06/13/2010 | Непонятный праздник

Вот ностальгические заметки... О прошлом... которое не вернуть...

http://sovross.ru/modules.php?name=News&file=article&sid=57792

"В день независимости хочу быть зависимым

Непонятный праздник

Такой вот праздничек теперь – День независимости. Вообще, говорят, это не правильное название. 12 июня 1990 года съезд народных депутатов РСФСР принял Декларацию о государственном суверенитете РСФСР. А празднично-гулевой датой этот день стал с 1992 года согласно постановлению Верховного Совета РФ как «День принятия декларации о государственном суверенитете России». Потом Ельцин предложил переименовать праздник в «День России». И приняли, независимо от того, что народ как тогда, так и нынче то ли в шутку, то ли в серьез называет этот выходной «Днем независимости». Привилось как-то. Да и народ верно подметил, что по существу никакой это не День России, а проявление страстного желания нынешних верховодов приспособить наши праздничные традиции, как говорится у них, под «общемировые стандарты», выровнять нас по заморскому лекалу. В Америке День независимости есть (4 июля), а мы чем хуже?

Есть теперь и другие новомодные праздники. Правда, они рангом пониже и размахом пожиже. Есть хеллоуин, когда чертей гоняют. Есть День святого Валентина, когда не стыдно своей жене в любви признаться.

У нас в захолустной тверской деревне хеллоуин не отмечают, так как чертей давно уже нет. У нас и людей-то скоро не останется, потому что вымираем потихоньку – вырождаемся. День святого Валентина тоже не отмечаем, поскольку денег мало. Ведь сразу после Валентина – 8 Марта. Может, средств не хватить.

День независимости – другое дело. Непонятный праздник, но законный выходной. Выпить с мужиками можно свободно, независимо ни от чего. И жена ворчать не будет, и теща.

Располагаемся на природе, культурно. Разливаем бережно, не плещем через край. Рядом с нами вьется моя восьмилетняя дочурка. Я подарил ей по случаю праздника красный шарик, надутый гелием. Пусть бегает по взгоркам с шариком чуть поодаль от нас. А то неловко как-то при ребенке питействовать.

Выпили по первой. На закуску вопрос: что это за праздник такой, кто его придумал? Все смотрят на меня вопросительно. У меня все же образование университетское – должен знать. Я начал кое-как рассказывать про Ельцина, про суверенитет. При слове «суверенитет» мужики морщатся молча. Непонятно: то ли от теплопротивной водки, то ли от странного слова.

Вообще с Ельциным и его «суверенитетом» история получилась странная. Не так давно в центре Санкт-Петербурга, в роскошном здании Сената и Синода, открыли Президентскую библиотеку. Назвали ее именем Ельцина. Удивительно, грандиозное книгохранилище в центре культурной столицы России назвали именем человека, который сам признавался, что читать стал только после выхода на пенсию. В телевизионном интервью пенсионер Ельцин признался, что наконец-то на старости лет взялся за чтение. Принялся читать «Историю государства Российского» Н.М.Карамзина и еще что-то из обязательной программы средней школы. Конечно, лучше поздно, чем никогда. И все же жаль, что историческим самообразованием инициатор «суверенитета» России не занялся до 1992 года. Тогда, быть может, и прояснилось у него в голове, что объявлять независимость мог бы, скажем, Дмитрий Донской или, лучше сказать, Иван III, ведь Русь в те поры обрела какой-никакой, а суверенитет – вырвалась из ига. Или в эпоху Минина и Пожарского можно было Декларацию о государственном суверенитете к кремлевским воротам приколачивать – слава богу, польско-шведскую обузу с себя стряхнули… А в 1992 году-то что? Или, может, нам радоваться, праздновать, что мы, огромная Россия, наконец-то «освободились» от «братьев молодших» – от союзных республик, пустили их на вольные хлеба, и они разбежались, как мыши по суверенным норам. Но чего здесь праздновать, чему радоваться? Кому от такой независимости стало лучше? Нам ли? Им?

