Про культуротворчу роль університетів (/)
03/31/2008 | Mercury
Мій старий приятель надрукував в 2000 статтю про університети. Я цю газету ніколи не читаю, бо противно, але, може, роблю неправільно. Стаття ж, нмд, цікава та заслуговує уваги.
http://2000.net.ua/print?a=%2Fpaper%2F52371
Классная перекличка
Мы часто слышим чуть ли не торжественную клятву со стороны высоких чинов, когда они говорят, что «берут на себя ответственность». И вот я интересуюсь: что же они под этим понимают? Перед кем они будут отвечать за беспардонное уничтожение веками налаженной коммуникации между учителем и учеником во время «бесконтактной» тестовой аттестации? И главное — как они будут отвечать и, что совсем непонятно, чем и причем через много лет?
Кто, когда и какие провел исследования, которые бы позволили ответить на вопрос: а не повлияет ли такое ежегодное тестирование (конечно же — и с длительной серьезной подготовкой к нему) на миллионы (!) школьников? Разве борьба с коррупцией может быть решающим аргументом в этом вопросе? И кто сказал, что таким образом коррупция будет побеждена? А кто показал, в результате каких исследований, что «контроль памяти» определяет «качество знания», а не «качество работы с информацией»? Нас что, уже не отличают от компьютеров просто «по умолчанию», бездоказательно и втихую отождествляя «знания» и «информацию»?
Кстати, никто не обращает внимания на элементарный факт: основные (но невидимые) заинтересованные в распространении тестов лица — поставщики бумаги и расходных материалов к множительной технике. Умножьте количество выпускников на количество листов бумаги и ее цену, учтите черновые варианты и переделки и прибавьте стоимость заправки картриджей. Ох и кругленькая на круг сумма выйдет! Пока же тем, что тестирование (как переводное в вуз) вводится как единое и обязательное требование Минобразования, коррупция только «освежается» и приобретает новые формы.
За счет чего? Как говорится, «с чем боролись...»: корень коррупции — тоталитарность и единообразие. Возможно, там, наверху, живет надежда, что мало кто читает практически не публикующиеся материалы по болонской проблематике и потому не знает, что одним из основных критикуемых предметов является жесткое вмешательство государства в университетские дела, в том числе усредняющие требования отчетности. Это же очень удобно! Для контроля...
А кто и когда проводил исследования, что нам крайне необходимо присоединяться к Болонскому процессу? Откуда он взялся, кто, с кем и в каких кулуарах принимал решение об этом вхождении? Не было никаких дискуссий о том, что такой шаг необходим, чтобы сделать конвертируемыми дипломы. А вопрос «зачем?» — кто-нибудь ставил? И почему таким способом, были ли еще другие? Почему выиграл именно этот? И еще одна слабина: вряд ли найдется такой педагог высшей школы, который публично станет высказывать критические суждения антиболонского характера — воспитанный советский человек не пойдет супротив кормящей руки.
Но вообще-то разве дело в признании дипломов? Разве университеты должны работать, как посольства для выдачи виз в другие страны? Наконец, разве университеты должны заниматься «подготовкой специалистов», ориентируясь на рынок труда, и неважно, как они будут называться, бакалавры или еще как, — «специалистов» в широком понимании? На каких теоретических основаниях чиновники отождествляют «функциональную подготовку специалиста» и «образование»? А вдруг «подготовка» и «образование» — это что-то отличное, вдруг «специалисты» — это «побочный продукт», а главная функция университета совсем другая?
Скажете, это все философия. Да, философия. Но известно ведь, что идеологом классического университета считают Гумбольдта, затеявшего дискуссию со своими маститыми современниками. Почему-то в Болгарии хорошо понимают (имеется в виду историк образования Александр Кьесев), что такие дискуссии и есть важнейшая «трамбовка почвы» под университетским образованием, иначе не будет фундамента. Вот и в Болгарии дискуссии не было. И у нас — не было. Но разве это хорошо, что во многих странах ее избегают? Возможно, отсутствие таких дискуссий лишает нас определенности в том, чтобы нынешнюю деятельность университетов расценивать как образовательную и в корне отличную от производственной или хозяйственной, что сразу скажется и на налоговом обложении. Каких-либо правил, тем более формальных, нет и быть не может, чтобы всем нам знать, что такое образование и чем оно осуществляется.
