалось коммунальным, то есть без удобств и по нескольку человек в комнате.
  
  Если исходить из того, что 3% населения (начальство) занимали прибл. 15% построенной площади, то при средней норме расселения 3,5 кв.м. (как это было на Урале в 1933 г.), фактическое расселение непривилегированных слоев населения исчислялось в 3,1 кв. м. на чел. При норме расселения 4,7 кв. м (средняя по стране в 1933 и в 1956 гг.) на обычного непривилегированного советское человека приходилось в среднем 4,1 м2 .
  
  Если, считать, что доля привилегированного населения была больше, напр. 5%, и они занимали 20% площади, то при средней по стране норме в 4, 7 м2, на среднего рабочего приходилось 3,95 м2. Это означало, что семью из четырех человек (или троих-четверых одиноких) селили в комнату 15-16 кв. метров.
  
  В реальности, квартир с удобствами в каменных домах для покомнатно-посемейного расселения (или каменных общежитий) строили очень мало, массовое расселение шло в деревянные бараки разных типов (без канализации, центрального отопления и, чаще всего, без водопровода) и набивали их гораздо плотнее, чем планировали в начале первой пятилетки. Такое положение сохранялось до середины 50-х.
  
  ***
  
  С начала тридцатых годов в СССР перестали публиковать статистические данные по жилищно-коммунальному хозяйству, поэтому узнать реальное положение дел с обеспечением населения жильем напрямую стало невозможным. В 1932 г. началось стилевое реформирование советской архитектуры. Одновременно были прекращены даже формальные поиски типов массового жилья и минимальных квартир для рабочих. Основным типом советского жилья была объявлена индивидуальная комфортабельная квартира. Каменные, эклектически декорированные дома с богатыми по советским меркам квартирами (часто с комнатами для домработниц) строились на главных улицах городов. Проекты таких домов полностью вытеснили со страниц архитектурных журналов проекты жилья для массового расселения, но при этом исчезли и всякие указания на социальную принадлежность жильцов этих домов, хотя совершенно очевидно, что предназначались они исключительно для узкого слоя высокого начальства (партийного, советского, военного, технического...) и культурной элиты. Для того, чтобы замаскировать этот факт, тратилась масса пропагандистских усилий.
  
  В конце 1934 г. был выпущен отдельной брошюрой «Отчет о работе» Московского совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов за 1931-1934 гг. Это первые три года правления в Москве Лазаря Кагановича в качестве Перового секретаря МГК ВКП(б) и первые три года после начала градостроительных и архитектурных реформ в СССР, реализация которых тоже была во многом возложена на Кагановича. Отчет победный.
  
  В предисловии к отчету приводятся следующие общие данные по жилью в Москве:
  «За отчетные годы построено 2300 жилых домов, в числе которых 400 больших многоэтажных каменных домов и 326 надстроек. На площадь этих домов, равную 2 млн. 200 тыс. кв. метров, вселено около 500 тыс. человек» [27].
  
  Получается, что на одного жильца в новостройках приходится 4,4 кв. метра. Это означает расселение в общежития, по несколько человек в комнате.
  
  Но развернутые данные раздела «Новое жилстроительство» позволяют уточнить картину:
  «В результате работы, проделанной за трехлетие 1931-1933 гг., застроено и заселено 1671 тыс. кв. м. новой жилой площади. В 1934 г. будет закончено строительством еще 500-550 тыс. кв. м. За четыре года, таким образом, построено жилой площади 2 200 тыс. кв. м.
  
  За три года закончено строительством 1857 жилых домов, из них 357 многоэтажных капитальных и кроме того 326 надстроек.
  
