07/04/2008 | Эдуард Мирский

Адрес страницы: http://www.polit.ru/author/2008/07/04/science.html

Полемика с Симоном Кордонским
Cтатья Симона Кордонского «Служение истине и инновационное развитие» вызвала оживленную реакцию и многочисленные отклики читателей и экспертов "Полит.ру". Вслед за статьями нашего постоянного автора и эксперта Р.М. Фрумкиной и профессора факультета биомедицинской инженерии, Университет Вашингтона (Сент Луис, штат Миссури, США) Игоря Ефимова мы публикуем статью известного российского науковеда, доктора философских наук, заведующего лабораторией Института системного анализа РАН, Эдуарда Михайловича Мирского.

Честно говоря, никогда в страшном сне не видел себя в роли защитника нашей академической науки, но здесь случай особый.

Статья Симона Кордонского поначалу показалась провокацией дискуссии о характере и месте науки в России начала XXI в., утрированно изображающей мнения о проблеме и её формулировки российскими политиками, чиновниками и представителями бизнеса. Именно в этой среде «общепринято», что иного пути, кроме инновационного развития страны, нет. Именно эта публика лоббирует представление о существующей организационной системе отечественной науки как о возможном источнике инноваций. В той же среде холят и лелеют ностальгическое отношение к замечательным успехам прикладных исследований советского периода, растоптанным и уничтоженным проклятыми либералами.

Однако затем сталкиваешься с конструированием реальности и историческими реминисценциям, создать которые чиновникам, очевидно, не под силу – речь идет уже о громко заявленной авторской позиции.

Впрочем, обо всем по порядку. Начну с той части статьи, которая опирается на интерпретируемый автором фактический материал.

Того, что, по мнению С.Г. Кордонского, общепринято и принимается по умолчанию (инновационное развитие как единственный путь экономического прогресса, фундаментальные исследования как главный источник инноваций и др.), в российской реальности не существует в сколь-нибудь заметных масштабах. Речь идет о модных лексических заимствованиях, с помощью которых очередной оратор демонстрирует свою принадлежность если не к элите, то, во всяком случае, к мейнстриму российского политического дискурса.

В тех же странах, где этими терминами обозначаются реально существующие явления, «инновационное развитие» понимается как вполне определенная схема взаимодействия инициативы специалистов (чаще всего при участии ученых), финансовых институтов, венчурных компаний и информации о потребностях рынка при создании новых продуктов. Это сфера высокого риска (по оценкам экспертов, к успеху приводят менее 10% инноваций). Соответственно, инновационное развитие является лишь одной, хотя и жизненно важной, траекторией научно-технологического и экономического прогресса, наряду с традиционным НТП и др.

Поскольку, как уже говорилось, в угрюмом настоящем схемы эффективного взаимодействия отечественной науки с технологией не удается обнаружить, автор обращается к светлому прошлому. Прошу извинения за подробные цитаты: «Однако эта (академическая – Э.М.) наука «заточена» совсем на другое и нужные народному хозяйству результаты может давать, как показывает советский опыт, только при жестко сформулированном и конкретном государственном заказе». И далее: «Академические ученые с упоением служат науке на бюджетные ресурсы, а отраслевая наука, за исключением весьма малого количества государственных научных центров, прозябает. Система отраслевых и государственных НИИ, которой была сильна прикладная советская наука, в эти времена деградировала гораздо сильнее, чем академическая наука».

Какая, однако, благостная картина: мудрые государственные и партийные чиновники указывали и заказывали ученым нужные Родине результаты, которые успешно доводились до кондиций процветавшей (а ныне деградировавшей) прикладной наукой.

Отвлечемся от мелочей (госзаказ на биологию, кибернетику, плюс химизацию и т.п.), от того, что вся эта лепота как-то не замечалась населением СССР. Для нашей темы важнее вопрос, откуда проистекала чиновничья мудрость, как можно было заказывать ученым результаты, о которых человечество еще ничего не знало, а ведь именно этим занимается наука. Заметим, речь идет не о единичных прозрениях, на этих заказах процветала прикладная наука и ОКР гигантской страны.

Для ответа на этот вопрос, на мой взгляд, совсем не обязательно обращаться к неявным субстанциям типа служения и т.п. Достаточно вспомнить условия развития прикладных исследований. В его основе было поставленное на поток воровство иностранных патентов и др. технической документации о новых исследованиях и разработках. Для этой цели была создана и постоянно укреплялась целая отрасль информационной индустрии во главе с гигантами типа ВИНИТИ и целого ряда его отраслевых филиалов, система промышленного шпионажа и задания командированным за рубеж специалистам.

