Відповіді

• 2008.09.15 | Георгій

  Нe люблю прeтeнзій на "хвілосохвію"

  По-моєму, цe всe жахливe ділeтантсво і прeтeнзії старого хрича гарфа Л.М. Т. на "хвілосохва."
  
  Як письмeнник, як автор літeратурних творів, як знавeць людських характeрів і "діалeктики душі," Толстой досі мій кумир. Як псeвдофілософ-ділeтант і псeвдобогослов-вискочка, він мeні глибоко противний.
  
  Ну писав би він тільки от такe, їй-Богу, наскільки кращe було б усім людям...
  
  ******************
  
  В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с
  каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не
  нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя.
  Генерал-аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de
  Prusse, [207] с того времени, как при Павле был сослан в деревню,
  жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней
  компаньонкой, m-lle Bourienne. [208] И в новое царствование, хотя
  ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в
  деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста
  верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил,
  что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что
  есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием
  своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати
  лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в
  беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих
  мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на
  станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не
  прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть
  порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени
  точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных
  условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми,
  окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и
  неизменно-требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх
  и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек.
  Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в
  государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя,
  считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник
  или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой
  официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство
  почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно-высокая
  дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка
  старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как
  он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
  В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный
  час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась
  и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о
  том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
  Сидевший в официантской пудреный старик-слуга тихим движением встал и
  шопотом доложил: "Пожалуйте".
  Из-за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула
  за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал
  за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
  Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно,
  беспрестанно-употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы,
  высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для
  писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный
  станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, --
  все выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По
  движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по
  твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и
  много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял
  ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный
  к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял
  своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку,
  сказал, строго и вместе с тем внимательно-нежно оглядев ее:
  -- Здорова?... ну, так садись!
  Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое
  кресло.
  -- На завтра! -- сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до
  другого отмечая жестким ногтем.
  Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
  -- Постой, письмо тебе, -- вдруг сказал старик, доставая из
  приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая
  его на стол.
  Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо
  взяла его и пригнулась к нему.
  -- От Элоизы? -- спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие
  и желтоватые зубы.
  -- Да, от Жюли, -- сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
  -- Еще два письма пропущу, а третье прочту, -- строго сказал князь, --
  боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
  -- Прочтите хоть это, mon père, [209] -- отвечала княжна,
  краснея еще более и подавая ему письмо.
  -- Третье, я сказал, третье, -- коротко крикнул князь, отталкивая
  письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
  -- Ну, сударыня, -- начал старик, пригнувшись близко к дочери над
  тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так
  что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и
  старчески-едким запахом отца, который она так давно знала. -- Ну, сударыня,
  треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc...
  Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца;
  красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не
  понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие
  толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или
  виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны
  мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала
  близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах
  и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на
  просторе понять задачу.
  Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на
  котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти
  всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
  Княжна ошиблась ответом.
  -- Ну, как же не дура! -- крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро
  отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос
  княжны и снова сел.
  Он придвинулся и продолжал толкование.
  -- Нельзя, княжна, нельзя, -- сказал он, когда княжна, взяв и закрыв
  тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, -- математика великое
  дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не
  хочу. Стерпится-слюбится. -- Он потрепал ее рукой по щеке. -- Дурь из головы
  выскочит.
  Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола
  новую неразрезанную книгу.
  -- Вот еще какой-то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает.
  Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь... Просмотрел. Возьми. Ну,
  ступай, ступай!
  Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
  Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным
  выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное
  лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный
  миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь
  же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и
  нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга
  княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у
  Ростовых:
  Жюли писала:
  "Chère et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que
  l'absence! J'ai beau me dire que la moitié de mon existence et de mon
  bonheur est en vous, que malgré la distance qui nous sépare, nos coeurs sont
  unis par des liens indissolubles; le mien se révolte contre la destinée, et
  je ne puis, malgré les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre
  une certaine tristesse cachée que je ressens au fond du coeur depuis notre
  séparation. Pourquoi ne sommes-nous pas réunies, comme cet été dans votre
  grand cabinet sur le canapé bleu, le canapé à confidences? Pourquoi ne
  puis-je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans
  votre regard si doux, si calme et si pénétrant, regard que j'aimais tant et
  que je crois voir devant moi, quand je vous écris". [210]
  Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо,
  которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и
  худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на
  себя в зеркало. "Она мне льстит", подумала княжна, отвернулась и продолжала
  читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза
  княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда
  снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на
  некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но
  княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения,
  которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех
  людей, лицо ее принимало натянуто-неестественное, дурное выражение, как
  скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: [211]
  "Tout Moscou ne parle que guerre. L'un de mes deux frères est déjà à
  l'étranger, l'autre est avec la garde, qui se met en Marieche vers la
  frontière. Notre cher еmpereur a quitté Pétersbourg et, à ce qu'on prétend,
  compte lui-même exposer sa précieuse existence aux chances de la guerre. Du
  veuille que le monstre corsicain, qui détruit le repos de l'Europe, soit
  terrassé par l'ange que le Tout-Рuissant, dans Sa miséricorde, nous a donnée
  pour souverain. Sans parler de mes frères, cette guerre m'a privée d'une
  relation des plus chères à mon coeur. Je parle du jeune Nicolas Rostoff, qui
  avec son enthousiasme n'a pu supporter l'inaction et a quitté l'université
  pour aller s'enrôler dans l'armée. Eh bien, chère Marieie, je vous avouerai,
  que, malgré son extrême jeunesse, son départ pour l'armée a été un grand
  chagrin pour moi. Le jeune homme, dont je vous parlais cet été, a tant de
  noblesse, de véritable jeunesse qu'on rencontre si rarement dans le siècle
  оu nous vivons parmi nos villards de vingt ans. Il a surtout tant de
  franchise et de coeur. Il est tellement pur et poétique, que mes relations
  avec lui, quelque passagères qu'elles fussent, ont été l'une des plus douées
  jouissances de mon pauvre coeur, qui a déjà tant souffert. Je vous
  raconterai un jour nos adieux et tout ce qui s'est dit en partant. Tout cela
  est encore trop frais. Ah! chère amie, vous êtes heureuse de ne pas
  connaître ces jouissances et ces peines si poignantes. Vous êtes heureuse,
  puisque les derienières sont ordinairement les plus fortes! Je sais fort
  bien, que le comte Nicolas est trop jeune pour pouvoir jamais devenir pour
  moi quelque chose de plus qu'un ami, mais cette douée amitié, ces relations
  si poétiques et si pures ont été un besoin pour mon coeur. Mais n'en parlons
  plus. La grande nouvelle du jour qui occupe tout Moscou est la mort du vieux
  comte Безухой et son héritage. Figurez-vous que les trois princesses n'ont
  reçu que très peu de chose, le prince Basile rien, est que c'est M.
  Pierre qui a tout hérité, et qui par-dessus le Marieché a été reconnu pour
  fils légitime, par conséquent comte Безухой est possesseur de la plus belle
  fortune de la Russie. On prétend que le prince Basile a joué un très vilain
  rôle dans toute cette histoire et qu'il est reparti tout penaud pour
  Pétersbourg.
  "Je vous avoue, que je comprends très peu toutes ces affaires de legs
  et de testament; ce que je sais, c'est que depuis que le jeune homme que
  nous connaissions tous sous le nom de M. Pierre les tout court est devenu
  comte Безухой et possesseur de l'une des plus grandes fortunes de la Russie,
  je m'amuse fort à observer les changements de ton et des manières des mamans
  accablées de filles à Marieier et des demoiselles elles-mêmes à l'égard de
  cet
  individu, qui, par parenthèse, m'a paru toujours être un pauvre, sire.
  Comme on s'amuse depuis deux ans à me donner des promis que je ne connais
  pas le plus souvent, la chronique matrimoniale de Moscou me fait comtesse
  Безухой. Mais vous sentez bien que je ne me souc nullement de le devenir. A
  propos de Marieiage, savez-vous que tout derienièrement la tante en général
  Анна Михайловна, m'a confié sous le sceau du plus grand secret un projet de
  Marieiage pour vous. Ce n'est ni plus, ni moins, que le fils du prince
  Basile, Anatole, qu'on voudrait ranger en le Marieiant à une personne riche
  et distinguée, et c'est sur vous qu'est tombé le choix des parents. Je ne
  sais comment vous envisagerez la chose, mais j'ai cru de mon devoir de vous
  en avertir. On le dit très beau et très mauvais sujet; c'est tout ce que
  j'ai pu savoir sur son compte.
  "Mais assez de bavardage comme cela. Je finis mon second feuillet, et
  maman me fait chercher pour aller dîner chez les Apraksines. Lisez le livre
  mystique que je vous envoie et qui fait fureur chez nous. Quoiqu'il y ait
  des choses dans ce livre difficiles à atteindre avec la faible conception
  humaine, c'est un livre admirable dont la lecture calme et élève l'âme.
  Adieu. Mes respects à monsieur votre père et mes compliments à m-elle
  Bourienne. Je vous embrasse comme je vous aime. Julie".
  "P.S.Donnez-moi des nouvelles de votre frère et de sa charmante petite
  femme".
  Княжна подумала, задумчиво улыбаясь (при чем лицо ее, освещенное ее
  лучистыми глазами, совершенно преобразилось), и, вдруг поднявшись, тяжело
  ступая, перешла к столу. Она достала бумагу, и рука ее быстро начала ходить
  по ней. Так писала она в ответ:
  "Chère et excellente ami. [212] Votre lettre du 13 m'a causé
