03/23/2006 | Рюген

Украинские ученые сосредотичились на серьезнейших вопросах пропаганды и внедрения европейских ценностей в украинской науке. Для этого сформирована соответствующая ассоциация, ведется интенсивная полемика по поводу будущего Академии наук, разрабатываются и предлагаются различные методики оценки европеизированности.
Какой контраст с глупостями, которыми занимаются российские ученые! Оцените, просто для смеха:

http://expert.ru/science/2006/03/tehnokraticheskiy_katarsis/

НАУКА И ТЕХНОЛОГИИ «Эксперт» №10(504), 13 марта 2006

Отраслевая наука

Версия для печати



Технократический катарсис
Александр Механик

Лучшим представителям отраслевой науки удалось сохранить советский бренд, диверсифицировать исследования и, опираясь на самодостаточную технологическую базу, обслужить мировой спрос



У российских властей время от времени появляется новое «научное» увлечение. Сейчас это особые экономические зоны и технопарки, которые, по мысли инициаторов их создания, должны стать источником высокотехнологических инноваций и приманкой для западных корпораций. Возможно, зоны окажутся полезными. Однако в отличие от Индии, где правительство, создавая ОЭЗ, компенсировало недостаточное количество научных центров и ученых путем создания благоприятных условий для работы зарубежных компаний, за пределами пока еще гипотетических российских зон простирается гигантское пространство традиционной советской/российской науки. Академической и отраслевой. И если проблемы академической науки широко обсуждаются правительством и общественностью, то об отраслевой науке просто забыли. Наверное, потому, что Академия наук — это структура со своим администрированием, со своими традициями и с очень выраженными интересами, и личными, и групповыми. А отраслевая наука консолидирована в значительно меньшей степени. Возникает вопрос: осталось ли в нынешней российской экономике место для того, что называлось отраслевой наукой в советское время?

В СССР фундаментальная наука была закреплена за Академией наук, а прикладная (отраслевая) — за соответствующими отраслевыми министерствами и ГКНТ, ликвидированным в 1991 году. С одной стороны, граница между фундаментальной и прикладной наукой достаточно условна. С другой — внутри прикладной науки существует разделение по признаку, как сказал генеральный директор НПО ЦКТИ им. И. И. Ползунова Юрий Петреня, горизонта научного планирования.

По его мнению, пять, максимум десять лет — горизонт планирования для научных учреждений, непосредственно обслуживающих промышленность. Хотя бы потому, что промышленность, которая в большинстве своем финансирует прикладные исследования, на большее не замахивается. Ответственность за то, что находится за этими пределами, в большинстве случаев берет на себя государство. Вторая граница между государственными и частными интересами в сфере науки определяется финансовыми возможностями частных компаний и величиной возможных рисков. Чтобы уменьшить риски и обеспечить необходимый уровень финансирования, государство и промышленность кооперируются в решении многих научных задач. К примеру, в конце 50-х — начале 60-х годов правительство США задалось вопросом, что может сдерживать развитие электроники в стране в ближайшие десятилетия. Выяснилось, что это — чистота кремния, который был основой всех полупроводниковых приборов. Корпорации, в силу большой стоимости проекта, отдаленности и неопределенности его перспектив, не брались за решение этой проблемы самостоятельно. Государство взяло на себя финансирование и организацию соответствующих разработок, результаты которых затем передало частным фирмам, что обеспечило американское лидерство в электронике на многие годы. Юрий Петреня привел пример в близкой ему области энергетического машиностроения: «Есть, например, проблемы по оборудованию с уровнем температур 600 градусов. Это тактическая задача, которую мы в принципе решили. И если будет заказ, нам потребуется небольшой объем доводочных НИОКР. А есть задачи, например, по сверхкритическим температурам. И это фундаментальная проблема. Горизонт ее решения — в пределах десяти-двадцати лет. Поставить такую задачу и профинансировать ее решение может только государство».