Вопросы о том, что такое собственно образование, высшее образование, что такое университет и почему вдруг наше государство собирается предоставлять автономию («лет на пять, а там оно, видите ли, посмотрит — смех да и только!) некоторым университетам, которым, может, уже больше сотни лет, как-то затушевываются. Ни у кого даже и мысли нет, что в принципе никакое (!) государство не может предоставлять автономию университетам, поскольку это будет неправовой акт! Университет заведомо такой исторический и правовой субъект, который намного значимее любого государства и вполне правомочен взаимодействовать с последним не иначе, как на равных. Вот почему отчаянно требуется ответ на вопрос, что же такое университет. Государство же вправе ограничивать только себя в наборе предметов вмешательства в дела университетские. Если еще оно доросло, чтобы об этом задуматься и решиться на такой поистине правый шаг.
Много есть тайн у ученых мужей, особенно у тех, которые выбились на самый верх либо государственной власти, либо профессиональной авторитетности. Так, тайной остается, например, электрический ток. Куда включать утюг и как им пользоваться, все мы знаем, а вот что такое электрический ток — до сих пор неведомо. Правда, попробуйте сказать это физику. Такой гам поднимется! А если еще добавите, что они никогда не видели и не увидят ни атома, ни тем более электрона, вам точно будет плохо. Точно так же и в вопросе о том, что такое университет. По умолчанию считается, что этот вопрос закрыт, поскольку давно решен и все точно знают, что это такое. И попробуйте спросить об этом какого-нибудь чиновника от образования — вам объяснят. В лучшем случае дадут традиционный ответ (записанный, как ни странно, во многих документах уважаемых организаций): университет — это учебное заведение, выпускающее в год столько-то бакалавров, столько-то магистров, столько-то докторов. Понятно? Мне — нет.
А смысл-то в чем? Каким же задать смысл и назначение университета и почему этот вопрос до сих пор остается на уровне призывов? Иногда можно увидеть намеки на стоящие идеи, но до дискуссии пока дело не доходит. Рискну и скажу, что «университет есть место порождения будущего общественных систем».
Это значит, что университет конституирует все общественные системы. В том числе и те, которые обретают институциальность, а значит, в том числе и государства как социокультурные институты. Поэтому автономный университет, — а вообще-то никаким другим он не может быть, иначе он просто не будет университетом, — не может получать свой статус из рук институции, которую он же конституирует. И если кто-то не согласен с заявленным смыслом университета, может высказывать свои идеи.
Вот для чего и нужна дискуссия, поскольку «знать» изначально, что такое университет, просто невозможно.
Выскажу совсем крамольную идею: природа университета — философская дискуссия о том, что такое университет. И хорошо бы еще не путать университетскую автономию с автономностью учреждения, которое называется «университет». Сложно? Но разве это аргумент, чтобы эти вопросы замалчивать и не допускать родителей школьников и студентов к прояснению проблем образования?
Однажды мой добрый знакомый, известный харьковский философ, с хитрой ухмылкой сказал: «Знаешь, а меня не интересует автономия университета. Меня интересует автономия себя». И это тоже интересно. На мой взгляд, бодрые рапорты о том, что «у нас все учтено и вот-вот все будет сделано», с очевидностью для всех стали бы неуместны тогда, когда поднимались бы подлинно проблемные вопросы. Только в этих случаях может быть дискуссия равноправных, только в этих случаях нет правильных и однозначных ответов назначенных для таковых ответственных лиц, декларирующих безликие готовые решения.
Так сподобимся ли мы публично обсуждать подлинные проблемы образования? Опасно же... Да и не умеем мы, по-видимому, без революций заниматься не взаимоуничтожением, а решением проблем — т. е. того самого «нечто, брошенного вперед», в туманное будущее.