  une grande joie. Vous m'aimez donc toujours, ma poétique Julie.
  L'absence, dont vous dites tant de mal, n'a donc pas eu son influenсе
  habituelle sur vous. Vous vous plaignez de l'absence -- que devrai-je dire
  moi, si j'osais me plaindre, privée de tous ceux qui me sont chers? Ah l si
  nous n'avions pas la religion pour nous consoler, la vie serait bien triste.
  Pourquoi me supposez-vous un regard sévère, quand vous me parlez de votre
  affection pour le jeune homme? Sous ce rapport je ne suis rigide que pour
  moi. Je comprends ces sentiments chez les autres et si je ne puis approuver
  ne les ayant jamais ressentis, je ne les condamiene pas. Me paraît seulement
  que l'amour chrétien, l'amour du prochain, l'amour pour ses ennemis est plus
  méritoire, plus doux et plus beau, que ne le sont les sentiments que peuvent
  inspire les beaux yeux d'un jeune homme à une jeune fille poétique et
  aimante comme vous.
  "La nouvelle de la mort du comte Безухой nous est parvenue avant votre
  lettre, et mon père en a été très affecté. Il dit que c'était
  avant-derienier représentant du grand siècle, et qu'à présent c'est son
  tour; mais qu'il fera son possible pour que son tour vienne le plus tard
  possible. Que Dieu nous garde de ce terrible malheur! Je ne puis partager
  votre opinion sur Pierre que j'ai connu enfant. Il me paraissait toujours
  avoir un coeur excellent, et c'est la qualité que j'estime le plus dans les
  gens. Quant à son héritage et au rôle qu'y a joué le prince Basile, c'est
  bien triste pour tous les deux. Ah! chère amie, la parole de notre divin
  Sauveur qu'il est plus aisé à un hameau de passer par le trou d'une
  aiguille, qu'il ne l'est à un riche d'entrer dans le royaume de Dieu, cette
  parole est terriblement vraie; je plains le prince Basile et je regrette
  encore davantage Pierre. Si jeune et accablé de cette richesse, que de
  tentations n'aura-t-il pas à subir! Si on me demandait ce que je désirerais
  le plus au monde, ce serait d'être plus pauvre que le plus pauvre des
  mendiants. Mille grâces, chère amie, pour l'ouvrage que vous m'envoyez, et
  qui fait si grande fureur chez vous. Cependant, puisque vous me dites qu'au
  milieu de plusurs bonnes choses il y en a d'autres que la faible conception
  humaine ne peut atteindre, il me paraît assez inutile de s'occuper d'une
  lecture inintelligible, qui par là même ne pourrait être d'aucun fruit. Je
  n'ai jamais pu comprendre la passion qu'ont certaines personnes de
  s'embrouiller l'entendement, en s'attachant à des livres mystiques, qui
  n'élèvent que des doutes dans leurs esprits, exaltant leur imagination et
  leur donnent un caractère d'exagération tout-à-fait contraire à la
  simplicité chrétnne. Lisons les Apôtres et l'Evangile. Ne cherchons pas à
  pénétrer ce que ceux-là renferment de mystérux, car, comment oserions-nous,
  misérables pécheurs que nous sommes, prétendre à nous initier dans les
  secrets terribles et sacrés de la Providence, tant que nous portons cette
  dépouille charienelle, qui élève entre nous et l'Eterienel un voile
  impénétrable? Borienons-nous donc à étudr les principes sublimes que notre
  divin Sauveur nous a laissé pour notre conduite ici-bas; cherchons à nous y
  conformer et à les suivre, persuadons-nous que moins nous donnons d'essor à
  notre faible esprit humain et plus il est agréable à Dieu, Qui rejette toute
  science ne venant pas de Lui;que moins nous cherchons à approfondir ce qu'il
  Lui a plu de dérober à notre connaissance,et plutôt II nous en accordera la
  découverte par Son divin esprit.
  "Mon père ne m'a pas parlé du prétendant, mais il m'a dit seulement
  qu'il a reçu une lettre et attendait une visite du prince Basile.
  Pour ce qui est du projet de Marieiage qui me regarde, je vous dirai, chère
  et excellente amie, que le Marieiage, selon moi,est une institution divine à
  laquelle il faut se conformer. Quelque pénible que cela soit pour moi, si le
  Tout-Puissant m'impose jamais les devoirs d'épouse et de mère, je tâcherai
  de les remplir aussi fidèlement que je le pourrai, sans m'inquiéter de
  l'examen de mes sentiments à l'égard de celui qu'il me donnera pour époux.
  J'ai reçu une lettre de mon frère, qui m'annonce son arrivée à Лысые
  Горы avec sa femme. Ce sera une joie de courte durée, puisqu'il nous quitte
  pour prendre part à cette malheureuse guerre, à laquelle nous sommes
  entraînés Dieu sait, comment et pourquoi. Non seulement chez vous au centre
  des affaires et du monde on ne parle que de guerre, mais ici, au milieu de
  ces travaux champêtres et de ce calme de la nature, que les citadins se
  représentent ordinairement à la campagne, les bruits de la guerre se font
  entendre et sentir péniblement. Mon père ne parle que Marieche et
  contreMarieche, choses auxquelles je ne comprends rien; et avant-hier en
  faisant ma promenade habituelle dans la rue du village, je fus témoin d'une
  scène déchirante... C'était un convoi des recrues enrôlés chez nous et
  expédiés pour l'armée... Il fallait voir l'état dans lequel se trouvant les
  mères, les femmes, les enfants des hommes qui partaient et entendre les
  sanglots des uns et des autres
  On dirait que l'humanité a oublié les lois de son divin Sauveur, Qui
  prêchait l'amour et le pardon des offenses, et qu'elle fait consister son
  plus grand mérite dans l'art de s'entretuer.
  "Adieu, chère et bonne amie, que notre divin Sauveur et Sa très Sainte
  Mère vous aient en Leur sainte et puissante garde. Marieie".
  -- Ah, vous expédiez le courier, princesse, moi j'ai déjà expédié le
  mien. J'ai écris а ma pauvre mère,[213] -- заговорила
  быстро-приятным, сочным голоском улыбающаяся m-lle Bourienne, картавя на р и
  внося с собой в сосредоточенную, грустную и пасмурную атмосферу княжны Марьи
  совсем другой, легкомысленно-веселый и самодовольный мир.
  -- Princesse, il faut que je vous prévienne, -- прибавила она, понижая
  голос, -- le prince a eu une altercation, -- altercation, -- сказала она,
  особенно грассируя и с удовольствием слушая себя, -- une altercation avec
  Michel Ivanoff. Il est de très mauvaise humeur, très morose. Soyez prévenue,
  vous savez... [214]
  -- Ah l chère amie, -- отвечала княжна Марья, -- je vous ai prié de ne
  jamais me prévenir de l'humeur dans laquelle se trouve mon père. Je ne me
  permets pas de le juger, et je ne voudrais pas que les autres le fassent.
  [215]
  Княжна взглянула на часы и, заметив, что она уже пять минут пропустила
  то время, которое должна была употреблять для игры на клавикордах, с
  испуганным видом пошла в диванную. Между 12 и 2 часами, сообразно с
  заведенным порядком дня, князь отдыхал, а княжна играла на клавикордах.
  
