В чем твоя судьба
Виктор Камеристый
В чем твоя судьба.
Акт 1. Сцена 1.
…Ночь. В ярко освещенной камере двое. Один высокий, дородный мужчина в военной форме со знаками отличия полковника внутренних войск и смуглый, невысокого роста, майор. Тихо работает радио, и слышно, как бьют куранты, возвещая полночь, и вслед, раздаются слова гимна: «Союз нерушимый республик свободных…»В камере или, как ее называют «допросной», на видном месте лежат валенки, наполненные песком, щипцы, различной формы, металлические приспособления и обрубки от «использованных» увесистых палиц.
Полковник. Выключи радио, сколько можно слушать эту… Где эти…
Майор /тихо/: Запомним эти слова. Запишем и в папочку.
Входит прапорщик, громко произносит: Доставлен заключенный Тихий. Заводить?
Полковник. Давай уже, не тяни резину, и так полночь на дворе.
/вводят Олексу Тихого/.
Полковник. Присаживайтесь. Начнем все то, о чем не успели с вами договорить. Значит так: послезавтра приезжает комиссия из Москвы, будет решать вопрос о помиловании, и если вы…
Олекса. Зачем все это? Вы, гражданин начальник, обо всем знаете заранее. Никогда я не стану просить помилование, никогда.
Майор. Сколько тебе осталось? Месяц, год? Так может, возьмешь в руки ручку и напишешь, а там- свобода что встретит тебя у входа…Подпишешь актировку и с чистой совестью на свободу.
/майор раскатисто захохотал/.
Полковник. Вижу, что нашего «узника совести» не переубедить, а у меня еще работы полно. Оставайтесь. Беседуйте. Да вот еще что: убери с глаз аргументированные «принадлежности». Уедет комиссия, все вернешь на свои места и выстави портреты руководителей…партии и правительства.
/полковник уходит/.
Сцена 2.
/Майор подходит к висевшему на стене радиоприемнику и резким движением его выключает. Наступает тишина, прерываемая лаем сторожевых овчарок.
Майор. Вспоминая наши предыдущие беседы, я хочу задать вопрос: Неужели тебе себя не жаль? Вот так, просто, хочешь гнить здесь и никогда, слышишь, никогда не увидеть своих родных? Неужели, голос разума твоего застилает пелена мракобесия, именуемого зовом крови, рода-племени?
Олекса. Вот вы, гражданин майор, знаете, помните, что у вас есть ваш родной язык, ваши родовые обычаи? Нет, не помните, не чтите корни, не вспоминаете дедов и прадедов. А ушедший начальник лагеря- белорус. Разве он помнит, что есть такое слово – «истоки славянские». Для вас СССР- дом, но не родина, не то место, откуда произросли ваши корни.
/Олекса закашлялся/
Майор. Продолжай, Тихий, продолжай. Мне, знаешь ли, интересно, как далеко ты зашел в своей ненависти к нашей необъятной отчизне, о которой ты говоришь с презрением.
Олекса. Во мне нет презрения. Вы человек при власти. Кого нужно поднять-поднимите, а кого опустить-опустите. Вы надежда и опора нет, но не власти, а тем, для кого я -пустое место.
Майор. Такова твоя судьба, ведь такую участь ты выбрал сам. Мне все-таки на миг показалось, что тебя беспокоит приближение смерти. Не бойся ее, Тихий, это не так страшно. Я видел здесь много смертей…
Олекса. Неважно, когда меня не станет. Это может быть завтра или спустя час после нашего разговора. Я прекрасно понимаю, знаю, что будет спустя мгновение, когда меня не станет. Я знаю, что боль моего сердца будет ужасной, но боль, оттого что многое не успел, не сделал, как должно было быть, будет еще сильней. Умирая, я знаю, что я, Олекса Тихий, украинец. На вашем лице нет сострадания. На вашем лице нет чувств, они умерли вместе с вашей душой. Вы, в отличие от меня, никогда не узнаете, что значит быть нужным людям, которые оглядываясь еще на вас, медленно идут вслед мне. Вы красиво излагаете свои мысли, красиво рассуждаете о роли партии в жизни народа, но не знаете, сколько ваших «братьев» убила самая «чистая» партия. Скольким одаренным, умным она вырвала язык за то, что посмели сказать правду. Вы не поняли смысла моих слов из моего толстого «дела»: «Кто любит Украину - за мной!»- Это слова Жанны, которая собирала армию. Она собирала в единый сгусток небезразличных, униженных, растоптанных, но живых душой.