  Стоимость этого строительства составляет 382 миллиона руб., а с учетом строительства, заканчиваемого в 1934 г., составит около 580 млн. руб.» [28]
  
  Из этого следует, что средняя стоимость кв. метра новой жилплощади составляла 264 рубля. В 1929 г. средняя стоимость квадратного метра жилья по СССР составляла 120-160 рублей, то есть, приблизительно в 2 раза меньше. В 1931 г. был установлен лимит стоимости жилья по СССР от 103,5 руб. (РСФСР) до 122,5 руб (Тадж.ССР) [29]. Внезапный рост стоимости квадратного метра жилья в Москве при том, что общее финансирование жилого строительства оставалось на прежнем нищенском уровне могло означать, что в реальности имел место чрезвычайно резкий разрыв в стоимости строительства разных типов домов. С одной стороны - небольшого числа дорогих «многоэтажных капитальных домов» для начальства (357 штук), с другой - прочих полутора тысяч новых московских домов, о характеристике которых ничего не говорится, и которые, скорее всего, представляло собой нечто очень дешевое и примитивное.
  
  Предметом особой гордости авторов отчета были большие размеры новых капитальных домов:
  «До 1931 г. средний размер московского дома равнялся 201 кв.м. при подавляющем количестве домов с жилой площадью в несколько десятков кв. м.
  
  Капитальные дома, отстроенные за три года - 1931-1933, имеют в среднем жилую площадь в 2120 кв. м., то есть в 8 раз более, чем капитальные дома этого фонда<…> Строительство облегченных стандартных домов свелось к исключениям. В 1934 г. строительство в городах облегченных домов вообще воспрещено законов» [30].
  
  Последнее предложение выглядит загадочно. Облегченные дома – это, скорее всего деревянные («временные») бараки, строительство которых не прекращалось еще очень долго.
  
  Приведенные выше данные позволяют, хотя и довольно грубо, уточнить характер расселения в Москве по типам жилья и социальным группам.
  
  Общая площадь 357 «капитальных домов» при средней площади в 2120 кв. м. составляет 756 840 кв.м. Следовательно, площадь всех прочих жилых домов, построенных в Москве за четыре года, составляет 1 млн. 443 тыс. кв. м.
  
  Если считать, что квартиры в «капитальных домах» не были коммунальными, значит, заселялись они как минимум по санитарной норме в 9 кв.м. жилой площади на человека, а общей, с учетом кухонь, ванных и коридоров – минимум 11-14 кв. м.
  При 11 кв. м на человека, в новых «капитальных домах» можно было расселить 68 800 человек. Отсюда выходит, что в «не капитальные дома» было заселено 431 200 человек по норме 3, 35 кв. м. на человека.
  
  Скорее всего, градации между социальными группами были не такими резкими, часть «капитальных домов» могла заселяться и плотнее, менее высокопоставленной публикой, а часть «не капитальных домов» заселялась свободнее, низшим командным составом, но общей картины расселения это не меняет.
  
  Согласно этим расчетам, жители «капитальных» домов составляли 16% всех московских новоселов за четыре года, что указывает на относительно большой процент начальства среди населения Москвы, в которой были сконцентрированы все общесоюзные ведомства и наркоматы. В провинциальных городах доля привилегированного населения, имевшего право рассчитывать на отдельные квартиры, вряд ли превышала 2-3%.
  
  В вышедшей в 1952 г. в Нью-Йорке книге С. Н. Прокоповича «Народное хозяйство СССР» приводятся такие данные по советскому жилью:
  
  Год
  
  
  Городское население
  
  
  Жилая площадь
  
  
  на человека
  
  1923
  
  
  21,3
  
  
  127,8
  
  
  6,0
  
  1926
  
  
  26,3
  
  
  154,0
  
  
  5,9
  
  1933
  
  
  35,6
  
  
  185,1
  
  
  5,2
  
  1937
  
  
  51,0
  
  
  211,9
  
  
  4,2
  
  1941
  
  
  58,0
  
  
  236,9
  
  
  4,0
  
  1945
  
  
  53,0
  
  
  164,7
  
  
  3,1
  
  1949
  
  
  57,0
  
  
  236,7
  
  
  4,2
  
  Представляется, что данные на 1926 и 1933 гг. несколько завышены, скорее они составляют (как мы видели выше) 5,7 и 4,7 кв. метра на человека соответственно, но тенденция хронического ухудшения жилищных условий на протяжении всех тридцатых годов совершенно очевидна.
  
