04/18/2010 | Ночной дозор

Эту старую караимскую сказку уже никто и не помнит. Только ветер доносит ее отголоски, птицы поют по утрам обрывки той истории, да в одном старом городе до сих пор судачат о том, как великий купец Гогерджин однажды растворился в воздухе, у всех на глазах. Из утерянных кусочков и удалось записать эту сказку – в том виде, как ее рассказывали когда-то.

В оживленном городском квартале жили голуби. Из века в век они следовали нехитрым птичьим законам, завещанным предками. Клевали зерно и корм, ютились поближе к человеку, собирались стайками и ворковали дневные песни. Да еще вили гнезда, высиживали там птенчиков, а, когда обрастут они перышками, выбрасывали вон из гнезда: хватит клюв держать открытым, пора жить, как твои родители, деды и прадеды жили. И так – по кругу. Ничего не менялось в голубиной жизни, пока однажды не вылупился под крышей одного караимского дворика голубенок Джувурук.
Рос голубенок живым, веселым и весьма смышленым. Не по годам рано усвоил все голубиные законы, быстро научился находить самые хитрые тайники с едой, и всегда, наевшись до отвалу, издавал горластое курлыканье, подзывая своих туповатых собратьев, чтобы и те тоже наелись: именно так велят поступать птичьи нравы.
Но чем чаще Джувурук находил припрятанные человеком запасы, тем больше вникал он и в жизнь самих людей. Приходилось учить их речь, чтобы догадываться, куда сегодня перепрячет мельник пшеницу, где спрятал хлеб пекарь. Джувурук прятался под окнами домов, подслушивая человеческие разговоры, или даже спокойно прогуливался во дворе, словно бы по своим голубиным делам, и никто не обращал внимания на то, как он все слушает и все узнает.
Конечно, голуби Джувурука за это любили, ценили, уважали. Только старики, да и те лишь самые проницательные, мудро качали сивыми головами: ох, не доведет до добра Джувурука эта страсть к людским разговорам. У людей своя жизнь, у нас своя. Незачем много знать о людях, их нравах и законах – так ведь и собственную жизнь позабыть можно.

Однажды Джувурук решился на то, о чем уже думал долгие месяцы. Найдя хороший склад с зерном, он не стал ни клевать его, ни созывать сородичей. А молча и терпеливо, зернышко по зернышку, перенес целую гору зерна в яму за городом, да присыпал сам землей, да прикрыл веточками. И стал ждать.
Ждать пришлось недолго: вскоре наступил голод, а он уже давно надвигался, и голубенку было известно это из разговоров старых людей. Кинулся хозяин пшена в свою кладовую, да так и обомлел: нет ни зернышка.
Здесь и появился Джувурук, который к тому времени уже вполне сносно умел разговаривать по-человечески, не хуже скворца или попугая. Спрятавшись над головой несчастного караима, он проворковал замогильным голосом:
- Велико твое горе, смертный. Но я знаю, чем тебе помочь. Слушай меня, и найдешь столько зерна, что разбогатеешь в это голодное время.
Джувурук отлично знал, что его собеседник – а это был швец – верит в высшие силы, и послушает голоса сверху. Оттого человек и сделал все, что велел ему голубь, и даже голову не поднял. Да если и поднял бы, не увидал бы там никого, кроме маленького голубя. И вот в следующую ночь принес швец полный мужской костюм, от ботинок до шапки, и сложил его, где велено. И тотчас услышал с неба голос, подробно и правдиво объяснивший, как и где надо откопать целую яму зерна…

