05/02/2008 | Александр Архангельский

Александр Архангельский
Попса и власть

Источник: газета "ВЗГЛЯД"

Для противостояния тотальному обыдлению пространства необходимо опять формировать среду «новых умных»

В России интеллектуальному сообществу приходится противостоять не просто общемировому имморализму потребительства, но еще и отечественной традиции доминирования власти над личностью. По отдельности мы все это уже проходили – диктат власти при Советах, диктат имморализма и антиинтеллектуализма в 90-е годы, – но так, чтобы вместе, – еще нет.

Мир может быть хуже, но лучше – не может: это соотношение надо принять как данность, по-видимому, так распорядилась природа.
90% музыки, которую я слышу вокруг, приводит меня в бешенство.
90% людей, с которыми я вынужден общаться, вызывают у меня гамму чувств в диапазоне от скуки до внутреннего хохота.
90% того, что говорят мне в интервью так называемые известные люди, я знал уже примерно в седьмом классе общеобразовательной школы.
90% мата, существующего в повседневном обиходе, отличается редкой неоригинальностью – в обороте два-три слова, лексикон крайне скуден, отсутствуют даже простейшие производные – вроде «блядушка» (Набоков, «Ада»).
90% одежды, которая продается в наших магазинах, унижает человеческое достоинство.
То же касается и обуви.
И качества еды.
И политиков.
И моды.
И содержания телевизионных и радиопрограмм.

Социальное меньшинство

«Тотальность попсы одинаково устраивают и бизнес, и власть. Коммерческий интерес и идеологический уже настолько переплелись, что трудно отделить один от другого…» Мир, в котором я живу, сужается, таким образом, до 10%, однако я имею наглость утверждать, что именно в этих пределах и в этой пропорции существует сегодня то, что я называю полнотой жизни, искусством, радостью и любовью.

Эти 10% – цифра не случайная: ею оперируют все социологи, психологи, философы на протяжении последних 100–150 лет. Эта цифра непременно воспроизводится в любом обществе и при любой социально-экономической формации – людей мыслящих никогда не бывает более 10%.

Если мы попробуем максимально общо выразить главную черту этих 10% – это не образование, и не происхождение, и даже не привычка есть ножом и вилкой, а именно способность критически оценивать действительность.

Сохранение, поддержание этого соотношения – 10:90, – а также градуса критичности и свободы является сегодня важнейшей задачей: для интеллигенции ли, для интеллектуалов ли, или же просто для думающих людей – называйте как хотите. И в России, и в мире.

В России ситуация с критически мыслящим сообществом осложняется тем, что оно гораздо более разобщено, чем их «родственники» в Европе и Америке, а враг – гораздо более силен и коварен.

В России интеллектуальному сообществу приходится противостоять не просто общемировому имморализму потребительства, но еще и отечественной традиции доминирования власти над личностью.

По отдельности мы все это уже проходили – диктат власти при Советах, диктат имморализма и антиинтеллектуализма в 90-е годы, – но так, чтобы вместе, – еще нет.

Враг у ворот сознания

В России на попсу в последние годы повесили еще и заботу о патриотическом воспитании масс

Бизнес и власть имеют два общих свойства, заложенных самой природой: тотальность и, как следствие, стремление к упрощению.

И власть и бизнес стремятся заполнить собой все ниши, все пространство, сделать все как можно более единородным и единочувствующим – для простоты управления.

Бизнес заинтересован в том, чтобы покупки совершались как можно бездумнее и спонтаннее; власть заинтересована в том, чтобы ее действия одобрялись как можно более спонтанно и единодушно.

В традиционно-демократическом обществе власть и бизнес разделены, а кроме того, они и сами по себе не монолитны: во власти есть ряд конкурирующих между собой групп, как и в бизнесе.

Власть ограничивает излишне хищнические устремления бизнеса, бизнес сопротивляется ограничениям экономических свобод. Это напоминает постоянную схватку между львом и тигром.

Чем бизнес и власть дальше друг от друга, тем больше вероятность поддержания в обществе баланса интересов, равновесия и устойчивости системы, а также возможности маневра для всех остальных.

В очень грубом смысле интеллектуальное сообщество при демократии именно и существует за счет противоречий между властью и бизнесом. Бизнес использует интеллектуалов для давления на власть, власть использует их же для сдерживания бизнеса.

Одни властные группировки используют интеллектуалов для победы над другой властной группировкой. Именно благодаря этой постоянной вражде между львами и тиграми кролик-интеллектуал имеет возможность маневрировать – с пользой для себя и общества, сохраняя относительную независимость.