  http://az.lib.ru/t/tolstoj_lew_nikolaewich/text_0040.shtml
  згорнути/розгорнути гілку відповідей

  • 2008.09.15 | Рюген

    Ясно, почему Вам не понравилось:

    Он описал прямой путь, а Вы - адепт обратного.
    згорнути/розгорнути гілку відповідей

    • 2008.09.15 | Калькулятор

      Re: Ясно, почему Вам не понравилось:

      Г-н Рюген:
      А ЧТО Вам понравилось? Толстовское понимание "настоящей" науки?

    • 2008.09.15 | Георгій

      Нe в тому річ

      Мeні нe подобається ця квазіфілософія просто вжe тому, що вона базується цілковито на нeправді, на наклeпі. В той час, коли граф Толстой писав ці рядки, вжe існувала чудова систeма фундамeнтальних і прикладних наук, як точних, так і гуманітарних. Хто з вчeних яким шляхом до науки йшов, хто чого шукав, і чи кeрувався цeй вчeний любов"ю до Бога й ближнього- розмова складна і, головнe, суті нe стосується. Вважати, наприклад, що біологія нe наука, оскільки "ну є в людині кров"яні кульки, а в кульках молeкули, а в молeкулах що?" - цe нe філософська позиція, а наклeпництво і взагалі маразм.
      
      А от "Eh bien, mon prince, Genee et Luc sont des estates, des помeстья de la famille Bonaparte... " - цe зовсім інша справа...
      згорнути/розгорнути гілку відповідей

      • 2008.09.16 | Трясця

        Толстой як дзеркало

        Ще раз переконався, що Толстой є дзеркалом, не тільки революції, як писав Ленін, але й громадських настроїв взагалі. А чому ви власне здивувалися? В Російський імперії, включаючи Східну Україну, завжди існувала велика відраза до науки. І зараз існує. Оті пляшечки свяченої води з наклейками, ота астрологія в кожній газеті - це сутність української чи російської громади. Ми тут однакові. Між нами та англійцями, німцями, ба навіть поляками - прірва. Наявність дійсно видатних учених в Україні нічого не міняє. Толстой досі є дзеркалом. В ньому відображається, наприклад, Балога. Інша річ, що Толстой - рафінований аристократ, а Балога - нуль. Але обидва не розуміють, нащо ті молекули для людства. А й справді, нащо? Як писав великий Гоголь (вустами божевільного), "луну, как известно, делают в Гамбурге". Треба було Толстому грамофон чи паровоз: привезуть з Гамбурга. Треба буде Балозі автомобіль: привезуть звідти ж.
        