Во все гражданские разработки (о военных просто не знаю) директивным путем закладывалось 10-15-тилетнее отставание – заявки на разработки у нас утверждались только в том случае, если заявляемый продукт на Западе уже доказал свою рыночную эффективность. В особых случаях та или иная масштабная проблема получала статус госзаказа. Иногда по делу, иногда для адресации ресурсов своим людям (тогда это называлось панамотехнологией, сегодня название несколько подкорректировали). Если же нечаянно мы в какой-либо точке создавали конкурентоспособное изделие (турбобуры, например), с которым можно было выйти на международный рынок, то в СМИ и на предприятиях устраивалось нечто вроде первомайской демонстрации.

Подобное, в известном смысле комфортное, существование в мировом технологическом обозе и обеспечивалось прикладной наукой: создание по готовым продуктам недостающей технической документации, перевод и пересчет на ГОСТы, адаптация краденых изделий и технологий к нашим техническим возможностям и материалам – в общем, работы хватало всем. До тех пор, пока мир не вступил в эру развития высоких технологий – их адаптировать удавалось далеко не всегда, поэтому в военной сфере управляющую электронику и авионику, к примеру, приходилось мимо эмбарго покупать через целую череду стран-посредников, а гражданские технологии отставали на несколько поколений.

Прямые следствия подобной научно-технической политики мы весьма болезненно ощущаем сегодня, сталкиваясь с ужасающим состоянием законодательства и правоприменения в сфере интеллектуальной собственности, в пещерных представлениях о конкуренции среди наших бизнесменов, в программах подготовки инженеров и менеджеров – будущих капитанов нашей индустрии и политики. Возвращаясь к тексту С.Г. Кордонского (который, естественно, не несет ответственности за все перечисленные явления), хочу отметить, что сферу прикладных исследований, ориентированных на создание конкурентоспособных в международном плане продуктов и технологий, еще только предстоит создать. В настоящее время такого рода исследований недостаточно даже для того, чтобы загрузить несколько десятков государственных научных центров.

В условиях открытой экономики оказывается неизмеримо выгоднее покупать технологии и продукты, чем в отсутствие внятной научно-технологической политики, при хаотическом состоянии организационно-управленческой среды и инфраструктуры вступать в масштабную конкуренцию с цивилизованным миром. При этом нашим политикам, все откладывающим создание условий для нормального научно-технологического развития на будущее, не худо бы время от времени вспоминать немецкую поговорку: на вытоптанной тропе трава не растет.

По сути дела, на этом опора на организованный фактический материал отбрасывается и начинается концептуальное конструирование или же авторские домыслы (занятие само себе вполне почтенное), иллюстрированные отдельными примерами. Такого рода конструкции, как правило, довольно быстро сталкиваются с существенными логическими трудностями в обосновании, что характерно и для рассматриваемой статьи. Трудности начинаются уже с выстраивания базовой оппозиции. Поскольку содержание термина «академическая наука» определяется по-разному, в зависимости от контекста, справедливость оценок приходится определять только в сравнении с другими явлениями в разных семантических рядах.

Автор вполне четко говорит о том, что он не имеет в виду нескольких сотен членов и членкоров академии, которые, по определению, не в состоянии роковым образом влиять на поведение сотен тысяч ученых. Странным выглядит и сравнение академической науки с научным сообществом – это, по мнению автора, пересекающиеся множества. Более оправданным кажется понимание основного термина как определенного способа организации научной деятельности. Тогда «академическую науку» можно было бы сравнивать с другой формой существующей организации науки, скажем, с «министерской наукой». Но вот незадача – в этом случае демонизация академической науки выглядит далеко не такой очевидной и убедительной.

Апелляция к западным терминам тоже мало что дает – там нет засилья академий, и академической называется наука (прежде всего, но не исключительно), ориентированная на фундаментальные исследования и воспроизводство кадров. Кстати, вопреки утверждению автора, статистика свидетельствует, что ни одна из развитых стран не выделяет на развитие фундаментальных исследований так мало средств как Россия, считать ли в подушевом исчислении или в долях ВВП.

Испытывая трудности с фактологическими или организационными аргументами, автор идет проверенным путем, обращаясь к аргументам идеологическим. Непреодолимым препятствием в отношениях между научным сообществом и экономикой является идеология служения истине, считает он, которая насаждается академической наукой и с младых ногтей впитывается членами сообщества. Честно говоря, само служение истине, с моей точки зрения, не является самым грязным извращением ни в частной жизни, ни в сфере профессиональных отношений. Вот только в качестве главной цели науки служение истине декларировалось лишь до конца XVII в. Появление эмпирического естествознания (задолго до возникновения российской АН) означало новый этап в самосознании ученых – целью науки становится анализ, обобщение и трансляция опыта человечества, попытки прогнозировать его развитие с помощью прозрачных для критики средств. Для ученых рабочей версией истины является состояние дел, принятое сообществом на данный момент, завтра она может выглядеть совсем иначе. Какое уж тут служение!

Впрочем, нет особого смысла спорить по поводу нарочито неопределенных терминов, будь то служение истине, параллели между наукой и церковью и т.п. – здесь, как и в различении академической науки и научного сообщества содержание каждый раз сугубо ситуативно. Есть, однако, несколько принципиальных моментов, на которые стоит обратить внимание.