Майор. Красивые слова, но она пострадала за то, что вознеслась над властью. Разве не так?
Олекса. Дело не во власти, не в короле, что тогда правил, а в людях. Нет чувств - нет мыслей, нет мыслей - нет поступков настоящих, не для «галочки» совершенных. Я живу мечтой о том, чтобы такие, как вы, очнулись, взглянули на дело рук своих.
Майор/ с иронией/. Неужели простите наши прегрешения?
Олекса. Простим?! Да, наверное, простим, но не забудем. Невозможно забыть все то, что вы совершили за эти шестьдесят семь лет. Мама мне всегда говорила: с глаз долой, из сердца вон. Но для того, чтобы из сердца вон, много лет народам понадобится. След вы оставили очень глубокий…
Майор. Понимаю тебя. Ты-сильный, волевой мужчина, но речи твои, речи...
Олекса. Мои слова не высокомерны, они обыденны. Да, я выбрал свободу. Я не служу злу. Я не был рожден рабом. Я не читаю мораль тем, кто глух. Я многое видел, многому научился и однажды понял: лица наших вождей - это не лица, это маски, за которыми скрывается нечто более страшное и мерзкое. Они осудили меня за то, что я думаю, не так как они. За то, что говорю на языке моих предков. Каждый мечтает о свободе, каждый. Государственная машина не может существовать без диктата, но ваш диктат- это уничтожение, прежде всего, души человеческой, разума.
Майор. Но ведь ты погибнешь! Зачем тебе, мертвому, свобода? Зачем умирать, Тихий? Почему бы тебе не испытать радость от будущего?
Олекса /ровным голосом/. Свобода будет мне нужна и там. Моя смерть- это не стечение обстоятельств, она носит не случайный характер, это мое продуманное решение. Жить, зная, что тебя считают существом, рабом, я не мог- это унизительно. Суматохи вокруг моей смерти не будет, право, не стоит преувеличивать мое имя.
Майор. Ты Тихий-идеалист. Ты опьянен мечтой, идеалами. Но идеалы твои для меня смутны, иными словами, мне многое не ясно. Впрочем, если мне придется понять тебя, пожалуй, я уйду со службы. Но понять- не значит принять. Здесь существуют разные способы оценки, разве не так?
Олекса. /невозмутимо/ Понимание происходит от обычного восприятия действительности. Я понимаю, что безнравственно лишать свободы народ, открыто обманывать общество.
Майор. Не оправдывай себя, Тихий. Мир лишен смысла, и только власть, наша, Тихий, власть дает человеку все: свободу ничего не делать. За все отвечает партия. Осыпь ты счастьем народ, и ты увидишь: он будет все тот же, он будет несчастен. Общество, если бы им управлял такой моралист, как ты, не станет чище, не станет лучше.
Олекса /взрываясь от негодования/ Партия! Общество не нуждается в руководящей роли партии. Все начинается с того, что кучка людей взяла на себя роль божественной силы. Жизнь народа-это противоположность жизни ее руководителей. Я хочу, чтобы все было ясным, чтобы я смог говорить все, что у меня на сердце. Ваши методы кровавые, хотя изначальные намерения были так искренни.
Майор/тихо/. Говори, Тихий говори. Мне так приятно слышать в твоих словах гнев.
Олекса. Вы обладаете беспредельной властью, пользуетесь ею без ограничений, и это меня не только ужасает- это меня убивает, потому что не вправе решать, кому жить, а кому умереть.
/входит полковник/
Полковник/зевая/. Вижу, разговор в самом разгаре. Готов поверить, что Тихий наговорил кучу гадостей, но об этом майор, завтра.
/он поворачивается и уходит. В камере остаются майор и Олекса Тихий/.
Майор. Ты взгляни на свое лицо: худое, серо-желтого оттенка. Прижимаешь к груди руки, стараешься согреть сшитый нашим врачом живот. Зачем тебе мучить свое тело, свой разум, который умирает здесь, среди дремучих лесов и такого же невежества. Тихий, ты- больной человек, а, значит, не настолько умен, как я себе это вообразил.