По мнению генерального директора ФГУП «ВНИИ авиационных материалов» (ВИАМ) Евгения Каблова, «корпорации решают частные проблемы и не могут себе позволить думать на перспективу. Когда на правительстве докладывали стратегию развития науки и инноваций, рассчитанную всего на три года, я выступил и сказал: как можно говорить о трехгодовой стратегии, это называется план первоочередных мероприятий. И этим как раз и могут заниматься корпорации. Стратегия — это минимум двадцать лет, ну хотя бы пятнадцать». Заместитель генерального директора ОАО «Всероссийский нефтегазовый НИИ им. академика А. П. Крылова» Станислав Жданов заметил, что «в нефтяной отрасли все бывшие отраслевые институты сейчас или находятся в составе нефтяных компаний, или же являются самостоятельными акционерными обществами. И в большинстве случаев их работа связана с текущими проблемами компаний, а не с научными исследованиями, поскольку все делается по известным технологиям. Хотя справедливости ради замечу, что в последнее время нефтяные компании стали заказывать темы, косвенным образом связанные с научными исследованиями».

Государство сегодня отраслевой наукой заниматься не хочет принципиально. Наш министр финансов, например, не раз утверждал, что государство должно поддерживать науку фундаментальную, а прикладная (отраслевая) — зона ответственности бизнеса. Эта политика и привела нас к сегодняшней критической ситуации, когда очнувшиеся от инновационного сна корпорации рады бы вкладываться в необходимые НИОКР, новые технологии, но отраслевых исследовательских центров, способных помочь им в этом, почти не осталось, а масштаб требующих решения задач заметно превышает ниокровские бюджеты даже самых продвинутых компаний.

Развал отраслевой науки



Мы обратились за комментариями о состоянии отраслевой науки к ее сегодняшним лидерам, которые сумели выстоять и даже развиваться в водовороте последних пятнадцати лет.

Научный руководитель Института металлургии и материаловедения им. А. А. Байкова РАН академик Николай Лякишев: «Прошедшие пятнадцать лет нанесли гигантский ущерб и металлургической науке, и самой металлургии. Все отраслевые металлургические институты в очень тяжелом состоянии. Хотя такие передовые технологии, как непрерывная разливка стали и кислородно-конверторный процесс, родились у нас в России, в СССР. В черной металлургии было десять заводов, которые лили спецсталь. Например, металл для лопаток авиационных двигателей, которые работают при 1100 градусах. Мы превосходили по качеству этой стали всех. Но если раньше делали пятьсот плавок в год, то в последний год — одну. А теперь еще и специалисты разбежались, они же не будут ждать, когда плавка будет».

Директор Института машиностроения им. А. А. Благонравова РАН академик Константин Фролов утверждает, что сегодня многие машиностроительные отраслевые институты просто исчезли с лица земли: «Например, ЭНИМС. Это был центральный институт в области станкостроения. Этого института теперь нет. Там склад какой-то. Был крупнейший институт ЦНИИТМАШ. Этого института практически не стало. Я мог бы этот грустный перечень продолжать без конца. Военно-промышленный комплекс тоже имел сеть своих мощных машиностроительных институтов, например ЦАГИ, Кораблестроительный ЦНИИ им. академика А. Н. Крылова. Они сохранили свою основную исследовательскую базу. Но все равно они остались без хозяина, без единой системы. Просто выживают».

Генеральный директор ФГУП «Полюс» им. М. Ф. Стельмаха Александр Казаков рассказывает о том, что происходит в области оптического и лазерного приборостроения: «Положение таких ведущих организаций, как ГОИ, ЛОМО, 'Астрофизика', оставляет желать лучшего. Я стараюсь выбирать очень мягкие выражения, но та же 'Астрофизика' фактически банкрот. Если говорить о перспективах лазерной техники, то приходится констатировать, что отставание от передовых стран в нашей отрасли увеличивается».

Президент Международной лазерной ассоциации Иван Ковш подтверждает, что стихийный распад многих советских отраслевых институтов фактически произошел. На их месте или рядом возникают малые предприятия, которые зачастую ведут те же самые разработки. «Но уже на коленке. И можно прогнозировать, что, если государство не сформулирует цели для прикладной российской науки, этот распад станет повсеместным».

Возникает вопрос: а может быть, отраслевая наука просто не нужна промышленности, может быть, легче купить все за границей, чем заниматься собственными исследованиями и разработками? По мнению Николая Лякишева, чтобы купить, тоже надо знать, что именно покупать. «Попробуй купи. Продадут то, что вообще никому уже не нужно. А для того, чтобы купить именно то, что нужно, необходимо иметь квалификацию. Кроме того, купленную технологию надо совершенствовать своими силами, своими знаниями, своими экспериментами. Другое дело, что современным руководителям, которые часто очень далеки и от науки, и от производства, кажется, что сегодня он приказал, а завтра будет. Нет, так не бывает. Наука — процесс очень медленный и тяжелый, на получение результатов уходят годы. Но я уверен, что заводы, работающие на старой технологии, на старых приемах, в результате конкуренции погибнут».

