03/04/2003 | ВолодимирБ

Щеткина Екатерина (Зеркало недели)
Доверие в эпоху постатеизма



Не могу сказать, что то, о чем я пишу в этой статье, сегодня имеет огромную важность для большинства украинцев. В качестве аргумента приведу особенно интересные результаты социологического исследования Украинского центра экономических и политических исследований им.А.Разумкова, представленные на прошлой неделе на «круглом столе» «Церковь, государство и общество: проблемы взаимодействия в современном политическом процессе». Так вот, почти половина тех, кто считает себя верующим (49,6%), бывают в церкви только по религиозным праздникам. 34,4% знают только одну молитву, 12,4% не знают вообще ни одной. Только 50,8% верующих посещают службу для того, чтобы общаться с Богом. 56,9% верующих считают, что человек может быть «просто верующим», не исповедуя никакой конкретной религии. 56,6% верующих верят в существование жизни после смерти. Любопытно, что в существование дьявола верит большее количество украинцев, чем в существование рая (45,9% и 41,6% всех опрошенных соответственно). Неудивительно, что на основе сопоставления результатов исследования эксперты центра приходят к выводу, что из 60,2% опрошенных, считающих себя верующими, только у 1,7% эта декларация подкреплена практикой. Т.е. только 1,7% верующих можно назвать принадлежащими к Церкви.

Не думаю, что подобные выводы кого-то удивят. Не секрет, что абсолютное большинство «стихийных верующих» не причисляет себя к церкви, а иногда и агрессивно отрицает церковность и ее необходимость для веры. Тем более кажется странной та самоуверенность, с которой некоторые церковные лидеры апеллируют к «миллионам верующих», которых они якобы представляют, стремятся в школы и т.д., не будучи в силах (или не желая?) изменить ситуацию внутри себя. Если уровень церковности столь низок, то имеет смысл постараться выяснить, почему именно. «Тяжелое детство» в смысле относительно долгого периода атеизма (хотя что такое 70 лет атеизма по сравнению с почти 1000 лет христианства на наших землях до Октябрьского переворота, да еще для такой «христианской нации»?) — лишь удобная отговорка. Аргумент о том, что введение «Христианской этики» в школе резко повысит церковность украинцев, кажется сомнительным. Хотя бы потому, что школа требует соблюдения светскости образования, а значит, и сведения «христианской этики» к «этике» с выхолащиванием религиозной принадлежности. Церковники ищут «присутствия в обществе» с благословения государственных институтов — армии, школы, тюрьмы и т.д. Но при этом сам по себе проповеднический пыл у представителей традиционных церквей почему-то отсутствует. Проповедовать вне церкви и в то же время вне государственного института почему-то неинтересно. Церковь может работать с «проблемными группами» общества, но по каким-то причинам не считает нужным работать с обществом, постепенно превратившимся целиком и полностью — сверху донизу — в одну большую проблемную группу. В конце концов не так сложно понять, что равнодушие большинства украинцев к церкви — это частный случай равнодушия к любым формам как социальной, так и индивидуальной жизни.

Для религиозной ситуации в Украине кто-то выбрал удачное название: постатеизм. Т.е. это совсем не атеизм, но имеет с ним много общего. Его основная черта (во всяком случае, в Украине) — внецерковность. Те, кто был практикующим христианином, так им и остался — это в первую очередь касается Западной Украины, в которой было сильно влияние катакомбной УГКЦ. Среди «новообращенных» процент прихожан традиционных церквей не так уж велик — гораздо активнее те, кто в поисках религиозной практики идет в протестантские и особенно неопротестантские общины.

Вторая характерная черта нашего постатеизма — мода на церковь. Эта мода проявляется, например, в посещении церкви на большие праздники (как правило, ограничиваются Пасхой и Рождеством — согласно опросу УЦЭПИ, это тенденция даже среди тех, кто считает себя «верующим»). Но мода надежно сопряжена с идеологией: общая «мода на церковь» постепенно трансформируется в моду на ту или иную церковь. Нецерковным людям свойственно придавать большое значение тому, какую именно церковь они посещают. Просто потому, что это, как и любой тип моды, говорит о «твоем стиле». Особенно заметно это, конечно, на примере представителей власти. Поддержка той или иной конфессии «говорит сама за себя». Признаться же, что ты атеист (пускай и «сочувствующий») — это почти то же, что в не столь давние времена признаться в равнодушии к учению Маркса—Ленина: камнями, конечно, не побьют, но...