^В. ГАНЖУЛЕВИЧ-ПРОСКУРНИН, Харьков,
http://2000.net.ua/print?a=%2Fpaper%2F52371
Классная перекличка
Мы часто слышим чуть ли не торжественную клятву со стороны высоких чинов, когда они говорят, что «берут на себя ответственность». И вот я интересуюсь: что же они под этим понимают? Перед кем они будут отвечать за беспардонное уничтожение веками налаженной коммуникации между учителем и учеником во время «бесконтактной» тестовой аттестации? И главное — как они будут отвечать и, что совсем непонятно, чем и причем через много лет?
Кто, когда и какие провел исследования, которые бы позволили ответить на вопрос: а не повлияет ли такое ежегодное тестирование (конечно же — и с длительной серьезной подготовкой к нему) на миллионы (!) школьников? Разве борьба с коррупцией может быть решающим аргументом в этом вопросе? И кто сказал, что таким образом коррупция будет побеждена? А кто показал, в результате каких исследований, что «контроль памяти» определяет «качество знания», а не «качество работы с информацией»? Нас что, уже не отличают от компьютеров просто «по умолчанию», бездоказательно и втихую отождествляя «знания» и «информацию»?
Кстати, никто не обращает внимания на элементарный факт: основные (но невидимые) заинтересованные в распространении тестов лица — поставщики бумаги и расходных материалов к множительной технике. Умножьте количество выпускников на количество листов бумаги и ее цену, учтите черновые варианты и переделки и прибавьте стоимость заправки картриджей. Ох и кругленькая на круг сумма выйдет! Пока же тем, что тестирование (как переводное в вуз) вводится как единое и обязательное требование Минобразования, коррупция только «освежается» и приобретает новые формы.
За счет чего? Как говорится, «с чем боролись...»: корень коррупции — тоталитарность и единообразие. Возможно, там, наверху, живет надежда, что мало кто читает практически не публикующиеся материалы по болонской проблематике и потому не знает, что одним из основных критикуемых предметов является жесткое вмешательство государства в университетские дела, в том числе усредняющие требования отчетности. Это же очень удобно! Для контроля...
А кто и когда проводил исследования, что нам крайне необходимо присоединяться к Болонскому процессу? Откуда он взялся, кто, с кем и в каких кулуарах принимал решение об этом вхождении? Не было никаких дискуссий о том, что такой шаг необходим, чтобы сделать конвертируемыми дипломы. А вопрос «зачем?» — кто-нибудь ставил? И почему таким способом, были ли еще другие? Почему выиграл именно этот? И еще одна слабина: вряд ли найдется такой педагог высшей школы, который публично станет высказывать критические суждения антиболонского характера — воспитанный советский человек не пойдет супротив кормящей руки.
Но вообще-то разве дело в признании дипломов? Разве университеты должны работать, как посольства для выдачи виз в другие страны? Наконец, разве университеты должны заниматься «подготовкой специалистов», ориентируясь на рынок труда, и неважно, как они будут называться, бакалавры или еще как, — «специалистов» в широком понимании? На каких теоретических основаниях чиновники отождествляют «функциональную подготовку специалиста» и «образование»? А вдруг «подготовка» и «образование» — это что-то отличное, вдруг «специалисты» — это «побочный продукт», а главная функция университета совсем другая?
Скажете, это все философия. Да, философия. Но известно ведь, что идеологом классического университета считают Гумбольдта, затеявшего дискуссию со своими маститыми современниками. Почему-то в Болгарии хорошо понимают (имеется в виду историк образования Александр Кьесев), что такие дискуссии и есть важнейшая «трамбовка почвы» под университетским образованием, иначе не будет фундамента. Вот и в Болгарии дискуссии не было. И у нас — не было. Но разве это хорошо, что во многих странах ее избегают? Возможно, отсутствие таких дискуссий лишает нас определенности в том, чтобы нынешнюю деятельность университетов расценивать как образовательную и в корне отличную от производственной или хозяйственной, что сразу скажется и на налоговом обложении. Каких-либо правил, тем более формальных, нет и быть не может, чтобы всем нам знать, что такое образование и чем оно осуществляется.