  Война резко усугубила и без того катастрофическое положение с жильем, но и она не заставила правительство обратить внимание на решение жилищной проблемы. Наоборот, в конце войны и после нее под видом восстановления разрушенных советских городов правительством была инициирована кампания по проектированию и строительству в городских центрах пышных центральных «дворцово-храмовых» ансамблей, состоящих из партийно-правительственных зданий. Председатель Президиума Верховного Совета СССР Михаил Калинин в письме председателю Комитета по делам архитектуры при Совнаркоме СССР Анатолию Мордвинову от 27 ноября 1943 года указывает: «Новое строительство дает большие возможности для создания подлинно социалистических городов с большими художественными ансамблями и глубоко продуманными жилыми стройками, полностью отвечающими современным требованиям» [31].
  
  Официальная жилая архитектура приняла еще более разнуздано-роскошный характер, ярким примером чего может служить послевоенная застройка киевского Крещатика (арх. А. Власов).
  
  В августе 1953 г. для Л. Кагановича была составлена секретная справка «о состоянии городского жилищного фонда в 1940-1952 гг.» [32].
  
  В ней помимо прочих данных есть таблица состояния жилого фонда в советских городах по годам:
  
  
  
  
  
  
  Жилая площадь в миллионах квадратных метров на конец года
  
  
  1952 г. в процентах к
  
  
  
  
  
  
  1940 г.
  
  
  1945 г.
  
  
  1950 г.
  
  
  1952 г.
  
  
  1940 г.
  
  
  1950 г.
  
  В границах соответствующих лет, т.е. включая вновь присоединенную территорию и городские поселения, преобразованные из сельских насе­ленных мест
  
  
  167,2
  
  
  158,3
  
  
  203,0
  
  
  221,9
  
  
  133
  
  
  109
  
  По сравнимой территории, т.е. исключая вновь присоединенную территорию и городские поселения, преобразованные из сельских насе­ленных мест
  
  
  167,2
  
  
  154,7
  
  
  192,3
  
  
  208,9
  
  
  125
  
  
  108
  
  Тут есть странности. Согласно это справке, в 1940 г. жилой фонд в советских городах составлял 167,2 кв. м., то есть почти ровно столько же, сколько в 1929 г. согласно книге «Итоги выполнения первого пятилетнего плана развития народного хозяйства Союза СССР» (Москва, 1933, с.185-187.) [33]. По данным того же издания за первую пятилетку жилой фонд увеличился на 23 млн. кв. м. Куда испарилась к 1940 г. жилая площадь, выстроенная за все предвоенные годы непонятно. Вся эта статистика требует дополнительных исследований для восстановления точной картины. В любом случае, секретным данным, подготовленным для Кагановича в 1952 г., видимо, имеет смысл доверять больше, чем пропагандистским и заведомо туфтовым отчетам об итогах выполнения первой пятилетки 1933 г.
  
  В справке приводятся также данные о норме расселения в среднем по стране: 1940 год - 5,3 кв. м.; 1950 год - 5,6 кв. м.; 1952 год - 5,6 кв. м.
  
  Эти данные выше, чем приведенные в книге Прокоповича, который называет для 1941 г. цифру в 4,0 кв. м. на человека.
  
  Согласно той же справке в Москве в 1952 г. в Москве 337 000 чел. жили в бараках, общая площадь, которых составляла 1 361 000 кв. м. Отсюда норма расселения - 4 кв. м. жилой площади на человека. Видимо, эта цифра приблизительно соответствует реальному расселению непривилегированных слоев населения в среднем по стране, и в бараках, и в коммунальных квартирах. Впрочем, после войны активно строились и землянки.
  