Хороший пример — наша нефтянка. По словам Станислава Жданова, целый ряд специалистов считает, что в ближайшее время, буквально через год-три, в стране начнется существенное падение добычи нефти. «Легкая нефть заканчивается. Нефть будет дороже, и темпы ее добычи будут меньше. Доля так называемых трудноизвлекаемых запасов нефти составляет уже сейчас более пятидесяти процентов, и налицо тенденция роста. В том числе и за счет неправильной эксплуатации месторождений. Где-то с начала девяностых годов собственники стараются быстрее извлекать наиболее выгодные запасы. А в недрах остается то, что извлекать все труднее. Скажем, из этого месторождения можно извлечь сорок пять процентов, а за счет этих неправильных методов разработки будет извлечено только двадцать пять. А в среднем по стране извлекают тридцать пять процентов — только тридцать пять процентов, понимаете? В России прекращены целенаправленные исследования по поиску новых технологий, по анализу состояния и научному прогнозированию развития нефтяной промышленности». Даже представители Академии наук хорошо понимают, что кризис в отраслевой науке повлияет и на ситуацию в науке фундаментальной. По мнению Константина Фролова, задачи перед фундаментальной наукой часто ставит наука отраслевая. «У нас в Академии наук работает академик Ривнер Ганиев, он предлагает волновые методы добычи нефти, повышения дебета скважин. Ряд интересных вещей у нас был сделан в Институте проблем механики покойным академиком Сергей Христиановичем. Но все это под сукном, потому что нет отраслевой науки, где эти идеи можно довести до материального воплощения».

Почему выжили те, кто выжил



Естественно, мы попытались понять, почему при общем развале отраслевой науки, о котором говорили наши респонденты, их собственные организации сумели выжить, сохранить ядро коллектива, основные направления разработок и даже развиваться. На наш взгляд, этому способствовало несколько условий.

Первое, достаточно очевидное: высокий уровень научных достижений в советское время. Организации, руководителей которых мы опросили, представляют те направления науки, в которых еще в советское время был достигнут высокий, превышающий среднемировой, уровень разработок. Известно, что советские достижения в области квантовой электроники и лазерном приборостроении, авиационном материаловедении и энергетическом машиностроении пользовались признанием во всем мире. Не случайно одна из советских Нобелевских премий получена Басовым и Прохоровым как раз за разработки в области квантовой электроники. Броня, разработанная в ВИАМе, и установленная на штурмовиках Ил-2, стала знаменитой на весь мир еще в годы войны. А котлы и турбины советского производства экспортировались по всему миру. Более того, по оценкам экспертов, мы и сейчас сохраняем в этих областях мировой уровень. А высокий уровень достижений способствовал и известности институтских брендов.

Второе условие — диверсификация разработок. По мнению и Евгения Каблова, и Юрия Петрени, и Александра Казакова, одно из важнейших преимуществ их коллективов перед другими научными организациями заключалось в том, что они изначально создавались и работали как многоцелевые предприятия, которые занимаются разработкой широкого спектра продукции. Это привело к тому, что какие-то временные конъюнктурные колебания на них влияли меньше, чем на других. Удавалось лавировать, опираясь то на одно направление, то на другое. Как рассказал Александр Казаков, «Полюс» занимается твердотельными лазерами и приборами на их основе гражданского и военного назначения, полупроводниковыми лазерами и фотоприемниками, фотоприемными устройствами очень широкого спектра, лазерными гироскопами. «Мы разработали лазерные скоростемеры и вместе с Красногорским заводом поставляем их для московского ГАИ. Мы разрабатываем и поставляем лазерные медицинские устройства для лечения кожных онкозаболеваний. 'Полюс' известен также своими разработками в области лазерных систем наведения высокоточного артиллерийского оружия, ствольного и реактивного. Можно сказать, что 'Полюс' практически монополист в этой области. Разработано три поколения этих приборов».