В России бизнес, особенно крупный, как и любой другой институт, зависит от власти: так уж сложилось исторически. Фактически сегодня крупный бизнес и власть – это одни и те же лица.

Когда власть и бизнес объединяются, противоречия между ними стираются, а общее – удваивается: как ни странно, больше всего эта связка бьет не по эффективности экономики (поскольку в России она сырьевая), а по интеллектуальному сообществу, вообще по уровню интеллекта в стране.

Потому что ни власти, ни бизнесу сильно думающие (и даже сильно чувствующие люди) не нужны в промышленных количествах, в процентном измерении – в этом смысле, например, ельцинская эпоха и путинская мало чем отличаются. Риторикой разве что.

Это происходит не в силу какой-то злой воли бизнеса или демонической сущности власти, а по причине простой неэффективности.

Сырьевой экономике не нужно такое количество умных людей. (В этом ее принципиальное отличие от экономики постмодерна, где 10% умных есть необходимость и даже фактор безопасности страны.)

Об этом, естественно, никто не говорит прямо, но это так. Какая польза, в сущности, от думающих людей, кроме того, что они придумывают новое оружие и новые правила?.. Только одна – они продуцируют смыслы, объясняют, что происходит с обществом.

Поскольку в России смыслы формулирует власть, ни в чьих объяснениях она не нуждается. Мало того, она нуждается как раз в обратном – в рассмыслении общества.

Для поддержания большинства, условных 90% в состоянии анабиоза мир изобрел прекрасное средство – entertainment («развлечение»; второе значение – «отвлечение»): именно поэтому в течение последних 15 лет в России с «неумолимостью сверхзвуковой дрели» (БГ) работает огромная машина попсы.

В сущности, об этом еще в 80-е писал Жан Бодрийяр – в эпоху потребления попса становится политикой («Прозрачность зла»). В России это пророчество сбывается особенно явно.

Глядя на те чудовищные ресурсы, которые затрачиваются на развлечение народа, понимаешь, что это уже не только интересы бизнеса (шоу-бизнеса), но и интересы государственные. Это касается и эстрады, и кино, и сериалов, и прочего.

В России на попсу в последние годы повесили еще и заботу о патриотическом воспитании масс, это особенно заметно по видеоряду накануне и во время недавнего 23 Февраля, когда крики «Смирно!», «Вольно!» и «Товарищ полковник, разрешите доложить» неслись из каждой щели.

Газманов на плакатах уже в военно-морской форме с погонами капитана третьего ранга (а почему в военно-морской? Потому что пел про морячку и потому что Расторгуев – в зеленой, общевойсковой); Лолита поет вместе с хором имени Александрова; Катя Лель поет «Синий платочек», не говоря уже о Кобзоне с Лещенко, которые во всем этом чувствуют себя как рыбы в воде.

Предыдущая атака попсы была 23 февраля, новая будет 9 мая, потом 12 июня, потом 4 октября, потом опять 23 февраля и т.д.

К этому уже все потихоньку привыкают.

Так бизнес и власть объединили свои интересы – коммерческий и идеологический – в попсе. Тотальность попсы одинаково устраивает и бизнес, и власть. Коммерческий интерес и идеологический уже настолько переплелись, что трудно отделить один от другого.

Наиболее показательны в этом смысле радостные рапорты чиновников от культуры – что количество издаваемых в России книг растет с каждым годом. Вдуматься только – чем они гордятся?

Растут ведь тиражи ПЛОХИХ книг, а не хороших. Растут тиражи книг Дарьи Донцовой, а это все тот же отупляющий соцреализм, с той же сюжетной ходульностью и строгим каноном, включая обязательную инициацию (преображение) героя к концу романа.

Власть вслух с гордостью отмечает рост КОЛИЧЕСТВА плохих фильмов и плохих книг, но негласно она одобряет ведь и их КАЧЕСТВО – оно ее вполне устраивает.

Что бы там ни говорили о православии, нацпроектах, имперской идее – фактически попса, развлечение стало той единственной идеей, которая сплачивает российский народ в течение последних 10–15 лет.

Власть, с ее привычкой к патернализму, можно понять: ей надо как-то успокоить огромный народ-ребенка, который распоясался без мамки, которая бросила его в 91 году.

Ребенку трудно сосредоточиться, поэтому ему надо по сто раз повторять про патриотизм, ленточки ему вешать на грудь, иначе он забудет.