  В целом по стране в 1952 г. в городах и рабочих поселках имелось «18 миллионов квадратных метров жилой площади в помещениях барачного типа, что составляет 9 процентов ко всему обобществленному жилищному фонду. На 1 января 1952 года на этой площади проживало 3758 тысяч человек» [34]. Отсюда норма расселения по стране в бараках – 4,8 кв. м. на человека, что довольно близко к средней норме расселения по всем типам жилья – 5,6 кв. м. согласно справке 1953 г.
  
  В 1956 г. в Москве на одного жителя приходилось в среднем около 4,5 – 4,7 кв. метров жилья. При этом непривилегированные слои населения расселялись по норме прибл. 3,7 кв. метров на человека [35]
  
  Что касается благоустройства, то водопроводом было обеспечено в 1940 г. – 47% жилой площади в советских городах и рабочих поселках, а в 1952 - 46%; канализацией – соответственно 40% и 41% [36]. То есть, в 1952 г. 54% жилой площади в городах находилось в домах, не подключенных к водопроводу, а 59% - к канализации.
  
  Пикантность ситуации состоит в том, что подготовленная для Кагановича в 1953 г. справка подбивала результаты собственной, Кагановича, деятельности, по руководству советской жилой архитектурой и градостроительством за двадцать с лишним лет – с 1931 г. по 1953.
  
  Это и были результаты сталинской индустриализации в области жилищного строительства.
  
  Трудно предполагать, что они сильно отличались от запланированных.
  
  
  