Мода поверхностна. Очень часто она профанирует идею. Присутствие священника на разнообразных светских акциях, освящение мест под строительство, офисов, акций иногда имеет глубокий смысл для верующего человека. Но подобные вещи гораздо чаще «заказывают» в числе прочих услуг все, кто может заплатить. Иногда просто потому, что «все так делают» — это еще не худший вариант. Худший — когда это делают потому, что это «хорошая примета». То есть то же самое, что поплевать через левое плечо, только лучше работает. То есть христианский обряд становится чем-то прямо противоположным себе, поддерживая языческое заблуждение. Церковнику, разумеется, не хочется и думать о подобной интерпретации его действий. Он чаще всего и не думает — делает что положено, и все. Подобная «массовая заинтересованность» в церковных обрядах трактуется церковью как «поиск Бога», «путь в церковь» и т.п. Конечно, не хочется думать, что ты просто «в моде». Ведь мода не только поверхностна, но и имеет обыкновение проходить.

Сращение церкви с политикой — третья характерная, хоть и не оригинальная черта нашего постатеизма. Мода, как было уже сказано, преходяща, поэтому надо ковать железо, пока горячо. В частности, сейчас можно кивнуть на немалое количество любителей «моды на церковь» и в нужный момент представить их в качестве «своих прихожан». Ведь, помимо всего прочего, это даст политикам возможность не только задекларировать свою ориентацию, но еще и продемонстрировать свое единство с народом. Да, они не ездят в городском транспорте, не ходят по ночам по темным разбитым улицам, не живут в домах без горячей воды. Зато они, как и весь украинский народ, ходят в церковь. И так же, как почти весь украинский народ, — в основном по праздникам. Сомневаюсь, что многие из них перед Пасхой исповедовались и причащались. Не сомневаюсь, что во многих из их освященных и прибранных иконами кабинетах принимаются отнюдь не христианские решения, которые проводятся в жизнь абсолютно не христианскими методами. Но в определенное время все они честно стоят со свечками или сидят на приставных стульчиках в столичных храмах. Некоторым из них приходится еще и «пробежаться» по трем-четырем храмам за одну ночь — чтобы «чего не подумали».

Казалось бы, церковников первых должно было бы возмущать подобное отношение к церкви — ведь в этой ситуации высшие иерархи и из-за них нередко и вся церковь теряет авторитет у людей и, что еще страшнее, отступает от своего истинного предназначения. Но большинство из них с готовностью принимает роль «идеологического молота» и реализует эту роль всеми доступными средствами — от всенародных обращений накануне больших социально значимых событий до проповедей.

Заявления, на первый взгляд, кажутся более значимыми. Во-первых, они наиболее полно представляют общественности пресловутую «ориентацию». Во-вторых, и это немаловажно, укрепляют политические позиции той или иной конфессии в тех или иных кругах. Политические заявления церкви ориентированы в первую очередь на власть, хоть и адресованы «народу Украины». В большинстве случаев они верноподданнические — как это было, например, с обращением высших иерархов украинских церквей накануне акций оппозиции. Самым показательным объяснением подобного жеста я лично считаю объяснение, данное не так давно Патриархом Филаретом на страницах «Украины молодой»: в Библии сказано, что Церковь не может выступать против власти, потому что всякая власть от Бога, поэтому Церковь поддерживает государственную власть. Почему-то уважаемый Патриарх (и не он один) не видит разницы между «не выступать против» и «поддерживать».

Откуда же такое рвение? Ведь можно было бы ограничиться многозначительным молчанием, сделать вид, что «это не твоя парафия» и т.п. Для церкви, имеющей в активе декларированный Конституцией принцип отделения от государства, это было бы не так уж сложно. Но тут у государства есть довольно сильный аргумент. Вернее, даже два: отсутствие церковного единства и реституция. Оба аргумента понятным образом связаны. Вопрос, кому отдать предпочтение при возвращении собственности (или даже передаче новостроек), оказывается надежным рычагом управления социальной политикой церквей. Трудно даже представить, что бы делала наша власть, если бы церковь вдруг объединилась. Наверное, еще и поэтому она до сих пор в расколе — конкуренция, как известно, двигатель на рынке услуг. В том числе на рынке услуг, оказываемых власти церковными лидерами.