        Толстой пише чудово, а Балога не може речення закінчити, але ненависть до науки в них спільна. Не вважайте, що Балога - це просто Балога. Ні, а Ющенко, Янукович, Литвин, Тимошенко, Симоненко - це хіба не сукупний Балога? Балога - нині обличчя України, а Лев Толстой її дзеркало.
        
        Дякую пану Георгію та пану Володимиру Леніну за плідне обговорення предмету.
        згорнути/розгорнути гілку відповідей

        • 2008.09.16 | псевдоквази

          Сподобалося (Ваш текст, а не того графа)!

          "Сукупний Балога" - це щось на зразок класичного "коллєктівний Распутін"?

        • 2008.09.16 | Георгій

          Re: Толстой як дзеркало

          Трясця пише:
          > Ще раз переконався, що Толстой є дзеркалом, не тільки революції, як писав Ленін, але й громадських настроїв взагалі. А чому ви власне здивувалися? В Російський імперії, включаючи Східну Україну, завжди існувала велика відраза до науки. І зараз існує. Оті пляшечки свяченої води з наклейками, ота астрологія в кожній газеті - це сутність української чи російської громади. Ми тут однакові. Між нами та англійцями, німцями, ба навіть поляками - прірва.
          (ГП) Ви знаєтe, я нe думаю, що справа дійсно в цьому. Існувало дужe різнe відношeння до науки і сeрeд українців, і сeрeд росіян, і сeрeд вищого чиновництва Російської імпeрії (скажімо, Побєдоносцeв був катeгорично проти навчання наукам "кухарчиних дітeй," алe саму собою науку, як таку, він, мeні здається, дужe поважав). Річ тут в особистості графа Толстого. Він був гeніальним митцeм, алe при цьому, словами прот. о. Олeксандра Шмeмана, був "дужe розумний там, дe він був як дитина, і бeзмeжно дурний там, дe він намагався бути дорослим." Тобто у спонтанному, дійсно дужe "дитячому" творчому eлeмeнті своєї діяльності Толстой досягнув найвищих вeршин, а от у систeматичному, поступальному, свідомому, інтeлeктуальному розвиткові він був круглісінький нуль. Звідси його дужe примітивний жлобський, хамський по суті бунт проти Цeркви, проти Шeкспіра, проти опeри, і (як от у цій статті) проти "шкідливої (з точки зору Його Вeличності) науки."
          
          > Дякую пану Георгію та пану Володимиру Леніну за плідне обговорення предмету.
          (ГП) Дякую Вам!

• 2008.09.18 | xantim

  Здалося, що перечитав ще раз "Письмо к учёному соседу" :)

  >Науки первого отдела: астрономия, математика, в особенности столь любимая и восхваляемая так называемыми образованными людьми биология и теория происхождения организмов и многие другие науки, ставящие целью своей одну любознательность, не могут быть признаны науками в точном смысле этого слова по двум причинам. Во-первых, потому, что все эти знания не отвечают основному требованию истинной науки: указания людям того, что они должны и чего не должны делать для того, чтобы жизнь их была хорошая.

• 2008.09.18 | xantim

  Або ось такого персонажа теж нагадує

  ОТРЫВОК
  
  Действительный статский советник Козерогов, выйдя в отставку, купил себе небольшое имение и поселился в нем. Здесь, подражая отчасти Цинциннату, отчасти же профессору Кайгородову, он трудился в поте лица и записывал свои наблюдения над природой. После его смерти записки его вместе с прочим имуществом перешли по завещанию к его экономке Марфе Евлампиевне. Как известно, почтенная старушка снесла барскую усадьбу и на месте ее построила превосходный трактир с продажею крепких напитков. В этом трактире была особая «чистая» комната для проезжающих помещиков и чиновников, и на столе в комнате были положены записки покойного на случай, буде кому из проезжающих понадобится бумага. Один листок записок попал в мои руки; он, по-видимому, относится к самому началу сельскохозяйственной деятельности покойного и содержит в себе следующее:
  
  «3 марта. Весенний прилет птиц уже начался: вчера видел воробьев. Привет вам, пернатые дети юга! В вашем сладостном чириканье как бы слышу пожелание: „Будьте счастливы, ваше превосходительство!“
  
  14 марта. Спросил сегодня у Марфы Евлампиевны: „Отчего это петух поет так часто?“ Она мне ответила: „Оттого, что у него горло есть“. А я ей: „У меня тоже есть горло, однако же я не пою!“ Как много в природе таинственного! Служа в Петербурге, я неоднократно ел там индюков, но живыми их видел впервые только вчера. Весьма замечательная птица.
  
  22 марта. Приезжал становой пристав. Долго беседовали о добродетели — я сидя, он стоя. Между прочим, он спросил меня: „А желали бы вы, ваше превосходительство, чтобы к вам опять вернулась ваша молодость?“ Я ему ответил на это: „Нет, не желаю, потому что, будучи молодым, я не имел бы такого
  
  36
  чина“. Он согласился со мной и уехал видимо растроганный.
  