Показателен пример питерского ЦНИИ конструкционных материалов «Прометей». Институт — самый известный разработчик металлических сплавов и композитов для военно-морского флота — смог выжить в постсоветское время благодаря диверсификации своих исследований в гражданские сферы, в первую очередь для нужд нефтегазовой отрасли. В 2003 году «Прометей» выиграл конкурс мегапроектов на создание металлических материалов нового поколения для использования в арктических условиях, получив на эти цели около 200 млн рублей.

Перечень материалов, разрабатываемых ВИАМом, включает практически все, что необходимо в авиастроении: деформируемые жаропрочные и интерметаллидные сплавы, клеи, жаростойкие покрытия для деталей ГТД, конструкционные термопласты и пенопласты, литейные жаропрочные сплавы, титановые сплавы, полимерные композиционные материалы, металлические композиционные материалы, легкие и суперлегкие сплавы на основе алюминия, бериллия, магния. Там же разработаны многие уникальные технологии — например, технология монокристаллического выращивания лопаток турбин авиационных двигателей.

Нынешнему правительству «повезло» — сама история сделала за него аудит российской отраслевой науки

С диверсификацией разработок связан и третий важный критерий, отличающий успешные отраслевые научно-исследовательские организации, — наличие уникального оборудования и своего рода технологическая самодостаточность.

В «Полюсе» с самого начала были заложены все базовые технологии, необходимые для его деятельности, такие как выращивание и обработка кристаллов для твердотельных лазеров и для управления излучением. В институте было разработано и основное технологическое оборудование для производства кристаллов и других элементов твердотельных лазеров. В значительной мере на собственном оборудовании изготавливаются светозатворы, модуляторы, преобразователи частоты, акусто-оптические устройства для управления лазерным излучением. Очень мощная технология, тоже представленная на «Полюсе», — рост полупроводниковых гетероструктур.

ЦКТИ также оснащен уникальным испытательным оборудованием, в том числе экспериментальной теплоэлектроцентралью, стендами для отработки конструктивных элементов паровых турбин для ТЭС и АЭС, уникальным стендом для натурных испытаний подшипников — опорных и упорных, всех типоразмеров, на любые нагрузки и расходы смазки. Наличие этих стендов, с одной стороны, делает ЦКТИ независимым в собственных разработках, с другой — привязывает других разработчиков к его возможностям.

Высокий уровень разработок позволил этим организациям найти свое место на мировом рынке. И это четвертый важнейший фактор выживания центров отраслевой науки в условиях отсутствия внутреннего спроса. Как сказал Александр Казаков, «только наличие экспортных заказов дает нам возможность выжить, сформировать необходимые показатели рентабельности и иметь устойчивую загрузку на определенный период. В 2005 году у нас был троекратный рост экспортных заказов в области лазерной гироскопии. Эта ситуация сохранится на ближайшие два года. В то же время доля государственных заказов в нашем портфеле не играет сегодня определяющей роли».

Делает ставку на международное сотрудничество и ВИАМ. «Фирма Airbus выбрала наши высокопрочные алюминиевые сплавы для своих новых конструкций. Мы не просто соисполнители, а партнеры в выполнении проекта, одобренного Еврокомиссией. Обычно туда включаются организации только из стран Евросоюза. А мы попали туда благодаря качеству своих разработок».

Спецсталь, разработанная ЦНИИ КМ «Прометей», получила признание у мировых грандов, которые специализируются на строительстве буровых и добывающих платформ, работающих в арктическисх условиях, — норвежская компания Moos на основе наших технологий будет строить на верфях финской Rautaruki три платформы стоимостью несколько десятков миллионов долларов.

Директор НПО ЦКТИ Юрий Петреня рассказал, что «хотя тридцать восемь процентов акций ЦКТИ у государства, а тридцать пять — у 'Силовых машин', бюджетных денег в объеме ЦКТИ — три сотых процента. А работ, выполняемых по договорам с 'Силовыми машинами', — три-пять процентов. При этом за последние три года объемы работ выросли примерно в два раза. То есть институт выжил не благодаря государству или акционерам. С 1987 года мы на хозрасчете, без бюджетного финансирования. И мы должны были сами искать себе работу. Причем в значительной мере за рубежом». Основная масса средств приходит от американской General Electric, европейских Alstom и Siemens и японской Mitsubishi, размещающих в институте инжиниринговые заказы и привлекающих профессионалов института для проведения стендовых испытаний.