С.Г. Кордонский никак не хочет замечать и принимать давно принятое и уже достаточно изученное понимание науки как профессии, точнее, одной из свободных профессий - наряду с медициной, искусством, журналистикой и др. Главная особенность этих образований – экспертная компетентность сообщества в том, что касается его деятельности. Эта компетентность абсолютна – она (особенно в локальных сообществах) может быть низкой или высокой, это решается на уровнях более широких сообществ, но не может быть заменена оценками непрофессионалов. Речь может идти о культуре профессии – сумме знаний, полученных организованными членами сообщества в его истории; выборе перспективных направлений развития; содержании подготовки профессионалов; системе поощрений и санкций, характерных для деятельности институтов сообществ; установлении отношений с другими социально-экономическими институтами и сообществами.

Во всех этих процессах обязан участвовать по мере сил каждый профессионал (как тот самый «мастеровой-ремесленник-цеховик», который так раздражает автора), а все институты профессионального сообщества (коммуникации, трансляции, самоорганизации и самоуправления) отстраиваются таким образом, чтобы обеспечить полноценное участие и индивидуальную ответственность каждого профессионала как полноценного члена сообщества. Участие в жизни сообщества – дело сугубо добровольное. При этом член сообщества должен вести себя как свободный человек – никакие ссылки на политический режим, институциональное окружение, национальные традиции и обычаи, уникальный путь исторического развития и т.п. не принимаются во внимание. Такие жесткие условия необходимы в профессии для сохранения одного из главных условий ее развития – высокого уровня конкуренции в получении новых результатов.

В нашей стране в начале 30-х гг. прошлого века «служение истине» было заменено «служением практике». Были разгромлены основные институты научного сообщества. Наука была распределена по главкам наркоматов (министерств), а для сохранения остатков её международного реноме был создан аналог Наркомата фундаментальной науки – АН СССР и его специальные версии в медицине и образовании. Для присмотра за учеными этим конторам было дано исключительное право на регистрацию профессиональных научных обществ.

Весьма решительно были проведены усилия по ресоциализации «мастеровых-ремесленников-цеховиков», тут рекомендации автора несколько запоздали. Базовой структурной единицей отечественной науки стал ИНСТИТУТ, а не ученый. На появление любой сколько-нибудь серьезной проблемы государство отвечало созданием еще одного института. Эти институты, состав которых обновляется только в связи с естественной убылью, празднуют сегодня свои юбилеи, давно позабыв о том, ради решения каких проблем они некогда были созданы.

С самого начала, независимо от формальных особенностей регистрации, все институции академий наук были и остаются государственными организациями. Поэтому изображать борьбу различных бюрократических группировок как борьбу нашего архилиберального государства со всемогущей академической корпорацией, мягко говоря, наивно.

Что касается инновационного развития, то здесь автор путает два явления, расположенные в разных потоках социально-экономического спектра: [1] «призывы к инновационному развитию» как свидетельства прогрессивности очередного начальника и [2] реальные усилия по такого рода развитию. Инновационное развитие – сфера высокорискового бизнеса, которую современные государства терпят и поощряют только по одной причине: этот тип развития дает возможность успешно выживать в условиях жесточайшей внутренней и международной конкуренции. Это положение хорошо известно, а его причины, движущие силы и история прекрасно документированы. При отсутствии конкуренции, а именно в эту сторону направлена политика стабилизации в нашей стране в 2000-е годы, инновационное развитие не выгодно и не нужно ни государству, ни бизнесу. В этих условиях все усилия носят имитационный характер, а виноватым можно назначить кого угодно – суть дела не меняется.

Выходя за рамки обсуждаемой статьи, хотелось бы сказать: есть одна тотальная задача, в решении которой наука и, прежде всего, классическая фундаментальная наука незаменима. Речь идет о подготовке кадров высокой и высшей квалификации. Наука – это не только получение нового знания, но еще и постоянная работа по организации результатов сотен тысяч исследователей в компактные учебники, задачники и курсы, доступные человеку для самостоятельной деятельности практически во всех специальностях. И пока мы требуем от науки поспевать за очередными химерами научно-технологической политики (инновационное развитие, приоритетные направления и др.), страна стоит на пороге кадровой катастрофы – даже присланное в цитадели новой науки – федеральные университеты – оборудование некому устанавливать, отлаживать и эксплуатировать.

В последнее время, в том числе и усилиями ряда интернет-изданий, дискуссия о судьбах отечественной науки заметно оживилась. Желательно, чтобы в её центре, по возможности оказывались реальные проблемы, а не только призывы и лейблы.

См. также:



Симон Кордонский «Служение истине и инновационное развитие»
Игорь Ефимов «Как создать научно-образовательное экспертное сообщество России»
Ревекка Фрумкина. «Ценности вечные и не очень»
04 июля 20