Нет, без стакана не разобраться. Наливаем еще.
С «молодшими братьями», сиречь с бывшими союзными республиками, совсем дело вышло скверное. В прошлом году в Санкт-Петербурге состоялось крупное мероприятие – съезд представителей деловых кругов. Называлось это мероприятие длинно и загадочно: «Партнериат. Санкт-Петербург – регионы России. Направления взаимодействия и сотрудничества». Я не деловой человек, но меня туда тоже пригласили как публициста, даже на память подарили папку кожаную. Мне очень запомнилось, прямо-таки в память врезалось выступление на этом съезде представителя Эстонской торгово-промышленной палаты. Выступала женщина, говорила несколько эмоционально. Она заявила прямо: в Эстонии с работой плохо, практически нет работы. Да и вообще в Прибалтике проблема с трудовой занятостью населения колоссальная. Только в Литве из 3 миллионов населения безработных – 300 тысяч, короче, каждый десятый. Оказывается, выяснилось, что Западной Европе, в состав которой так стремились Прибалтийские республики с конца 1980-х годов, не нужны нехитрые плоды прибалтийской промышленности, а лучше сказать – промысла. Ни за какие выгоды и барыши не хочет пускать Запад на свои рынки эстонское маслице и говядинку, латвийские шпроты, литовское молочко. И безработных из бывших Прибалтийских республик СССР Запад пускать к себе не спешит. У Европы свои проблемы. И потому обращается представительница Эстонской ТПП к российским предпринимателям, умоляет их, чтобы они активнее включали в свой бизнес деловых партнеров из Прибалтики вообще и из Эстонии в частности. И товары их закупали активнее. Иначе, мол, им, прибалтам, туго приходится, особенно в кризис. В перерыве я подошел к одному эстонцу.

Разговорились почти доверительно, я спрашиваю: «Чего ж вы тогда, в 1991-м, сбежали от нас? Ведь жили, как у Христа за пазухой. А теперь, как прижало, опять к нам». Эстонец, молодой мужчина, пожимает плечами, улыбается стеснительно. На прощание я похлопал его по плечу: ничего, говорю, мы, русские, отходчивые, не злопамятные, выручим и на этот раз.

К слову сказать, в связи с обретением «суверенитета» как-то стушевались, стерлись и поблекли наши человеческие отношения и со странами дальнего зарубежья. Вот уж от них мы точно стали независимыми. Я переписываюсь с коммунистами и представителями рабочего движения из разных стран. Даже недавно статью мою опубликовали в британской газете New worker. На днях я получил электрон­ное письмо из Республики Бангладеш от члена тамошней Рабочей партии Энэмула Мембера. Он пишет: «Мы, рабочие, хотели бы знать о нынешних условиях России… До 1990-х мы много знали о Советской России». Теперь они ничего о нас не знают, почти ничего. Жители многих стран мира, простые крестьяне и рабочие, смотрели на Советскую Россию, как на яркую высь, как на солнце, и чаяли, надеялись, что когда-нибудь и они станут такими же независимыми, в смысле свободными и …счастливыми. Не знаю, хотят ли они теперь стать такими, как мы – суверенными. В ответном письме я спросил у Мемберы: есть ли у них в Бангладеш День независимости. Он ответил: «Есть». Ну вот и все, теперь мы, Россия, такие же независимые, как и Бангладеш.

Мы разлили еще, выпили не торопясь. Мужики спросили меня: «Бангладеш, это где?» – Я махнул рукою за лес – на восток.
Да, Восток. Восток – дело тонкое. А где тонко, там и рвется. Вот и у нас после «суверенного» 1990 года прорех во взаимных отношениях с независимыми Узбекистаном, Туркменией, Таджикистаном, с Киргизией и Казахстаном столько теперь, что не знаем, где и латать. Нет, конечно, на широчайшем уровне простых человеческих отношений связи не прервались и почти не ухудшились. Напряг и «конкурентоспособная» борьба идет на совсем другом уровне: на недосягаемой высоте верховных главнокомандующих «суверенных» государств, да еще в низинке – между полевыми командирами религиозно-экстремистских банд и шаек, у которых, как и у чертей хеллоуина, нет никакой национальности.

У нас в соседней деревне, разоренной и обезлюдевшей, живут две большие семьи узбеков, еще таджики живут. Они приехали к нам в Россию в середине 1990-х, сбежали от ужасов и нищеты своих «суверенитетов». Они хорошие, работящие, честные люди – не богатые, все наживают своими руками в самом прямом, крестьянском смысле слова. Я дружу с семьей узбека Алима. Его жена, красавица Мархабо, держит корову. Она всякий раз угощает мою дочку молоком. Наши дети играют вместе, дружат. Алим тоже красивый, как Аладдин, стройный. Мы с ним ровесники, нам нет еще сорока. Мы часто беседуем о политике, бывает, спорим. Когда я смотрю Алиму в глаза, умные – светятся лучисто, то задаюсь вопросом: доведется, станет ли он стрелять в меня из-за какого-нибудь «суверенитета»? Я не буду.

Надеюсь, он тоже.

Закавказье – тоже дело тонкое. И тоже рвется. Рвутся межправительственные связи, в смысле между суверенами. А международные связи, то есть между народами, все-таки крепче. Мудрее простые люди. Как-то разговорился я в Питере с одним пожилым грузином. Он инвалид, без одной ноги. Сидит целыми днями в будке, сапоги чинит, грубовато, правда, но зато крепко. Я спросил его про Шеварднадзе и Саакашвили. Грузин чуть со стула не вскочил, да не смог – на одной ноге резво не вскочишь. Он выругался по-грузински, словно выплюнул. Я спросил его, что это значит. Из ответа понял, что это выражение по-нашему матерное.