В этом плане наиболее интересен вопрос доверия. «Доверие» — это почти как «стабильность». Что оно такое и в чем проявляется — не важно. Просто слово хорошее и однозначно позитивное. Интересно, что, имея столь низкий показатель церковности (1,7%), согласно выводам Центра им.Разумкова, большинство населения Украины «доверяет церкви». Одно осталось за скобками: в чем? Ведь доверие само по себе — это фикция, если речь не идет о чем-то глубоко личном и интимном. Даже высказывание «я доверяю ему во всем» — абсолютно контекстуально и подразумевает: «я доверяю во всем, что касается...». Исследование центра так и не ответило на самый интересный вопрос — в чем именно 61,2% опрошенных украинцев доверяют церкви при столь низкой церковности. Единственным аспектом, конкретизирующим понятие «доверия» в опросе, стал вопрос о доверии политическим высказываниям церкви. И этот результат скорее можно назвать отрицательным — только 6,2% верующих признали «частичное влияние» религиозной организации на свои политические убеждения, еще 6,4% «прислушиваются к политическим суждениям и идеям, высказываемым в его религиозной организации». Таким образом, уровень доверия к политическим высказываниям церкви даже среди верующих довольно низок. Остальные аспекты доверия остались нераскрытыми.

Отрицательный результат — тоже результат. Мы получили подтверждение тому, что поддержка (или не поддержка) политических инициатив со стороны высшей церковной власти в большинстве случаев никак не влияет на результаты выборов, количество людей на митинге и т.п. Но, видимо, это от нее на самом деле и не требуется: вряд ли власть принимает церковь всерьез. Поэтому от последней требуется не результат, а участие. Совсем как в спортивных состязаниях. Церковь — необходимый для власти «глас народа», он же «глас Божий». Большего она пока сделать не может — и это, между прочим, вполне устраивает власть. Ведь если церковь возьмется за проблемы человека (как это периодически позволяет себе УГКЦ, например), она чего доброго и правда станет настолько авторитетна, что займет вакантное до сих пор место духовного лидера в обществе. А это власти совсем ни к чему. Ей нужен исполнитель, а не конкурент.

Иногда из-за собственных политических высказываний церковь оказывается в деликатном положении — ей приходится оправдываться перед «своими». У каждой конфессии в этом плане свои проблемы. Больше всего их у УГКЦ и УАПЦ. У первой проблема в самом «третьем секторе», который сам никак не может вынести за порог церкви «национальную идею» и требует от своих иерархов политических жестов в этом направлении. У автокефальной церкви проблема связана с отсутствием внутреннего единства, в результате всякий раз появляются минимум два заявления — одно верноподданническое, второе — с опровержением первого. Не обходят стороной подобные проблемы и УПЦ КП — ей тоже иногда приходится следовать конъюнктуре. Например, не так давно один прихожанин УПЦ КП в США прислал мне недоуменное письмо, в котором сообщил, что круги УПЦ КП в США распространяют слухи о том, что «подписание Патриархом Филаретом обращения накануне акций оппозиции — газетная утка». В то же время соответствующие «круги» в Украине, насколько мне известно, не предъявляли претензии к тем газетам, которые причислили Патриарха к «подписантам»: «Урядовому кур’єру», «Фактам», «Зеркалу недели». Комфортнее прочих, кажется, чувствует себя УПЦ. Но это на первый взгляд — эта конфессия, как никакая другая, зависит от политического и экономического «вектора».