Вопросы о том, что такое собственно образование, высшее образование, что такое университет и почему вдруг наше государство собирается предоставлять автономию («лет на пять, а там оно, видите ли, посмотрит — смех да и только!) некоторым университетам, которым, может, уже больше сотни лет, как-то затушевываются. Ни у кого даже и мысли нет, что в принципе никакое (!) государство не может предоставлять автономию университетам, поскольку это будет неправовой акт! Университет заведомо такой исторический и правовой субъект, который намного значимее любого государства и вполне правомочен взаимодействовать с последним не иначе, как на равных. Вот почему отчаянно требуется ответ на вопрос, что же такое университет. Государство же вправе ограничивать только себя в наборе предметов вмешательства в дела университетские. Если еще оно доросло, чтобы об этом задуматься и решиться на такой поистине правый шаг.
Много есть тайн у ученых мужей, особенно у тех, которые выбились на самый верх либо государственной власти, либо профессиональной авторитетности. Так, тайной остается, например, электрический ток. Куда включать утюг и как им пользоваться, все мы знаем, а вот что такое электрический ток — до сих пор неведомо. Правда, попробуйте сказать это физику. Такой гам поднимется! А если еще добавите, что они никогда не видели и не увидят ни атома, ни тем более электрона, вам точно будет плохо. Точно так же и в вопросе о том, что такое университет. По умолчанию считается, что этот вопрос закрыт, поскольку давно решен и все точно знают, что это такое. И попробуйте спросить об этом какого-нибудь чиновника от образования — вам объяснят. В лучшем случае дадут традиционный ответ (записанный, как ни странно, во многих документах уважаемых организаций): университет — это учебное заведение, выпускающее в год столько-то бакалавров, столько-то магистров, столько-то докторов. Понятно? Мне — нет.
А смысл-то в чем? Каким же задать смысл и назначение университета и почему этот вопрос до сих пор остается на уровне призывов? Иногда можно увидеть намеки на стоящие идеи, но до дискуссии пока дело не доходит. Рискну и скажу, что «университет есть место порождения будущего общественных систем».
Это значит, что университет конституирует все общественные системы. В том числе и те, которые обретают институциальность, а значит, в том числе и государства как социокультурные институты. Поэтому автономный университет, — а вообще-то никаким другим он не может быть, иначе он просто не будет университетом, — не может получать свой статус из рук институции, которую он же конституирует. И если кто-то не согласен с заявленным смыслом университета, может высказывать свои идеи.
Вот для чего и нужна дискуссия, поскольку «знать» изначально, что такое университет, просто невозможно.
Выскажу совсем крамольную идею: природа университета — философская дискуссия о том, что такое университет. И хорошо бы еще не путать университетскую автономию с автономностью учреждения, которое называется «университет». Сложно? Но разве это аргумент, чтобы эти вопросы замалчивать и не допускать родителей школьников и студентов к прояснению проблем образования?
Однажды мой добрый знакомый, известный харьковский философ, с хитрой ухмылкой сказал: «Знаешь, а меня не интересует автономия университета. Меня интересует автономия себя». И это тоже интересно. На мой взгляд, бодрые рапорты о том, что «у нас все учтено и вот-вот все будет сделано», с очевидностью для всех стали бы неуместны тогда, когда поднимались бы подлинно проблемные вопросы. Только в этих случаях может быть дискуссия равноправных, только в этих случаях нет правильных и однозначных ответов назначенных для таковых ответственных лиц, декларирующих безликие готовые решения.
Так сподобимся ли мы публично обсуждать подлинные проблемы образования? Опасно же... Да и не умеем мы, по-видимому, без революций заниматься не взаимоуничтожением, а решением проблем — т. е. того самого «нечто, брошенного вперед», в туманное будущее.
^В. ГАНЖУЛЕВИЧ-ПРОСКУРНИН, Харьков,