Мне плевать на то, что там у них еще задумано, какое еще развлечение для народа припасено – пение на коньках или подводный бокс с одновременным кручением барабана, пока они не отгадают наконец всех букв; мне плевать на все это – до тех пор, пока ЭТОТ барабан не начинает звонить по мне.

А он начинает звенеть, и я чувствую этот усиливающийся набат, потому что результатом этого соединения власти и бизнеса, политики и попсы является на сегодня всеобщая и невиданная деинтеллектуализация пространства.

Запрет на критичность

10% мыслящих, как было сказано, – это слишком много.

Для подавления ненужной массы критически мыслящих бизнес и государство используют ту же попсу, но уже не как инструмент, а как аргумент.

Как норму, как доминирующий дискурс, как некие «законы рынка», которым якобы должны починяться все.

При этом аргументы и власти и бизнеса в этих случаях до забавного похожи: они выражаются прекрасным словом «позитив».
Как же понимают слово «позитив» власть и бизнес?
Практически одинаково.
«Поменьше чернухи – побольше светлого». «Народ устал от разговоров, народ хочет отдохнуть». Все это нам повторяют телебоссы, режиссеры, редактора газет и журналов.

Все это мы уже проходили в советские годы, но как, однако, забавно, что слово в слово повторяются сталинские еще установки, только вместо «жить стало лучше, жить стало веселее» используется модное «избегать негативного имиджа».

Все это уже было: стилистические ограничения очень быстро сказываются и на содержании, обедняют и корежат смысл.

В 60-е годы в советском журнале «Литературная учеба» один литредактор, получая стихи молодых поэтов, приговаривал: «А теперь будем высветлять». То есть заменять в тексте слова с отрицательным значением на слова с положительным значением. Например, строчку «за дверью воет серая весна» – на «стучится в двери светлая весна!». Размер тот же, ритм тот же, а выходит гораздо веселее.

Советская власть, однако, при всех ее грехах хотя бы на словах не отрицала права человека на интеллектуальную сложность.
Сегодня в довесок к привычной установке на «позитив» прибавляется еще и общая установка на доступность, понятность, массовость.

Сегодняшний совместный дискурс власти и бизнеса отрицает само право на сложность мировосприятия, само право человека на сложность.

«Нам не нужно «заумное» («завиральные идеи», «заоблачные абстракции») – нам нужна простота и ясность («конкретика», «факты, а не эмоции»)».

«Доступность» и «позитив» на деле есть отказ от той самой критичности и даже от оценочности, которая свойственна думающему меньшинству.

Власти нужен «позитив», чтобы легче управлять, а бизнесу – чтобы легче продавать. Сложный человек не нужен ни власти, ни бизнесу – потому что сложный человек непредсказуемо голосует и непредсказуемо покупает.
«Позитив» – это универсальное средство для подавления и инакомыслия, и глубокомыслия.
Любое критическое высказывание оценивается властью как непатриотичное (очернительство), а бизнесом – как неэффективное («это оттолкнет читателя»).

Любое сложное высказывание оценивается властью как неэффективное («пустая болтовня»), а бизнесом – как антинародное («зачем раздражать читателя?»).

Этот ловкий пинг-понг – когда власть ссылается на интересы бизнеса, а бизнес на интересы народа – преследует одну цель: вымывание сложного и критического из обихода, сужение интеллектуального пространства.

И здесь интересы власти и бизнеса АБСОЛЮТНО совпадают: ни власти, ни бизнесу не нужны умные читатели, зрители, слушатели.
Власть будет давать деньги на то, что позитивно, а бизнес на то, что эффективно.

Таким образом, теперь нас будут бить с обеих сторон, сводя популяцию мыслящих к нулям, причем абсолютно законными (!) средствами.

Единственный способ как-то повлиять на этот кошмар – формирование и укрепление интеллектуальной среды, сообщества, ощущающего, что очень важно, себя таковым.

Только в отличие от традиционной советско-интеллигентской среды эта прослойка должна формироваться на других принципах. На признании свободы – слова, убеждений, интеллекта – как фундаментальной ценности.

Главным недостатком – и причиной слабости, несамостоятельности – интеллектуального сообщества в России всегда была его моральная и материальная несамостоятельность, зависимость от власти, в отличие от таких же сообществ в Америке или Европе.