  Примечания:
  1. М. Мельтюхов. «Преддверие Великой Отечественной войны 1939 – 1941 гг.: становление великой державы». В сборнике «Правда Виктора Суворова». Москва, 2007.
  2. Волтерс, Рудольф. «Специалист в Сибири», Новосибирс, 2007, с.?
  3. Л. Сабсович, «СССР через 15 лет», 1929, 2-е издание, с. 8.
  4. Там же, с. 155-157.
  5. Л. Сабсович, «СССР через 15 лет», 1929, 3-е издание, с. 163-179.
  6. «О Л. Сабсовиче и Председателе Госплана СССР Н. Ковалевском в феврале 1930 г. говорил Г. М. Кржижановский: «Нам прежде всего приходится выразить им благодарность за те рабочие гипотезы генплана, которые развиты ими каждым по-своему. Эти смелые пионеры дали нам благодарнейший материал для дискуссии». Однако тут же Г. М. Кржижановский указывал: «Работы их — весьма полезный почин, но и только. Вспомните книжку т. Сабсовича «СССР через 15 лет». Читаешь эту книжку, и сердце радуется. Местами попадает в плен и рассудок, а разум – нет». (Из речи Г. Кржижановского на Всесоюзном совещании плановых и статистических органов СССР.—Плановое хозяйство, 1930, № 2, с. 7—9, 17). По гипотезе Л Л. Сабсовича через 15 лет жилищный фонд СССР увеличится в 8 раз, через 20 лет, в 1947—1948 гг.,— в 25 раз. Основные фонды коммунального хозяйства за то же время увеличиваются в 16 и 40 раз. Л. Сабсович предполагал за первую пятилетку вовлечь в «общественный сектор» свыше 20 млн. душ крестьянского населения. (По переписи населения на 17 декабря 1926 г. в стране было 120 700 000 крестьян.) На ошибочность некоторых выводов из статистических исследований Л. Сабсовича, содержавшихся в его статье «Необходим резкий поворот» (За Индустриализацию, № 318, 24X11.1931 г.), указал С. Орджоникидзе на XVII конференции ЦК ВКП(б) в январе 1932 г. (XVII конференция ЦК ВКП(б): Стенографический отчет. М., 1932, с. 15)». Вигдария Хазанова, «Советская архитектура первой пятилетки», М., 1980, с.132-133.
  7. Л. Сабсович, «СССР через 15 лет», 1929, 3-е издание, с. 6-7.
  8. Там же, с. 190.
  9. Там же, с.126-127.
  10. Сабсович Л.М. Города будущего и организация социалистического быта. М. 1929, с. 55).
  11. Там же, с.127-129.
  12. Там же, с. 132-134.
  13. Хан-Магомедов С.О. Архитектура советского авангарда: В 2 кн.: Кн.2: Социальные проблемы. — М.: Стройиздат, 2001., с. 138.
  14. Там же, с.138.
  15. Склонский, А. Социалистический город.// Революция и культура, №21, 1929. С. 23-25.
  16. («Перспективы развертывания народного хозяйства С.С.С.Р на 1926-27 – 1930.31 г.г. Материалы центральной комиссии по пятилетнему плану»., под ред. С.Г. Струмилина. 1927., с. 363).
  17. Там же.
  18. «К началу текущего хозяйственного года средняя по Союзу жилая площадь на душу населения, на основании первоначальных данных о численности городского населения, равнялась 5,71 кв. метра, или 11,31 кв. арш. Возможно, что эта цифра в действительности немного выше, так как начальную величину площади мы принимаем согласно данных передней 1923 года л сведений союзных Госпланов на 1/Х – 1926 г., а количество городского населения исчисляем но данным переписи текущего года. Между тем количество городов и поселений городского типа сейчас, вероятно, больше, чем в 1923 году. Следовательно, мы могли учесть больший круг городского населения и оставили прежний размер жилой площади на душу населения. Как видим, она много ниже (почти на 30%) установленной минимальной санитарной нормы в 16 кв. арш. (8 кв. метров)». «Перспективы развертывания народного хозяйства С.С.С.Р на 1926-27 – 1930.31 г.г. Материалы центральной комиссии по пятилетнему плану»., под ред. С.Г. Струмилина. 1927., с. 366-367.
  19. «Перспективы развертывания народного хозяйства С.С.С.Р на 1926-27 – 1930.31 г.г. Материалы центральной комиссии по пятилетнему плану»., под ред. С.Г. Струмилина. 1927., с. 366-367.
  20. В.П. Чернышев. «Пятилетний план развития народного хозяйства СССР» ., М., 1928, с.80-83.