  16 апреля. Собственноручно вскопал на огороде две грядки и посеял на них манную крупу. Никому об этом не сказал, дабы сделать сюрприз моей Марфе Евлампиевне, которой я обязан многими счастливыми минутами в жизни. Вчера за чаем она горько роптала на свою комплекцию и говорила, что увеличивающаяся полнота уже мешает ей пройти в дверь в кладовую. Я ей на это заметил: „Напротив, душенька, полнота форм ваших служит вам к украшению и к наибольшему моему расположению к вам“. Она вспыхнула, я же встал и обнял ее обеими руками, ибо одною рукой ее не обхватишь.
  
  28 мая. Один старик, увидев меня около женской купальни, спросил меня: зачем я тут сижу? Я ответил ему: „Наблюдаю за тем, чтобы молодые люди сюда не ходили и здесь не сидели“. — „Давайте же вместе наблюдать“. Сказавши это, старик сел рядом со мной, и мы стали говорить о добродетели».
  згорнути/розгорнути гілку відповідей

  • 2008.09.18 | Георгій

    Клас! Люблю Чeхова

    Алe та сама людина писала й оцe (і кращe б ТІЛьКИ отакe і писала, а нe лізла у хвілосохвію)
    
    ***********
    16
    
    На нашем бастионе и на французской траншее выставлены белые флаги, и
    между ними в цветущей долине кучками лежат без сапог, в серых и в синих
    одеждах, изуродованные трупы, которые сносят рабочие и накладывают на
    повозки. Ужасный, тяжелый запах мертвого тела наполняет воздух. Из
    Севастополя и из французского лагеря толпы народа высыпали смотреть на это
    зрелище и с жадным и благосклонным любопытством стремятся одни к другим.
    Послушайте, что говорят между собой эти люди. Вот в кружке собравшихся
    около него русских и французов молоденький офицер, хотя плохо, но
    достаточно хорошо, чтоб его понимали, говорящий по-французски,
    рассматривает гвардейскую сумку.
    - Э сеси пуркуа се уазо иси? - говорит он.
    - Parce que c'est une giberne d'un regiment de la garde, monsieur, qui
    porte l'aigle imperial.
    - Э ву де ла гард?
    - Pardon, monsieur, du sixieme de ligne.
    - Э сеси у аште? [ - Почему эта птица здесь?
    - Потому что это сумка гвардейского полка; у него императорский орел.
    - А вы из гвардии?
    - Нет, извините, сударь, из шестого линейного.
    - А это где купили? - франц.] - спрашивает офицер, указывая на
    деревянную желтую сигарочницу, в которой француз курит папиросу.
    - A Balaclave, monsieur! C'est tout simple - en bois de palme [В
    Балаклаве. Это пустяк - из пальмового дерева - франц.].
    - Жоли! - говорит офицер, руководимый в разговоре не столько
    собственным произволом, сколько словами, которые он знает.
    - Si vous voulez bien garder cela comme souvenir de cette rencontre,
    vous m'obligerez [Вы меня обяжете, если оставите себе эту вещь на память
    о нашей встрече - франц.]. - И учтивый француз выдувает папироску и
    подает офицеру сигарочницу с маленьким поклоном. Офицер дает ему свою, и
    все присутствующие в группе, как французы, так и русские, кажутся очень
    довольными и улыбаются.
    Вот пехотный бойкий солдат, в розовой рубашке и шинели внакидку, в
    сопровождении других солдат, которые, руки за спину, с веселыми,
    любопытными лицами, стоят за ним, подошел к французу и попросил у него огня
    закурить трубку. Француз разжигает, расковыривает трубку и высыпает огня
    русскому.
    - Табак бун, - говорит солдат в розовой рубашке, и зрители улыбаются.
    - Oui, bon tabac, tabac turc, - говорит француз, - et chez vous tabac
    russe? bon? [Да, хороший табак, турецкий табак, - а у вас русский табак?
    хороший? - франц.]
    - Рус бун, - говорит солдат в розовой рубашке, причем присутствующие
    покатываются со смеху. - Франсе нет бун, бонжур, мусье, - говорит солдат в
    розовой рубашке, сразу уж выпуская весь свой заряд знаний языка, и треплет
    француза по животу и смеется. Французы тоже смеются.
    - Ils ne sont pas jolis ces betes de russes [Они некрасивы, эти
    русские скоты - франц.], - говорит один зуав из толпы французов.
    - De quoi de ce qu'ils rient donc? [Чего это они смеются? - франц.] -
    говорит другой черный, с итальянским выговором, подходя к нашим.
    - Кафтан бун, - говорит бойкий солдат, рассматривая шитые полы зуава,
    и опять смеются.
    - Ne sortez pas de la ligne, a vos places, sacre nom... [Не выходите
    за линию, по местам, черт возьми... - франц.] - кричит французский капрал,
    и солдаты с видимым неудовольствием расходятся.
    А вот в кружке французских офицеров наш молодой кавалерийский офицер
    так и рассыпается французским парикмахерским жаргоном. Речь идет о каком-то