Но что иногда бывает гораздо неприятнее, чем всенародные обращения, — это проповеди приходских священников. Если в первом случае можно пожать плечами и подумать, что «их вынудили», то что скажешь во втором? Кто вынуждает греко-католического священника в небольшом западно-украинском городе произносить в ходе проповеди пламенные речи о «москалях» и поляках, которые «все у нас отняли» и вообще обрекли на прозябание? А священника УПЦ, который может посоревноваться с Ярославом Галаном в обличении «униатов»? А священника УПЦ КП, провозглашающего «зміцнення Української держави» основным приоритетом деятельности своей церкви? Кто вынуждает их промывать мозги пастве — ведь она-то доверяет своему священнику, если верить соцопросу.

А впрочем, что такое «церковь», которой мы доверяем (или не доверяем)? Вопрос, между прочим, не праздный — он тревожит и самих церковников, судя по их высказываниям на «круглом столе». Причем дело тут не только в необходимости самоидентификации, но и в том, что это слово употребляется в государственных документах, СМИ, обыденной речи. Мы говорим «церковь» — а подразумеваем что угодно, начиная с храмового сооружения, заканчивая отдельными иерархами. Терминологическая путаница иногда выливается в настоящий абсурд вроде вопроса о «доверии к церкви». Доверие к кому/чему, позвольте спросить? Телу Христову? Общине верных? Высшим иерархам? Социальному институту? Вот и получается, как отметил Владыка Августин, что имущество отбирали у Церкви, а возвращают каким-то плохо означенным «религиозным общинам». И это уже не просто досадное недоразумение вроде вопроса о «доверии к церкви» — это настоящая беда, когда определение «церкви» в нормативных актах вызывает протест у самой церкви, деятельность которой эти нормативные акты регулируют. Что характерно, это тоже только частный случай — мы не можем четко определить не только «что такое церковь», но и что такое «государство», подменяя им «общество», «нацию» или что-то еще, необходимое в каждом конкретном случае. Такая взаимозаменяемость иногда позволяет власти говорить от имени общества или даже «нации», а в иных случаях церкви — от имени «миллионов верующих».

Вообще соцопрос Центра им.Разумкова выявил множество проблем. Еще больше было озвучено участниками «круглого стола». Но осталось от него лишь невнятное послевкусие — то ли тупик, то ли просто кризис идеи. Круг участников то ли «устоялся», то ли «сузился» — как кому больше нравится. Сценарий тоже более-менее устоялся — вот только презентация соцопроса стала короче, а лекция о немецком опыте длиннее. Маленькое новшество — работа «круглого стола» началась с общей молитвы — оказалось не только единственным, но еще и знаковым: этот «круглый стол» стал могучим соло церковных и процерковных сил. Начиная с вступительных слов организаторов, заканчивая выступлениями политических деятелей. Светская точка зрения осталась за скобками. Дискуссия, соответственно, не случилась — то ли никто не решался что-то пискнуть в возражение, то ли никто в дискуссии не заинтересован. Что странно, потому что, судя по выступлениям, настоящим положением вещей не удовлетворен никто. Или почти никто. В то же время собраться всем вместе и дружно посетовать на никуда не годящееся поведение государства в отношении церкви (школы, здравоохранения, соцобеспечения, культуры эт цэтэра) — тоже не более чем дань моде. Этим не решишь и малой толики проблем — ни внутрицерковных, ни межцерковных, ни государственных. Самое смешное, что покритиковать власть на «круглом столе» были горазды не только те, кто к оной не причастен, но и «посвященные». Например, Л.Танюк, как обычно, громко сетовал на власть, как на что-то внешнее, при этом признавая себя и присутствовавшего тут же М.Косива «парламентскими старожилами». Ни один человек, представлявший власть, не взял на себя труда говорить от имени власти, за исключением представителей Госкомрелигии. Чувствовалось, что это ведомство тоже не испытывает ни малейших неудобств в связи со всеобщей критикой государственной политики в отношении церкви. Впрочем, критика на них и не распространялась — критика критикой, но зачем же ссориться?

Ощущение «междусобойчика» оставило становящееся традиционным на церковных «круглых столах» УЦЭПИ им.Разумкова отсутствие представителей нехристианских конфессий. То ли их не касается вопрос отношений между церковью и государством, то ли их мнением можно пренебречь ввиду их малочисленности, то ли мы окончательно и бесповоротно приняли суждение о том, что «Украина — христианская держава», а все несогласные могут выйти из класса.