Между тем Джувурук дождался, пока стихли шаги швеца, и радостно принялся за работу. Уже к утру весь костюм был набит тряпками, сухожилиями, костями, да так, что внешне походил на настоящего человека. Еще несколько дней протягивал голубенок ниточки ко всем членам своего чучела, и осваивал, как их дергать, чтобы двигаться в точности, как это делают люди.
И вот Джувурук залетел под шапку своего нового тела, всунул ноги и крылья в сплетения узлов и веревок, и сделал свой первый шаг, потом два, и уверенно зашагал по дороге, в сторону города. Там он назвался своим родовым именем – Горгеджин, и попросился переночевать в ближайшем трактире.
Трактир тот звался «Вдали от жен», и имел дурную славу. Кто только не скрывался там! И не только мужчины, увлеченные женской красотой. Не только чужие дочери и беспутные девки, польстившиеся на приключения. Но и самые настоящие разбойники, воры, казнокрады, и множество всякого хитрого люда. За ночь Джувурук, прокравшись в комнаты каждого и них, без труда подслушал все их секреты. И к утру не только щедро расплатился с хозяином, но и вышел из трактира, позвякивая мешочком золотых, серебряных и медных монет, да еще и прихватив с собой половину тайн пробуждающегося города.
Зажил Горгеджин припеваючи. Скоро открыл свою лавку, в которой с успехом торговал товарами, гонял нерадивых слуг, удивительным образом доставал все по дешевке и продавал по достойной цене. Деньги и богатство так и валили к Горгеджину. Ел он мало, на одежду и роскошную жизнь почти не тратился, в вине счастья не искал. Днем и ночью занимался только делами, и весьма в них преуспел. Не прошло и года, как Горгеджин стал самым богатым купцом. Не прошло и двух, как он возглавил торговцев своего квартала, стал подчинять своему влиянию людей. А на третий год за него стали прочить самых лучших невест старого города.

К свадьбе Горгеджин подошел так же с умом, как и ко всему остальному. Он не понимал и не мог понять, что такое красота по человеческим меркам. Но невесту подбирал себе, озираясь на мнения людей, и потому выбрал не кого-нибудь, а самую главную красавицу. Вскоре сваты уже обивали пороги родителей караимской красавицы Зейтын. Родители думали недолго: жених казался им немного уродлив, слухи про него ходили всякие, но с его богатством и влиянием было спорить трудно.
В брачную ночь красавица Зейтын долго плакала, ожидая своего супруга. Он ей решительно не нравился, хотя и был всю свадьбу щедр, любезен и обходителен. И вот двери спальни открылись, и к ней шагнул Горгеджин. Не снимая шапки, он присел на краешек ее кровати, взял в руки ее нежную ладонь и сказал:
- О, сладчайшая красавица Зейтын. Прежде, чем приступим мы к обязанностям мужа и жены, я должен открыть тебе свою самую сокровенную тайну. Поклянись же, пока ты еще чиста и богобоязненна, что никому не расскажешь услышанного, и унесешь это с собой в могилу.
Зейтын поклялась, ведь терять ей было нечего. И тогда Горгеджин поведал ей о том, что он никакой не человек, а простой голубь из подворотни. И что взял ее за себя, только лишь чтобы упрочить свою власть над горожанами, добиться еще больше чести и уважения.
Радостно слушала его Зейтын, и с каждым его словом слезы высыхали на ее румяных щеках, а глаза разгорелись даже во тьме потушенных лампад.
- О великий Горгеджин! – воскликнула она и впервые щедро, без притворства, обняла и расцеловала его в лицо, которое прежде находила противным и даже ужасным. – Нет вестей лучше, чем те, что я услыхала этой ночью! Я клянусь, что на людях буду показывать всяческую любовь жены к тебе, и помогать всем телом и душой твоему могуществу и славе. Но и ты, великий Горгеджин, должен прощать мне маленькие слабости моего глупого сердца. С юности я влюблена в одного юношу и мечтала родить ему много детей. Мы с тобой не сможем иметь настоящих человеческих сыновей и дочерей: я не умею нести яйца, а ты не можешь зачинать никого, кроме себе подобных птенцов. Так позволь же мне время от времени проводить ночи с тем прекрасным юношей, с которым у нас одно общее сердце, и приносить тебе раз в году детей – прекрасных, как эта ночь, и мудрых, как твое славное племя.

На том и порешили, вновь обнялись, облобызались и поклялись быть во всем друг другу помощниками и верными союзниками. Слава и влияние Горгеджина росли день ото дня. Слухи о странностях богача прошли, как только на свет появилась, спустя положенный срок, его первая пара детей – мальчик и девочка, юные Горгеджинчики. Род, с которым была родственна Зейтын, не мог нарадоваться на такое положение дел, и с того дня перешел на сторону Горгеджина, источая ему благоволение и желая процветания. Вскоре власть и влияние молодого купца распространились далеко за пределы старого города. Уже по всей стране работали его торговые лавки, появились и мастерские, в которых на товары ставилось клеймо нового славного рода Горгеджинов: скрещенные перо и птичья лапа, а между ними золотая монета и пшеничное зернышко.