  21. На 1937 запланировано 46,1 млн. чел . «Второй пятилетний план развития народного хозяйства СССР. (1933-1937), Москва, 1934, т.1, с.533-534.
  В 1932 г. (См табл.1) на человека приходилось 4,66м2 гор. жилья (185, 06 тыс. м2 / 39, 7 млн. чел.).
  На 1937 г. запланировано 5,35 м2 на человека (246,456 тыс.м2 / 46,1 млн. чел.).
  22. «Итоги выполнения первого пятилетнего плана развития народного хозяйства Союза СССР». М, 1933, с 186.
  23. 185, 06 тыс. кв. м жилья приходится на 39, 7 млн. чел.
  24. 246,456 тыс. кв. м. на 46,1 млн. чел. «Второй пятилетний план развития народного хозяйства СССР. (1933-1937), Москва, 1934, т.1, с.533-534.
  25. А.В. Бакуниг, В.А. Цибульникова. Градостроительство на Урале в период индустриализации. Свердловск, 1989. с.34, 47.
  26. Федосихин, В / Хорошанский В. Магнитогорск. Классика советской социалистической архитектуры 1918-1991 .Магнитогорск 1999. С. 42-44.
  27. «Отчет о работе 1931 – 1934. Московский совет рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов». Москва 1934, с. 13. Далее «... Кроме того ликвидированы путем переоборудования сотни фабричных казарм. Обшие спальни в этих казармах перестроены в отдельные квартиры и комнаты, в которых расселились 13 тысяч рабочих и работниц, преимущественно текстильщиков». На стр. 128 сказано, что всего перестроенных казарм – 72.
  28. Там же, с. 129.
  29. Постановление Сектора капитальных работ и районного планирования Госплана СССР № 15 от 23\Ш 1931 г. «Постановленияи директивы сектора капитальных работ Госплана Союза ССР» (сборник № 12). Москва.Ленинград, 1931.
  30. «Отчет о работе 1931 – 1934. Московский совет рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов». Москва 1934, с. 131.
  31. Из истории советской архитектуры 1941-1945. М., 1978, с. 102.
  32. Справка ЦСУ СССР Л.М. Кагановичу о состоянии городского жилищного фонда в 1940-1952 гг.
  18 августа 1953 г. «Советская жизнь 1945-1953», М., ?, С. ?
  33. 1929 г. - 166,96 млн. кв. м; 1932 г. - 185,06 млн. кв. м.
  34. Справка ЦСУ СССР Л.М. Кагановичу о состоянии городского жилищного фонда в 1940-1952 гг. 18 августа 1953 г. «Советская жизнь 1945-1953», М., ?, С. ?
  35. Пример расчета. «....Так, в Москве жилищный фонд на начало 1956 г. более чем в 2 раза превысил жилищный фонд 1926 г.» («Постановление ЦК КПСС, Совмина СССР от 31.07.1957 N 931 О развитии жилищного строительства в В СССР», http://bestpravo.ru/ussr/data04/tex16142.htm ).Считаем: население Москвы в 1926 г. составляло 2 019 453 чел. («Территориальное и административное деление Союза СССР», М., 1928, с. 43); Муниципализированный жилой фонд в Москве 1927/28 г. – 10 058 343 кв.м. («Коммунальное хозяйство СССР к началу 1929 года», М., 1930, с. 44). Муниципальное жилье в Москве составляло около 93% от всей жилой площади. Следовательно, вся площадь составляла прибл. 10, 82 млн. кв.м. Отсюда, в Москве в 1926-28 гг. норма расселения была около 5,3 кв.м. на человека. (по другим данным того времени – 5,7 кв.м.). Следовательно, при увеличении жилого фонда в 2 раза в 1956 г. он составлял где-то 22-23 млн. кв. м. Население Москвы в 1956 г. - 4 847 000 чел. Отсюда норма расселения в Москве 1956г. – около 4,5 – 4,7 кв. м. на человека.
  Если считать, что в отдельных квартирах жило 5% населения, и занимали они 20% площади, то получается, что остальные 95% (4, 605 млн. чел.) были расселены на 16-17 млн.кв. м. жилплощади. То есть обычное население расселялось по норме прибл. 3, 7 кв. м. на человека. Отсюда: общая площадь трущобного (неквартирного или коммунального) жилья в Москве 1956 г. – прибл. 17 млн. кв. м. Можно предположить, что в Москве доля высокого начальства и построенного для него жилья была выше, чем в среднем по стране. Это значит, что норма расселения простого населения Москвы оказывается еще ниже.
  36. Справка ЦСУ СССР Л.М. Кагановичу о состоянии городского жилищного фонда в 1940-1952 гг. 18 августа 1953 г.