Олекса. Вы, гражданин начальник, не соблюдаете очередность, все-таки нужно постепенно предлагать то «кнут», то «пряник», хотя это не имеет никакого значения. Вы придаете слишком много внимания мне, стараясь подписать актировку, но сами знаете, что мне живым отсюда не выйти.
Майор /невозмутимо/. Выйдешь, Тихий, еще как выйдешь и всего-то дел- подпись поставить.
Олекса. Если бы вы смогли слышать себя, то поняли бы, как лживы, как циничны ваши слова, зная заранее мою участь.
Майор. Во благо Тихий, во благо /майор резко поднявшись, навис над Олексой/. Слишком ты много придаешь значения моим словам, хотя в некоторой степени они искренние. Не хочешь жить-умирай, кто тебе запрещает. Но только чтобы умереть, необходимо получить свободу. Это так красиво - свобода, и смерть ей вслед.
Олекса /после небольшой паузы/. Да, вы непременно расправитесь со мной. После сегодняшней ночи вы отправите меня умирать в карцер-это ваш метод. Но заставить меня меньше любить свою Родину, свой народ не сможете.
Майор. Слишком много красивых слов, Тихий. Искренне сожалею, но так и будет. Право, мне тебя жаль, потому что не понял ты, что такое жизнь. Хочешь, я тебе скажу о ней несколько слов? Жизнь, Тихий, это нескончаемый праздник. Это карьера, что дает надежду на старость. Вот ты не застал здесь одного интересного заключенного, который потерялся в душевной муке. Нет, он не страдал, как многие из вас. Вот ты страдаешь, мучишься днем и ночью одним-болью. Он, тот заключенный, не страдал - он жил. Он не кричал по ночам, не узнал клыков наших сторожевых псов, он мог шевелить языком, потому что получал в жаркую пору воду, а зимой грелся, прислонившись к теплому контуру котла. И он говорил, что он живет, он человек…
Олекса. Вот в этом вы едины - иезуитство во всем.
Майор /взрываясь хохотом/. Это верно подмечено. Мы такие, но замечу еще одно-для наших врагов. Продолжай, Тихий, продолжай. Взорви меня своим негодованием, своей ненавистью. Нет, не сможешь, это, гражданин заключенный, способ выживания, способ быть повелителем, но никак не рабом. Я смог бы заставить замолчать тебя навеки, прямо сейчас, но не стану этого делать. Ты мне интересен. Среди туполобых, подлых уголовников только у тебя есть рассудок и у тебя горит на лбу, нет, не зеленка /смеется/, а надпись»здесь живет разум». У тебя есть повод быть откровенным, а у меня есть смысл тебе все сказать, тем более, что больше нас никто не слышит. Ночь еще так длинна, говори.
Олекса. Мне безразлично, что вы, гражданин начальник, обо мне думаете. Я давно сделал свой выбор.
Майор /несколько раздраженно/. Хорошо, давай поговорим, как два воина. Представь себе, что мы с тобой некие воины-парламентеры, встретившиеся на линии, разделяющей наши два враждебных лагеря. Вот ответь мне честно, меня это действительно волнует: Ты веришь, что однажды все изменится? Исчезнут лагеря, перестанут люди ненавидеть друг друга?
Олекса. Верю. Я верю, что люди однажды проснутся и схватятся за головы: как же так? Почему? Отчего? Я верю, что Бог даст им такую возможность. Воины?.. Нет, вы не можете быть воином, потому что убиваете подло, исподтишка. Представьте себе на миг: обезображенные голодом лица моих родных, всех тех, кто умер в моем хуторе. Представьте себе приоткрытый в последнем вздохе рот ребенка, которого ваша власть убила голодом.
Майор /нерешительно/. Это было бы в высшей степени справедливо- представить, но…Знаешь, Тихий, когда рубят лес…Мы говорим о тебе. Я представляю, как на твое место придут другие хилые, дрожащие всем телом. На мое…придут такие же, как я. Нет, Тихий, ты неправ. Чтобы быть свободным, нужно родиться свободным. Нельзя быть счастливым, не родившись счастливым. Здесь ты ошибаешься, наивно полагая, что Бог сможет изменить людей. Нельзя изменить опухшее от пьянки «нечто», я это понимаю лучше тебя.
