Крымский текст русской культуры (л)
12/04/2011 | Tatarchuk
Александр Люсый
Крымский текст русской культуры
Крымская тема как до-текст (архитекст) Крымского текста
http://www.archipelag.ru/authors/lusy/?library=398
останні абзаци:
Своеобразным итогом современного "антологического" взгляда на Крым стала самая полная на сегодняшний день антология на заданную тему "Прекрасны вы, брега Тавриды: Крым в русской поэзии" (Сост., предисл., примеч. В.Б. Коробова. М.: 2000). Два наличествующие тут стихотворения Солженицынского литературного лауреата И. Лиснянской — как два противоположных вектора пейзажной бифуркации традиционной парадигмы "поэтом можешь ты не быть". Во "Впервые в Крыму" (1983) поэтесса отпускает на волю морских волн "рифмы мои простодушные, будто дельфины", а сама тоскует "вместе с горами, и морем, и небом" по изгнанным отсюда "ласточкобровым женам, мужам и младенцам". А в послании "В Киев Евдокии" 1996 г. рифмы не разбегаются, а сосредотачиваются, и уже по другому поводу: "Если бы шуба расползлась по швам, // Я бы сказала: ну что ж, обойдемся без шубы. // Ну, а без Крыма? Мучительно русским словам // Знать, что они на сегодня беспомощно-грубы ". Видимо, под наплывом такой "беспомощной грубости" Г. Фролов в своем "Крыме" пробует поднять "из гроба", как комбат из окопа, тень послепетровского временщика XVIII века Миниха, который некогда в ходе своего ответного набега на Крым сжег дотла города и села "ласточкобрового" народа — и уморил половину собственной армии. Составитель полагает, что собранная им антология оспаривает утверждение Волошина в статье "Культура, искусство, памятники Крыма", что "отношение русских художников к Крыму было отношением туристов, просматривающих прославленные своей живописностью места". Однако приведенный образец огрубленной, пытающейся историософствовать "туристичности" еще более непригляден, да и, пожалуй, опасен, чем былое обилие "восклицательных знаков в стихах", "как в картинах тощих ялтинских кипарисов". Налицо несоответствие метафоричности современному информационному уровню, порождающее ложную виртуальность. Примером новейшего издания поверхностно просвещенной "лояльности" к местным реалиям оказывается вскользь брошенное в ностальгическом ноктюрне Т. Бек о "маргинальной вечности", лежащей на руинах Союза, выражение "Таврида татарская". Ведь Таврида — это сугубо российское изобретение, татарским может быть только Крым. Таврида — достаточно замкнутая мифологема, способная, естественно, взаимодействовать с иной мифологией, но на основе стилистической выдержанности. Внутри ее возможны и свои колумбы переоткрытия уже открытого в другом контексте. М. Синельников в своей складывающейся во вполне ноосферную мини-поэму стихотворной подборке рифмует античные мифологемы и реалии с новейшими экологическими проблемами. Мотив "лживых холмов", порождающих бесконечную цепь ассоциаций-перевоплощений, нарастает в стихотворении "Мыс Хамелеон", оборачивающийся то Фермопилами, то японскими отмелями, то, уже вне волошинского контекста, а в соответствии с читательскими интересами подруги, норвежским фиордом. А в стихотворении "Крым", реалистически воспроизводящем довольно безотрадный пейзаж татарского новостроя со злыми, "проглотившими уши и хвост" собаками, где колит в спину "незнакомое слово" и смех, Синельников неожиданно и неотвратимо использует и ключевое здесь для нас слово, обозначающее уже не поверхностный, а качественный сдвиг в сознании, похожий на обрыв круга "вечного возвращения": "Время черпалось полною мерой, // Не успеешь души уберечь... // И к Аллаху из хижины серой, // Изменяя состав ноосферы, // Возлетает гортанная речь ". Ю. Кублановского на морщинистом, меняющем лишь окраску, да местные денежные единицы мысе Хамелеон "палило солнце огнем кремаций". Собрать в качественно целое поток уцелевших при таком эсхатологическом солнцепеке ассоциаций, обрамленных "выводком шелковистых пугливых бабочек", помогли вести издалека, и даже не из России: "И лишь в мозгу кое-как крутилось, // что зло вовсю наступает и // его количество уплотнилось, // и сдали Косово холуи ". Задается сугубо метафизическая загадка: может ли количественное уплотнение зла привести к качеству добра? Но рифма на союз "и" — находка. Если "и", пусть и с "холуями", значит, тема не закрыта.
На этом фоне поразительно, что и сейчас русский поэт в Крыму способен испытывать вполне уютные домашние настроения, как об этом свидетельствует опыт И. Фаликова: "Сладкую слезу мою с налету // размешав строительной слюной, // ласточка уносит эту ноту // в желтый рот младенца надо мной". Поэтические слезы и геополитические слюни — главные составляющие сот и ячеек текущей "туристической" крымской геопоэтики.