• 2009.04.30 | igorg

  Дмитрий Хмельницкий. Под звонкий голос крови (л)

  http://www.chmelnizki.de/nav-buch-fr.htm
  Цікаві спостереження на тему націоналізму (хоча я б це назвав скоріше шовінізмом). В основному російського і єврейського.

• 2010.01.03 | Isoлято

  Глазами отщепенца... (л)

  http://www.lebed.com/2002/art3109.htm
  
  Раньше все выглядело просто. Был социалистический лагерь во главе с миролюбивым Советским Союзом, и было враждебное капиталистическое окружение. Оно придумало агрессивный блок НАТО и ждало удобного момента, чтобы наброситься на наш лагерь. Поэтому мы напрягали все силы, чтобы этой неизбежной агрессии противостоять.
  
  Правда, был в лагере и узкий — очень узкий! — круг отщепенцев, которые знали, что НАТО создано, чтобы спасти человечество от товарища Сталина и его преемников. Гарантией всеобщей безопасности было многократное (при Хрущеве в 17 раз) превосходство ядерного вооружения НАТО над советским. Еще отщепенцы знали (и это знание роднило их с руководством партии и правительства), что никогда и ни при каких обстоятельствах страны НАТО первыми ядерную войну не начнут. Это позволяло им (не отщепенцам, а руководителям) вести себя крайне нагло, шантажировать весь мир ядерной угрозой и постоянно устраивать провокации вроде блокады Западного Берлина и карибского кризиса. То есть страны НАТО играли роль международной полиции, а соцлагерь — роль международного бандита.
  
  Потом произошло чудо. Советский Союз "завязал". Распустил заложников, выправил себе чистые документы с новым именем, флагом, гербом и гимном, пообещал бросить воровскую профессию и в дальнейшем руководствоваться общечеловеческими ценностями. Отпущенные на волю заложники (страны "народной демократии") немедленно кинулись в НАТО, справедливо рассудив, что перевоспитание бывшего старшего брата — процесс долгий и с неясными перспективами. И правильно сделали. Потому что из Москвы немедленно понеслись вопли: "Атас, менты! НАТО у наших границ! Угроза национальной безопасности! Не подходи, начальник, зарежу!" Получается, что бывший старший брат не столько "завязал", сколько масть сменил. А думать продолжает на "патриотической" фене и, главное, воровской инструмент по-прежнему прячет от полиции...

• 2010.01.15 | Isoлято

  Живучий миф о "советском антифашизме" (л)

  > Одно из немногих документальных свидетельств того, как вела себя Красная Армия на занятых территориях, принадлежит крупному югославскому коммунисту (а впоследствии — антикоммунисту) Миловану Джиласу. Осенью 1944 г. Красная армия освободила Белград и заняла северо-восточную часть Югославии. Для югославской компартии немедленно начавшаяся волна насилия по отношению к мирному населению стала очень неприятным сюрпризом и переросла в политическую проблему. За короткое время были собраны данные: 121 случай изнасилования, из них 111 с последующим убийством, и 1204 случая ограблений с нанесением телесных повреждений. Не так мало, если учесть, что территория, занятая Красной армией, была невелика. Высшие штабы Красный армии отказались реагировать на протесты — «создавалось впечатление, что они намеренно смотрят сквозь пальцы на насилия и насильников». Руководство компартии во главе с Тито было вынуждено обратиться к начальнику советской миссии в Югославии генералу Корнееву, но получило оскорбительный отказ. Джилас сказал во время встречи, что население невольно сравнивает поведение красноармейцев с поведением английских офицеров. Реакция Корнеева: «Самым решительным образом протестую против оскорблений, наносимых Красной армии путем сравнения ее с армиями капиталистических стран». Когда через несколько месяцев Джилас во главе делегации оказался на приеме у Сталина, тот разыграл целый спектакль: «Он лил слезы, восклицая: "И эту армию оскорбил не кто иной, как Джилас!.. Знает ли Джилас, который сам писатель, что такое человеческие страдания и человеческое сердце? Разве он не может понять бойца, прошедшего тысячи километров сквозь кровь, и огонь, и смерть, если тот пошалит с женщиной или заберет какой-нибудь пустяк?"» У красноармейцев не было оснований испытывать к югославским крестьянам особо отрицательные чувства. Что происходило на территориях, население которых красноармейцам полагалось ненавидеть, можно судить по событиям в Восточной Пруссии. Ничем не ограниченный произвол, деревни, в которых не оставалось ни одной неизнасилованной женщины, грабежи, убийства...
  
  http://web.archive.org/web/20030506161041/www.rusmysl.ru/2001II/4364/436437-May10.html