Олекса. Вы только рассуждаете, строите планы, над которыми Бог смеется. Вы слабы, нет, не теорией- практикой. Потому нет у вас будущего. Только добро, только сила духа в каждом из всех тех, кто за стеной этого лагеря сломит вам хребет…Вы оскорбили небо и вместе с ним Бога…
Майор. Высокие слова. А тебе что от этого? Какой тебе прок, если ты скоро будешь гнить на нашем лагерном кладбище? Доброта спасет народ! Народ- это стадо болванов, служащие тому, кто сильней. Все те, кто там, за стеной, только умеют водку жрать да ночью вражеские голоса слушать. Не видел ты, Тихий, настоящее зло. Сотни лет в этой стране, моей стране, живут те, кто всегда бунтует, кто против всякой власти, но власть это могучая сила. А ты все о народе, о родине... Нет для настоящего коммуниста ни родины, ни народа- есть только цель и служение этой цели.
Олекса /прикрывая рот, смеется/. К идеалу… К небу, к звездам, к славе…За меня получите премию, что задушили гидру контрреволюции. Нет, так думают только те, кто на пределе, кто обречен, и они об этом знают.
Майор. Да, Тихий, к славе, к звездам. Тебе нужна свобода, мне- повиновение и большие звездочки на погонах. Тебе нужна толпа одержимых твоими баснями о всеобщей свободе, о национальной идее, а мне- твердая рука, крепкая спина за которой я сыт и доволен жизнью. Я скажу тебе правду: Я отношусь к идее свободы отрицательно, то есть отрицаю право человека в выборе. Не могу согласиться с тем, что право выбора проповедуют такие, как ты.
Олекса /иронично/. Скоро вы, гражданин начальник, сравняетесь с богами, станете их ничтожным подобием. Безумие- стать похожим на Бога! В эти минуты Он страдает, оттого, что создал Свое подобие, наделенное змеиной хитростью, повадками шакала и «добротой» крокодила. Почитайте экзистенциалистскую философию, вспомните, что говорил Сенека, когда писал брату. Бог не может позволить вам над Ним глумиться…Не может.
Майор /зло/. Нет Бога, Тихий, нет- и все. Единственное, что есть, это наша власть, и такие вот как ты и я. Все в этом мире повторяется и все видоизменяется. Человек-это царь всего живого, и воссияет человеческая слава, но не благодаря Богу, а выстрелу в висок последнему идеалисту. Мы, Тихий- наместники Бога на земле, это ты должен быть усвоить за долгие годы поедания лагерной баланды.
Олекса. И превратить жизнь человечества в прозябание и дать себе мучить оставшихся в живых? А еще подпитывать власть, напичканную скрежетом колесниц, что четвертует таких как я, а еще судьбами, загубленными в голодные тридцатые. Разве вы боитесь, разве верите в Бога, если уничтожили миллионы ни в чем не винных детей, стариков, женщин. Нет, это картина вашей мощи, невиданной, потрясающей воображение всей планеты, а еще навлекшей гнев Бога. Когда-то вы все встанете на колени и будете молить о прощении за деяния свои и за слова дерзкие. Он все слышит, для Него ваши слова- не тайна.
Майор. Разве Он слышит? Он давно спит, если, с твоих же слов, позволил нам стать мощью, удивить планету своей силой.
Олекса /грустно/. Мне вас, гражданин начальник, немного жаль. Вы богохульствуете как дитя, которое еще не понимает мир вокруг себя. Трудно же вам придется там…где Он будет решать вашу судьбу. Я хожу верою в Бога, в народ, вы – неверием. Давайте прекратим эту игру, гражданин начальник. Я устал.
/подхватившись на ноги, расхаживает по камере. Слышен лай овчарок и шаги нервно шагающего по камере майора/.
Майор/гневно/. Прекратим игру!? Если бы ты упал на пол и истекал кровью, я бы не прекратил ее. Мой долг- сказать тебе все, и если ты меня не станешь слушать, тем хуже для тебя. Я не так много размышляю о судьбах вождей, о Боге, о судьбе моей страны - это для меня неведомое, но я знаю, что хочет партия, что она видит перед собой. Вот ты, Тихий, думаешь, что открыл заветную дверь, за которой свобода, мораль и демократия плечом к плечу ждут тебя и таких, как ты? Нет, ошибаешься. Я многое здесь видел, о многом знаю, и знаю, что ты немного честней тех уголовников, что скалят мне зубы, докладывая о том, что делает Тихий. Вот поэтому я с тобой беседую, говорю открыто. Ты- мой враг, но враг умный, образованный, мы ведь с тобой учили одни предметы в одном и том же университете. Но не пойму тебя до конца: Зачем? Ты мог сейчас быть где-то там, в тихом московском кабинете, пить хороший чай или финскую водку, а не гнить здесь, среди мрази, среди тех, кого и я, и ты ненавидим.