Крымский текст русской культуры
Крымская тема как до-текст (архитекст) Крымского текста
http://www.archipelag.ru/authors/lusy/?library=398
останні абзаци:
Своеобразным итогом современного "антологического" взгляда на Крым стала самая полная на сегодняшний день антология на заданную тему "Прекрасны вы, брега Тавриды: Крым в русской поэзии" (Сост., предисл., примеч. В.Б. Коробова. М.: 2000). Два наличествующие тут стихотворения Солженицынского литературного лауреата И. Лиснянской — как два противоположных вектора пейзажной бифуркации традиционной парадигмы "поэтом можешь ты не быть". Во "Впервые в Крыму" (1983) поэтесса отпускает на волю морских волн "рифмы мои простодушные, будто дельфины", а сама тоскует "вместе с горами, и морем, и небом" по изгнанным отсюда "ласточкобровым женам, мужам и младенцам". А в послании "В Киев Евдокии" 1996 г. рифмы не разбегаются, а сосредотачиваются, и уже по другому поводу: "Если бы шуба расползлась по швам, // Я бы сказала: ну что ж, обойдемся без шубы. // Ну, а без Крыма? Мучительно русским словам // Знать, что они на сегодня беспомощно-грубы ". Видимо, под наплывом такой "беспомощной грубости" Г. Фролов в своем "Крыме" пробует поднять "из гроба", как комбат из окопа, тень послепетровского временщика XVIII века Миниха, который некогда в ходе своего ответного набега на Крым сжег дотла города и села "ласточкобрового" народа — и уморил половину собственной армии. Составитель полагает, что собранная им антология оспаривает утверждение Волошина в статье "Культура, искусство, памятники Крыма", что "отношение русских художников к Крыму было отношением туристов, просматривающих прославленные своей живописностью места". Однако приведенный образец огрубленной, пытающейся историософствовать "туристичности" еще более непригляден, да и, пожалуй, опасен, чем былое обилие "восклицательных знаков в стихах", "как в картинах тощих ялтинских кипарисов". Налицо несоответствие метафоричности современному информационному уровню, порождающее ложную виртуальность. Примером новейшего издания поверхностно просвещенной "лояльности" к местным реалиям оказывается вскользь брошенное в ностальгическом ноктюрне Т. Бек о "маргинальной вечности", лежащей на руинах Союза, выражение "Таврида татарская". Ведь Таврида — это сугубо российское изобретение, татарским может быть только Крым. Таврида — достаточно замкнутая мифологема, способная, естественно, взаимодействовать с иной мифологией, но на основе стилистической выдержанности. Внутри ее возможны и свои колумбы переоткрытия уже открытого в другом контексте. М. Синельников в своей складывающейся во вполне ноосферную мини-поэму стихотворной подборке рифмует античные мифологемы и реалии с новейшими экологическими проблемами. Мотив "лживых холмов", порождающих бесконечную цепь ассоциаций-перевоплощений, нарастает в стихотворении "Мыс Хамелеон", оборачивающийся то Фермопилами, то японскими отмелями, то, уже вне волошинского контекста, а в соответствии с читательскими интересами подруги, норвежским фиордом. А в стихотворении "Крым", реалистически воспроизводящем довольно безотрадный пейзаж татарского новостроя со злыми, "проглотившими уши и хвост" собаками, где колит в спину "незнакомое слово" и смех, Синельников неожиданно и неотвратимо использует и ключевое здесь для нас слово, обозначающее уже не поверхностный, а качественный сдвиг в сознании, похожий на обрыв круга "вечного возвращения": "Время черпалось полною мерой, // Не успеешь души уберечь... // И к Аллаху из хижины серой, // Изменяя состав ноосферы, // Возлетает гортанная речь ". Ю. Кублановского на морщинистом, меняющем лишь окраску, да местные денежные единицы мысе Хамелеон "палило солнце огнем кремаций". Собрать в качественно целое поток уцелевших при таком эсхатологическом солнцепеке ассоциаций, обрамленных "выводком шелковистых пугливых бабочек", помогли вести издалека, и даже не из России: "И лишь в мозгу кое-как крутилось, // что зло вовсю наступает и // его количество уплотнилось, // и сдали Косово холуи ". Задается сугубо метафизическая загадка: может ли количественное уплотнение зла привести к качеству добра? Но рифма на союз "и" — находка. Если "и", пусть и с "холуями", значит, тема не закрыта.
На этом фоне поразительно, что и сейчас русский поэт в Крыму способен испытывать вполне уютные домашние настроения, как об этом свидетельствует опыт И. Фаликова: "Сладкую слезу мою с налету // размешав строительной слюной, // ласточка уносит эту ноту // в желтый рот младенца надо мной". Поэтические слезы и геополитические слюни — главные составляющие сот и ячеек текущей "туристической" крымской геопоэтики.
Відповіді
2011.12.07 | ziggy_freud
я люблю пейзажную бифуркацию
мастерски встроенную в поэзии картину.Но
под белой акацией
последствия сей дефекации
кто уберёт за собой?
Tatarchuk пише:
> как два противоположных вектора пейзажной бифуркации традиционной парадигмы "поэтом можешь ты не быть".