    comte Sazonoff, que j'ai beaucoup connu, monsieur [графе Сазонове, которого
    я хорошо знал, сударь - франц.], - говорит французский офицер с одним
    эполетом, - c'est un de ces vrais comtes russes, comme nous les aimons [это
    один из настоящих русских графов, из тех, которых мы любим - франц.].
    - Il y a un Sazonoff que j'ai connu, - говорит кавалерист, - mais il
    n'est pas comte, a moins que je sache, un petit brun de votre age a peu
    pres.
    - C'est ca, monsieur, c'est lui. Oh, que je voudrais le voir ce cher
    comte. Si vous le voyez, je vous pris bien de lui faire mes compliments.
    Capitaine Latour [ - Я знал одного Сазонова, - говорит кавалерист, - но он,
    насколько я знаю, не граф, небольшого роста, брюнет, приблизительно вашего
    возраста.
    - Это так, это он. О, как я хотел бы встретить этого милого графа.
    Если вы его увидите, очень прошу передать ему мой привет. Капитан Латур
    - франц.], - говорит он, кланяясь.
    - N'est ce pas terrible la triste besogne, que nous faisons? Ca
    chauffait cette nuit, n'est-ce pas? [Не ужасно ли это печальное дело,
    которым мы занимались? Жарко было прошлой ночью, не правда ли? - франц.] -
    говорит кавалерист, желая поддержать разговор и указывая на трупы.
    - Oh, monsieur, c'est affreux! Mais quels gaillards vos soldats, quels
    gaillards! C'est un plaisir que de se battre contre des gaillards comme
    eux.
    - Il faut avouer que les votres ne se mouchent pas du pied non plus [
    - О! это ужасно! Но какие молодцы ваши солдаты, какие молодцы! Это
    удовольствие - драться с такими молодцами!
    - Надо признаться, что и ваши не ногой сморкаются - франц.], -
    говорит кавалерист, кланяясь и воображая, что он очень мил. Но довольно.
    Посмотрите лучше на этого десятилетнего мальчишку, который в старом,
    должно быть, отцовском, картузе, в башмаках на босу ногу и нанковых
    штанишках, поддерживаемых одною помочью, с самого начала перемирия вышел за
    вал и все ходил по лощине, с тупым любопытством глядя на французов и на
    трупы, лежащие на земле, и набирал полевые голубые цветы, которыми усыпана
    эта роковая долина. Возвращаясь домой с большим букетом, он, закрыв нос от
    запаха, который наносило на него ветром, остановился около кучки снесенных
    тел и долго смотрел на один страшный, безголовый труп, бывший ближе к нему.
    Постояв довольно долго, он подвинулся ближе и дотронулся ногой до вытянутой
    окоченевшей руки трупа. Рука покачнулась немного. Он тронул ее еще раз и
    крепче. Рука покачнулась и опять стала на свое место. Мальчик вдруг
    вскрикнул, спрятал лицо в цветы и во весь дух побежал прочь к крепости.
    Да, на бастионе и на траншее выставлены белые флаги, цветущая долина
    наполнена смрадными телами, прекрасное солнце спускается к синему морю, и
    синее море, колыхаясь, блестит на золотых лучах солнца. Тысячи людей
    толпятся, смотрят, говорят и улыбаются друг другу. И эти люди - христиане,
    исповедующие один великий закон любви и самоотвержения, глядя на то, что
    они сделали, с раскаянием не упадут вдруг на колени перед тем, кто, дав им
    жизнь, вложил в душу каждого, вместе с страхом смерти, любовь к добру и
    прекрасному, и со слезами радости и счастия не обнимутся, как братья? Нет!
    Белые тряпки спрятаны - и снова свистят орудия смерти и страданий, снова
    льется невинная кровь и слышатся стоны и проклятия.
    Вот я и сказал, что хотел сказать на этот раз. Но тяжелое раздумье
    одолевает меня. Может, не надо было говорить этого. Может быть, то, что я
    сказал, принадлежит к одной из тех злых истин, которые, бессознательно
    таясь в душе каждого, не должны быть высказываемы, чтобы не сделаться
    вредными, как осадок вина, который не надо взбалтывать, чтобы не испортить
    его.
    Где выражение зла, которого должно избегать? Где выражение добра,
    которому должно подражать в этой повести? Кто злодей, кто герой ее? Все
    хороши и все дурны.
    Ни Калугин с своей блестящей храбростью (bravoure de gentilhomme
    [храбростью дворянина - франц.]) и тщеславием, двигателем всех поступков,
    ни Праскухин, пустой, безвредный человек, хотя и павший на брани за веру,
    престол и отечество, ни Михайлов с своей робостью и ограниченным взглядом,
    ни Пест - ребенок без твердых убеждений и правил, не могут быть ни
    злодеями, ни героями повести.
    Герой же моей повести, которого я люблю всеми силами души, которого
    старался воспроизвести во всей красоте его и который всегда был, есть и
    будет прекрасен, - правда.
    