/Олекса молчит, не отвечает. Майор с досадой стучит кулаком по столу. Наступает тишина/.
Майор. Давай поговорим о погоде, о красоте природы, о твоей родине. Что ты молчишь?
Олекса. Я верю в то, что человек, гордо носящий это имя, обязательно, независимо от вероисповедания, от того, что запихивали в его голову с детства, когда-нибудь искренне покается перед другим человеком. Вы стараетесь скрыть ото всех то, что жаждет прорвать заслон в вашей душе. Я понимаю это слишком хорошо и потому вести разговор о природе не стану, нет в том необходимости.
Майор. Наконец-то ты ожил, а я уж думал, ты так ненавидишь меня, что решил объявить мне словесную голодовку.
Олекса /тихим голосом/. Однажды из уст отца я услышал такую фразу: «Знания сынок, несут печаль». Он это прочел в Библии. Не могу я, Олекса Тихий, украинец, получивший образование, быть счастливым, когда рядом горе. Не могу быть спокойным, когда мой род, мои корни травят при этом, вытирая слезу, говорят о высших идеалах. Не могу быть счастливым, когда мой язык, великий, певучий уничтожают, принудительно заставляя учить, думать и жить иначе. Вы, майор, много знаете- это очевидно. Вы прекрасно понимаете людей, этому вас учили, но в вас, слугах самой страшной нечеловеческой власти, желание быть хозяином чьей-то судьбы сильней любого другого нормального человеческого желания. Ненавидеть вас? Право, нет в том такой необходимости, потому что знаю, как вы ненавидите себя сами. Зачем мне добивать своего врага, если он слаб? Мы, гражданин начальник, не такие кровожадные в отличие от вас.
Майор / прокашлявшись, вытирая лоб/. Все, Тихий, и проще, и сложней. Логика и ненависть, обыденность и классовые противоречия…Я это знаю, и ты это знаешь. Различия уводят очень далеко...
/Наступает тишина/.
Майор. Светает. Это последнее для тебя утро. Через час войдет прапорщик, отведет тебя в карцер, а оттуда….Как ты мне ответил однажды: «Видеть - не значит чувствовать». Помню эти слова, но хорошо то, что мне их до конца не понять. Ты мечтаешь остаться в памяти народа героем, таким крепким, несломленным застенками, но пройдет время, и тебя забудут. Да, я иезуит по образованию, по образу жизни, и все потому, что убедился, что червю жить намного лучше, чем бабочке. Копаешься себе в навозе, жрешь то, что землица для тебя сберегла, и не думаешь о вечном и богоугодном. Ты о чем сейчас мечтаешь, Тихий?
Олекса. Я перелистываю в голове страницы книг, рассказы, в которых звонко звучат голоса детей, о дружбе настоящей, о красоте души и тела. А еще, вспоминаю своих учеников и мечтаю, чтобы, не дай Бог, они не набрались фарисейского пустословия, не стали такими, как вы, ваша власть. А еще хочу подняться на самую высокую гору Украины и оттуда разбрасывать горстями свободу, счастливым и свободным от пут украинцам. Впрочем, что мечтать, если мечта пока неосуществима. Чтобы мечтать, нужно иметь свободу действий, иметь общение с родными и близкими тебе по духу людьми. Всего этого у меня нет. Бог свидетель: умереть ли или остаться жить - это для меня сейчас не важно.
Майор. Конечно, важным для тебя остается национализм, таким, каким ты себе его представляешь.
Олекса /перебивая майора/. Да, именно так. Человек, испытывающий такую потребность, ищущий свои корни, счастлив. Он создает не только себе счастье, но и тем, кто идет ему вслед. Пройдет время, слезы скорби обо мне высохнут, жажда мести к вам остынет, но первые несломленные останутся в памяти навеки. Мне не нужна лесть и обилие ложных слов после моей смерти, мне достаточно того, что я сделал. Ничто не умрет в моем сердце, а это уже много, поверьте. Только жаль, что стеснен мой дух лагерными стенами, замирает пульс от боли, но все-таки еще теплится внутри огонь мечтателя, что отрадой наполняет мою живую душу.