Когда в руках у Горгеджина оказалась почти вся власть в торговых городах, начал он вводить и новые законы. Они ничего не нарушали в старых людских обычаях, лишь прибавляли новое. Отныне под страхом сурового наказания запрещалось преследовать и обижать голубей, и всякую птицу, что живет на свободе рядом с человеком. Летом излишки и отбракованные остатки зерна, хлеба, семян собирались в большой амбар, а с наступлением холодов люди должны были мастерить кормушки, рассыпать птичью еду и под деревьями, и прямо на снегу перед своими воротами. Никто на эти обычаи не роптал, все списывали на благородный нрав и некоторое чудачество великого Горгеджина. Даже сейчас многие люди соблюдают эти законы, хоть и забыли, кто был их основателем.

Горгеджин и Зейтын жили долго и счастливо. Они купались в богатстве и любви близких, заботились о бедных и чтили состоятельных граждан, помогали людям в несчастье, а в счастье те и сами спешили к ним во двор, чтобы первыми выразить признательность за некогда принесенные услуги. Счастье обоих было так велико, что иногда они забывали, что принадлежат к разным породам: после долгих лет жизни у них стали рождаться не только человеческие дети, но и самые настоящие птенчики, которых Горгеджин прятал от людей, пока не выучивал жить, подобно людям. Во время частых поездок по другим городам Горгеджин заимел немало любовниц, которые нарожали ему странных полуптиц-полулюдей, ибо к тому времени Горгеджин научился и этому. И теперь еще, присмотревшись к иному своему соотечественнику, вы можете заметить в чертах его лица, в поведении и голосе нечто птичье – скорее всего, это один из потомков Горгеджина, хотя и не догадывается об этом.

Однажды в городе был большой праздник: старший сын Горгеджина женился на лучшей красавице, а старшая дочь Горгеджина в тот же день выходила замуж за знатного юношу. Гулял не только весь город, но и полстраны. Пир был таким, что не было в те дни ни голодного, ни трезвого. Конечно же, и голуби слетелись на такую поживу.
И вот, подняв голову, вдруг увидал Горгеджин на самой верхушке высокого дерева, прямо над собой, прекрасную белую голубицу – юную, скромную, сероокую Кёгырчын-ханум. Враз забыл он все свои человеческие привычки, едва увидел, как она изящно склонила голову, изогнула волшебную шейку и насторожено водит маковым клювом, взирая на пиршество. Их глаза встретились, и в тот же миг в нем проснулся прежний Джувурук. Не думая ни о чем, он издал глубокий грудной звук, вспорхнул, метнулся ввысь и уселся на ветку рядом с ненаглядной Кёгырчын-ханум.
В этот же миг все люди, кто был поблизости, увидели, или им показалось, что они увидели: как будто голова у почтенного Гогерджина дрогнула и лопнула, и его дух взмыл в небеса, а тело рухнуло на стол без признаков жизни. Долго еще люди завидовали такой смерти, говоря, что он умер, потеряв от счастья голову, в день своего наибольшего могущества и радости за детей. Зейтын-ханум унаследовала все его богатства, и много лет род Горгеджинов был таким же успешным, как и в день роковой свадьбы его первенцев.
А между тем, под навесом старого дома во дворике у таверны играли другую свадьбу. Сероокая Кёгерчын ворковала с уже немолодым, но влюбленным, как дитя, Джувуруком. И были у них в гостях родные и близкие молодоженов, и старая мать-голубка плакала, обняв крыльями Джувурука, и сурово, но благодушно посвистывал на него косматый отец.
А престарелый глава голубиного рода, сизый старик с бельмом на глазу и скрюченной левой лапой, прокаркал голосом, хриплым, как у ворона:
«Каждый должен жить по законам своих праотцев, иначе проживет не свою жизнь, а чужую»