В нашей деревне в пустующих домах иногда находят себе пристанище рабочие с юга. Последними жили армяне, бригада дорожных строителей. Бригадир Ашот, немолодой уже человек, сухопарый, с печально-потухшими глазами, сказал мне, что с 1991 года у них в солнечной Армении начались «черные дни зат­мения». Я спросил: зачем тогда? Ведь сами же… Ашот мне разъяснил, что у них так: за что старший сказал голосовать, за то все и голосуют. Особенно в сельской местности. «Это как в отаре: куда чабан погнал, туда все и бегут», – сказал Ашот. «Даже если на бойню?» – спрашиваю не без сарказма. Ашот кивает, серьезно.

Мы с мужиками разливаем последнее. Жаль, хорошей закуски нет. Хорошо закусывать настоящим грузинским шашлыком. Только где ж его теперь взять – настоящий? Лагмаджо – армянская лепешка с мясом – тоже отличная закуска. Но лучше, и нам как-то ближе, закусывать черным русским хлебом с хорошим украинским салом.
Я люблю украинскую кухню. Люблю украинские песни, хотя плохо понимаю язык. Моя бабушка родилась в 1924 году в Киеве, на Батыевой горе. Она хорошо готовила галушки, борщ и суп с клецками. Хорошо знала украинские песни и украинский язык понимала хорошо.

Еще я люблю белорусские песни. Вообще люблю белорусов и Белоруссию. Я никогда не бывал там. Но часто общаюсь с белорусами здесь, в России. Я не видел людей спокойнее и добрее белорусов. Скромные и работящие, покладистые, душевные и отзывчивые люди. Такие они – белорусы. Я и сам хочу быть немного белорусом.

Ко мне подбегает дочка – глазенки блестят от навернувшихся слез. Она упустила свой шарик. Он вырвался из ее ручек, стал независимым и улетел. Мы все посмотрели в небо. Надутый гелием красный шарик, трепыхаясь из стороны в сторону, поднялся уже недосягаемо высоко. Скоро он превратился в розовое пятнышко, а потом и вовсе исчез из вида. Я пообещал дочке, что куплю ей новый шарик. Или даже что-нибудь лучше. Чтобы рассмешить ее, начинаю говорить всякий вздор, старюсь, чтобы вышло забавней. Хочешь, говорю, я куплю тебе «суверенитет»? Она сопит и мотает головкой: нет, лучше шарик.
Да, многое непонятно с этим Днем независимости, или как там его еще. Хотя по прошествии многих лет теперь уже многое стало и ясным. «Может, он, праздник, оттого так называется, что от нас теперь ни хрена не зависит», – предположил кто-то из мужиков. Все посмеялись. Правда, невесело как-то, устало. Так обычно на поминках смеются после третьей рюмки.

Мы, народы бывшего СССР, уже который год сидим на развалинах общего дома, каждый на своих «суверенных» руинах. Мы собираем по кускам обломки, склеиваем черепки, пытаемся приладить один к другому осколки, тушим тлеющие головешки… Мы уже многое поняли, многое осознали. Нам то и дело лукаво предлагают восстановить, воссоздать какое-то подобие Союза «на основе делового партнерства и взаимовыгоды». И все-таки каждый раз, в День так называемой независимости, возникает щемящее чувство, будто мы потеряли, упустили что-то очень важное, не материальное, быть может, даже не выразимое словесно. То на чем держалась когда-то наша общая зависимость друг от друга – крепкая и как тогда казалось нерушимая.
Недавно под Санкт-Петербургом, в городе Пушкин, группа энтузиастов открыла музей СССР. Экспозиция по составу бытовая, но очень трогательная и душевная. Об этом был репортаж по ТВ. Первой посетительницей оказалась девушка-школьница, ученица старших классов. Она совсем юная и о жизни в СССР знает лишь понаслышке, да вот еще теперь и по музейной экспозиции. Ее спросили о впечатлениях. Девушка ответила, что у нее возникло убеждение, что люди тогда в СССР были добры какой-то особенной добротой. Теперь такой, кажется, нет.

Я поднимаюсь с земли, я хочу провозгласить последний тост.

В этот нелепый праздник «независимости» я горячо целую моих братьев: русских, украинцев и белорусов. Я крепко обнимаю моих друзей: армян и грузин, эстонцев и узбеков…

Я хочу быть ЗАВИСИМЫМ от вас, братья и друзья. Конечно, только взаимно.

Денис Миронов-Тверской,
писатель.
Санкт-Петербург."

Берегите свою страну. Здесь вы никому не нужны. Здесь даже русские никому не нужны...