Нет сигналов от государства



В «Силовых машинах» приводят такие цифры расходов на НИОКР: в турбо- и генераторостроении они составляют в среднем от 5 до 15% от цены контракта. Так дешево потому, что еще можно пользоваться советским заделом, в том числе и тем, что был наработан в ЦКТИ.

Но если говорить о перспективных разработках, которые «выстрелят» через десять-пятнадцать лет, то доля НИОКР должна вырасти кратно. Последние пять лет «Силовые машины» ежегодно тратят на техперевооружение и НИОКР в среднем примерно 30 млн долларов. По признанию специалистов «Силовых машин», сейчас этого хватает только на поддержание текущего уровня конкурентоспособности. Но этого бюджета, конечно, недостаточно для удержания конкурентоспособности продукции крупнейшего энергомашиностроительного холдинга страны в будущем хотя бы на текущем уровне, не говоря уже о ее возможном росте.

Здесь без господдержки не обойтись. Об этом говорит и зарубежный опыт. К примеру, за счет государственных средств в промышленно развитых странах реализуются многие энергетические программы: в США с 1992 года работает программа отработки перспективных газотурбинных технологий ATS (Advanced Turbine Systems), обеспечивающих достижение в парогазовых установках КПД до 60% с минимальными экологическими выбросами. В рамках этой программы только в 2004 году General Electric получила от департамента энергетики США в качестве безвозвратных инвестиций 98 млн долларов, а Westinghouse — 48 млн долларов. Кроме того, в США в рамках того же департамента осуществляется программа «Горение-2000», предусматривающая создание пылеугольных энергоблоков с КПД около 47% и низким уровнем выброса загрязняющих веществ.

Страны ЕС с 1997 года выполняют программу ТНЕРМIE, которая предусматривает создание пылеугольного энергоблока на сверхвысокие параметры пара мощностью до 1000 МВт и с КПД более 55%. Сейчас в Евросоюзе в рамках программы Termiproject идет разработка пылеугольного энергоблока с максимальной температурой пара выше 700°C и с давлением 37,5 МПа. Выйти на эти параметры намечено к 2015 году. КПД энергоблока, по плану, должен составить свыше 50% и может достичь 53─54%, то есть превысить эффективность имеющихся российских парогазовых установок.

Европейцы (Франция, Германия) стали лидером и в разработке энергоблока мощностью 1500 МВт с водо-водяным реактором EPR-1500 (с 2005 года начато его строительство в Финляндии). Поддержка всех программ превышает 250 млн евро ежегодно.

Приводит пример господдержки ключевого направления и Иван Ковш. «В конце восьмидесятых немцы поняли, что за лазерными технологиями будущее, и если их не развивать, то придется их покупать в Америке или в Японии. Сначала они создали научно-технические центры, которые занимаются разработками, развили, что называется, отраслевую науку. Потом стали поддерживать производство. Производство, когда есть рынок, само развивается. Но тем не менее они до сих пор по тридцать миллионов евро в год безвозвратных субсидий выделяют на развитие и освоение лазерных технологий в стране. Сегодня они мировые лидеры в этой области. Вот пример постановки задачи и решения ее в рыночной стране».

Мы спросили Юрия Петреню, ощущает ли он влияние государства на свою деятельность. «У меня как директора ЦКТИ нет никаких сигналов от государства на понятном мне языке. Я читаю газеты, смотрю телевидение. Мне интересно. Но сигнал не проходит».

Вообще нынешнему российскому правительству «повезло»: сама история сделала за него самую неприятную работу — провела аудит российской отраслевой науки на состоятельность и выживаемость. Как и всякий исторический отбор, он был жестоким. Выжили сильнейшие, и поэтому именно они должны стать ключевыми элементами национальной инновационной системы.

По мнению всех наших собеседников, главное, что должно сделать государство в области науки, — поставить перед ней масштабные общенациональные задачи и обеспечить их ресурсами. А инновационная система тогда станет естественным продолжением большой отраслевой науки. Так была построена советская наука, так построена американская, японская и отчасти европейская. Понятно, что восстановить советскую систему невозможно и не нужно. Но и без всякой системы тоже невозможно. Надо просто проанализировать опыт успешно работающих научных учреждений и опереться на них.