Майор. Эх, Тихий... Фамилия твоя, вон как звучит - тихий, скромный…Жил бы себе тихо, смирно разводил бы пчел на пасеке, детишкам книжки читал умные, добрые, как ни есть, но жил. Сейчас на тебя смотреть страшно: хилый, одет в ватник облезлый, наверное, о пище хорошей думаешь, о жене и сыне. Учился хорошо, страна дала тебе все…и вот твоя благодарность. Нет, Тихий, это ты взял на себя право решать, как должен жить народ. Такие, как ты, судят о том, о чем не имеют полного представления и понимания.
Олекса /после недолгой паузы. Учился хорошо, многое видел, многое знаю, это все так, но жить, как вы произнесли, гражданин начальник, по совести нужно. Жить - это значит трепетать от того, что жил по чести и совести, и думать, что из всего, что есть на свете, свобода она всего дороже. Дожил, как водится, до седых волос, но греха за собой перед Богом не имею. Я не знаю за собой подлого и мерзкого, и крестик свой нательный, в отличие от вас, ношу на своей груди. Я не судья и не палач, но как многие, мечтал о свободе и надеялся, что всем будет воздано по их заслугам. Я не прятал это чувство, живя в страхе за жизни моих близких, зная, что меня поймут. Впрочем, мой отец страдал, истекая кровью, за землю, которую любил больше жизни. И мне страдать.
Майор /иронично/. В известном случае твоя жизнь будет служить примером тем, кто вслед за тобой пойдут?
Олекса. Верю, что будет она служить всем тем, кто сердце имеет. Тем, кто мужество имеет в себе встать против системы. То малое, что мне удалось сделать, это только моя сердечная привязанность, моя боль к Родине, у которой имя Украина. Мне не нужна показная признательность потомков - это унизит мою душу, но и забыть, уничижение меня, как личности, и моих побратимов- вот это для меня неприемлемо. Я знаю, что многие, идущие мне вслед, ищут теплое место. Я знаю, что многие не верят мне и тем, кто со мною рядом, но…Вспомните историю. Понтий Пилат отдал Спасителя на плаху не потому, что не верил в Его божественность, а потому, что боялся лишиться своего места. Место ведь было теплое, сытое, комфортное.
Майор. Ты болен, Тихий. Я не врач, но сужу об этом с особой уверенностью- ты болен. Твоя болезнь смертельно опасна для других. Да, это так. Твое слово, Тихий- последнее слово, которое я сегодня услышу.
Олекса. Пройдут годы, и за ними придет яркое время перемен. Придет время, и рассыплются, исчезнут основы власти, созданной на крови человеческой. Разрушен будет фундамент, а с ним падет строй, противоестественный человеку и Богу. Засияет первозданной краской новый мир, оживут, расцветут мечты украинского народа, трудолюбивого, умного, и осязаемое благо опустится на землю...
Слышен стук в металлическую дверь камеры. Двери отворяются, входит прапорщик.
Прапорщик. Товарищ майор, уже утро. Забирать Тихого?
Майор /после некоторой паузы/. Да, Степанов, забирай. Оформи его в карцер по полной программе. Прощай, Олекса Тихий, и помни: я такой же, как все. Ты умен, это бесспорно, а за ум дорого приходится платить, и ты заплатишь.
Олексу уводят.
Акт 2.
Сцена 1.
/В лишенном окон карцере круглосуточно горит маломощная лампа. В карцере единственный инвентарь-нары, сейчас пристегнутые к стене. Пахнет сыростью, одиночеством, обреченностью. Олекса сидит на влажном полу съежившись, смотрит в серую, покрытую влагой стену, шепчет/.
Олекса. Шестьсот лет назад Имадеддин Насими вот также находился в темной, без окошек темнице, где стоял невыносимый запах обреченности. С ужасной, немыслимой медлительностью перед ним предстали изуродованные, лишенные человеческого обличья тени…Люди, ставшие тенями.