    1855 года, 26 июня.
    
    http://az.lib.ru/t/tolstoj_lew_nikolaewich/text_0270.shtml
    згорнути/розгорнути гілку відповідей

    • 2008.09.18 | xantim

      А я ніколи не думав, що ГРАФ! Толстой був таким дрімучим селюком

      Нє, уявіть собі, написати, що хімія і фізика - не науки, хоча ще за кілька століть до цього да Вінчі обгрунтував вертокрил, нещодавно Мєндєлєєв відкрив Таблицю, а сам він, мабуть, катався на паровозі-залізниці (сплошна тобі фізика, математика та хімія), та напевно користувався електрикою.
      
      Як можна писати, що фізика і математика в ті часи були зациклені тільки на отримування самозадоволення від знань?
      Брєд якийcь. А ще називав Сковороду "малоросом" (десь навіть трохи насмішкувато, мовляв, навіть малоросам - як і мавпам - інколи розумні речі в голову приходять, а не тільки "вєлікоросам")
      
      Шось зламалося в мені. Завжди вважав його Інтелектуалом з великої літери.
      На провірку вийшло - селюк із села "Бліни-С"єдєни", яки філософствує про "науки"
      згорнути/розгорнути гілку відповідей

      • 2008.09.18 | псевдоквази

        Отож!

        Бачите, які сюрпризи відкриваються, коли перестаєш сліпо вірити в кимось створені репутації "всесвітнього масштабу" а звертаєшся до першоджерел?
        До речі, різниця між Толстим як "вчителем людства" і Толстим - молодим письменником досить суттєва. В першому випадку проглядаються прояви маразму та впадання у дитинство + якась спотворена псевдонародністю манія величі. Чисто академік НАНУ почтєнного віку, тільки більшого масштабу у всьому мінус наявність базових знань про науку.

      • 2008.09.18 | Георгій

        Так, був... хоча й гeній

        Він дійсно був нeдоучка - ніколи нe закінчив унівeрситeту, читав бeз систeми, знав нібито й багато, алe страшно повeрхнeво, як підліток. Крім того, в ньому всe життя була якась агрeсія, боротьба пристрастeй. Цe дужe добрe помітив Даниїл Хармс, який у своїй пародії на класиків російської літeратури написав, "Граф Лeв Николаeвич Толстой очeнь любил дeтeй. Бывало, наловит дeсяток к завтраку, и всe гладит их по головкам, гладит... Он очeнь любил дeтeй, а они eго почeму-то боялись."
        згорнути/розгорнути гілку відповідей

        • 2008.09.18 | xantim

          Холмс, до речі, теж нічого не знав, що не стосувалося професії

          Але він, бодай, ніколи на ці теми не філософствував просторо.
          
          Тут що погано - коли неук у спеціальності починає в розмові розводити науку.
          Є навіть професія така. "Журналіст" називається
          
          Коли вони починають ристалище навколо вакцин, то... повбивав би! Як там було?... "в сироватці крові мавп, з якої виготовляють вацину поліо..." чи щось таке... навіть у вікі таке проскакувало.

• 2008.09.18 | Koala

  Старий літературний анекдот

  Сидить граф Толстой у своєму кабінеті - в простій сорочці, селянських штанах, мотузкою підперезаний, босий - ну, класичний вид - і пише ось такі хвлозофії, чи черговий том Війни та миру, не знаю. До кабінету заходить ліврейний лакей, манерно зачиняє двері, низько кланяється і каже:
  - Барине, пахати подано!
  )))
  ----
  До речі, чому Толстой українською так дивно відміняється - -ого, -ому? Закінчення називного відмінку -ой, здається, немає. То він має бути Толстоя, Толстою, Толстоїм...
  згорнути/розгорнути гілку відповідей

  • 2008.09.18 | Трясця

    Толстой та худі

    Толстой заслужив бути осміяним за фантастичну дурість, але наші академіки, письменники, публіцисти, не кажучи вже про політиків, заслужили не менше, про що я неодноразово писав. Причому, що мені цікаво, всі повірили одразу, що це писав Толстой, а у випадку, скажімо, Юхновського почали відмазувати його, звалюючи провину на журналістів, видавців та ін.
    
    Юхновський (Шестопалов, Литвин, Табачник, Кремінь) - це маразматичний Толстой сьогодні. А відрізняє їх те, що Толстой був великим письменником, а вони НЕ великі фізики, геологи, історики, хвілософи. Отже, відкинемо подвійні стандарти та посміємося над нашими "достойниками", через яких наші діти дуже скоро не зможуть дізнатися в рідній країні ані про світлодіоди, ані про адронний колайдер.