Главная проблема интеллектуального сообщества в России – это то, что опыт существования отдельных героических одиночек – Радищева, Чаадаева, Герцена, Сахарова, Лихачева, Солженицына или Померанца – не перерастал в коллективный опыт свободы, в сообщество свободных.

На самом деле свобода никогда не была главной ценностью для массового русского и советского интеллигента.

Западный интеллектуал может быть беден, но попробуй только ограничить его права на свободу – высказывания, допустим! А в России даже умному и тому не нужна свобода.

Потому такая и получается интеллигенция – привыкшая чувствовать и думать ровно настолько, насколько ей позволяет власть, быть свободными в рамках госзаказа, свободомыслить на кухнях и дачах, оправдывая свою сервильность тем, что «надо кормить семью», заботой о детях.

Эти милые, но несчастные люди уже никогда не станут свободными – свобода слова, как показали последние годы, для них является меньшей ценностью, чем даже машина, или квартира, или спокойное житье-бытье.

Однако именно эти люди (а также отдельные свободомыслящие вроде Марка Урнова или Дмитрия Орешкина) и останутся единственной официально признаваемой властью «интеллигенцией», «элитой», «экспертным сообществом».

И эти люди будут продолжать петь любимую песню о «сохранении традиций», что в переводе с культурного языка на человеческий означает «разрешите мне еще 20 лет оставаться у руля театра (института, издательства), а я уж не подведу».

Остальным 9/10 мыслящих остается только медленное обезличивание или в лучшем случае место обслуги возле идеологического орудия.

Зато – по принципу «не было бы счастья, да несчастье помогло» – сегодня у этих «лишних» мыслящих есть уникальный шанс стать действительно независимым интеллектуальным сообществом, служащим истине, а не власти.

Собственно, у «лишних» мыслящих и нет другого выхода: свобода или смерть.

Этой прослойке теперь нужно думать не о народе (что, впрочем, не отрицает ответственности перед ним), а о себе. О сохранении хотя бы этого соотношения в обществе – 10:90.

Расчет тут сугубо меркантильный: я хочу жить в среде, где мне комфортно.

И ради того, чтобы эту среду сохранить, я готов пахать, в том числе и бесплатно. Потому что именно от сохранения этой среды сегодня зависят и мои будущие доходы, и мой психологический комфорт.

Формирование и самоидентификация такой среды – это вопрос выживания.

В Москве и Петербурге, допустим, уважения к интеллекту время от времени требует прослойка относительно богатых, известных, уверенных в себе людей: к ним хотя бы прислушиваются, они выступают от лица истины, свободы, права.

В провинции, где речь идет уже не о процентом соотношении, а о простом количественном (10, 20, 100 думающих на 100 тысяч населения), такие люди уже выглядят идиотами, и отношение к ним соответствующее.

Народное равнодушие вынуждает часть этих людей уезжать в столицы, а часть – растворяться в общей массе, мимикрировать. Это закончится тем, что в провинции хорошие книги станут разновидностью контрабанды – как в романе «Кысь» Татьяны Толстой.

Единственная сфера, остающаяся пока за теми, кто думает, за интеллектом – это некоторые столичные журналы и газеты, некоторые радиостанции и – Интернет.

Именно в русском Интернете массово и спонтанно уже формируется и альтернативная культура, и прослойка «новых мыслящих». Ее сила в том, что формируется она не назначением сверху, а демократически, снизу.

Однако пока это сообщество не ощущает себя сплоченным, а главное – не чувствует нужды в таком объединении. Критическая масса, количество уже есть, но нет качества среды, если можно так выразиться.

Вместо выработки общих ценностей мы наблюдаем ожесточенные стилистические свары между умными, талантливыми, образованными, вплоть до оскорблений и словесных дуэлей.

Эти разногласия – плата за свободу. Потому что Интернет – это единственная среда, где интеллект пока чувствует себя свободным, где по крайней мере с ним считаются. Однако сегодня в Интернете царит скорее не свободомыслие, а многоголосие, а это не одно и то же. За многоголосием теряется суть.

Хотя база, фундамент для объединения думающих – максимально широкой коалиции – уже есть, это понятно даже ребенку. Сохранение права человека на интеллект, на свободу высказывания, творчества.

Все остальные разногласия останутся, но признание этих ценностей как общих, фундаментальных, кажется, неоспоримо для всех мыслящих.

Выработка основных ценностей, своего рода хартия интеллектуальной среды, отстаивание общего права на сложность и критичность – это и есть сегодня главная задача гуманитарной прослойки. Среда оформляется не только пристрастиями, но и требованиями.