Что изменилось за прошедшие века? Ничего. Нет, я вернусь домой. Я закричу что есть силы: «Я, свободен!» Брошусь в объятия мамы и прижму к ее груди свою голову, убеленную сединой. Только тогда я забуду горе и разлуку с ней, все мучения, что сопровождали меня на моем тернистом пути. Я вернусь через смерть, через разлуку, через небытие домой в изможденную зноем и истоптанную советской властью донецкую степь. Я вернусь, прижмусь щекой к старой груше, посажу яблоньку и калину и буду любоваться красотой твоей, Украина. Я знаю: смерть-это не вечно. Великое счастье презирать собственную смерть…И я ее презираю.
Сцена 2.
Яркий свет. Солнечный день. Небольшая хатенка. На подоконнике в горшках цветы. Плетеная изгородь. Возле изгороди растет старая груша. Во дворе перед крыльцом лавка. На ней сидит, подперев кривой палкой подбородок, старая женщина.
Олекса. Вот я, наконец-то, дома. Здравствуй, мама. Здравствуй, неню.
/застыв на коленях перед матерью, Олекса молчит/
Мама Олексы гладит его волосы, плачет.
Мама Олексы/ едва слышно/. В каком еще сердце кроме материнского можно увидеть боль и страдания за свою кровинку? Радость, что сын стал мужчиной…Чем измерить боль материнскую? Как упросить Спасителя, чтобы дал мне возможность увидеть сына, и там…
Слышен неясный шум. В дворик заходят несколько мужчин «одетые» в белоснежные одежды. Они разные по возрасту, но, в основном, им за пятьдесят.
Черноволосый, с резкими чертами лица, мужчина. Здравствуй, Олекса. Здравствуй, братику. Пора нам, Олекса. Ждут нас там, давно уже ждут.
Олекса. /поднимается/. Знаю, Василю. Простите, братики, загостился. Прости, мама. Ждет меня Он. Как встретит, не ведаю, но думаю, что хорошо. Жил-то по Его заповеди. Хотел жить и быть счастливым.
Свет постепенно гаснет. Тихий мужской голос. Он с честью и достоинством нес по жизни честь рода, имя рода. Говорят, родина одна…и это истинная правда. Никогда бы он не променял свою изможденную советской властью родину на лживые блага. Не продал бы ни за злато, ни за известность свою свободу. Она, как и мама, как и родина, одна, и ничто ее не заменит. Здесь, где он родился, где сделал свой первый шаг, все родное до боли, до истомы, до того состояния, когда внутри, в прямом смысле, все переворачивается. Здесь и ласточки реют над землей иначе, здесь и лягушки квакают не так, как где там, за сотни или тысячи километров отсюда. Здесь степь целуется с буйным ветром особо, не так, как где-то там, у синего моря. Здесь тихо шепчет, посвящая в свои тайны, сирень, а шиповник пробивает себе дорогу, занимая место подснежников. Здесь яры и буераки - это родное, то, что впитал он с молоком матери. А в небесах парит воздушный странник, кобчик, птица гордая, вольная. Как мучительно ему было видеть чужую пермскую весну и знать, что эта весна последняя. Что жизнь, как подснежник- чуть света, чуточку солнца, и все увял, иссох, и нет его.
Тихий женский голос. Кто, кроме Господа и немногочисленных, не предавших его друзей, знал и помнил его… В своей повседневной суете мы редко замечаем утраты. Часто люди и не считают утратой смерть тех, кто жил ради них, ради их будущего. Олекса, как и тысячи других небезразличных, хотел жить, быть счастливым под бездонным небом родины.. Сколько их среди нас, безразличных к Родине, к потомкам, к памяти ушедших от нас?.. Служение людям - труд неблагодарный, но кто-то должен одеть и нести на голове терновый венок. Кто-то должен взойти на «Голгофу», и только тогда, возможно, вспомнят, поймут. Истинные патриоты долгое время бывают непонятыми и нелюбимыми. Вот только помнить о них так необходимо и не вслед, а попытаться мыслимо встать в один ряд с ним…Олексой и понять его. И стать таким, как он, - чистым, светлым, гордым. Гордым за себя, за свой род, за место, где родился, за ту землю, которую называл нежно: «Моя Батьківщина».
Занавес.
2010
***Данная работа к печали автора, оказалась никому не нужна. Многие говорят о том, что такие работы нужны, они востребованы…Но на поверку…эти слова -остаются всего лишь словами. Так и живем в глухом стенании.