Інтeрв"ю харківського свящeника о. Маринчака (/)
10/20/2008 | Георгій
На нашому форумі є його парафіяни... Навeду повністю, дужe сподобалося.
*******************
О.Виктор Маринчак: «Нам надо упорядочить мир» Огляд ЗМІ, Духовне читання
Приходом для интеллигенции называют храм Апостола Любви Иоанна Богослова многие харьковчане. Сюда, на окраину города, к своему батюшке спешат за советом актеры и журналисты, правозащитники и университетская профессура. В свое время в эту Церковь ходили философ Григорий Сковорода, диссидент Генрих Алтунян, здесь каждую годовщину смерти зажигает поминальные свечи вдова поэта Бориса Чичибабина. Кандидат филологических наук, любимец СМИ, эксперт по многим вопросам (на последнем фестивале фантастики он даже в университетской обсерватории проводил собеседование о так полюбившейся писателям-фантастам нечистой силе) о. Виктор Маринчак ответил на вопросы газеты «Без Цензуры».
Отче, что побудило Вас, успешного преподавателя университета, стать православным священником, которому суждено было провести первую службу у стен храма 19 августа 1991 года?
Я пришел в надежде, что Церковь может помочь обществу очиститься, принести свое покаяние, помочь в его нравственном самоопределении и возрастании. Надеялся на то, что активная проповедь христианства привлечет молодежь, и удастся что-то изменить в нравственном климате окружающего мира. Я мечтал быть священником, начиная с 1974 года, и время от времени это желание во мне опять возрождалось. Видимо потому, что служение Богу - мое призвание в большей степени, чем преподавание. Когда входишь достаточно глубоко в церковную жизнь, каждый нормальный мужчина оказывается перед вопросом: идти дальше или нет. Гете говорил, что для мужчины нет ничего выше, чем быть священником. Богослужение, молитва оказались чем-то таким родным, и когда я с этим познакомился вплотную, они так естественно вошли во все составы, так приложились, что я почувствовал - это мое. Духовное возрастание должно привести человека к вопросу: может ли он стать священнослужителем или монахом. Обязательно встанет такой вопрос. Я для себя ответил положительно. Поскольку тогда это все было сопряжено с массой трудностей, я решил отложить. Однажды сформулировал это так: я не знаю, как сложится моя жизнь, но умереть я хочу священником.
После того, как вы стали священником, как изменилось ваше отношение к восприятию жизни: к человеческим порокам, к страданию, к смерти?
Я слышал на исповеди о таких пороках, о которых в книжках не пишут. Пришлось видеть страшно низко падших людей, где дальше уже некуда: это могли быть преступники, развратники, извращенцы - все, что хотите. Как священник, я к этому отношусь так: если человек приносит свое покаяние, он заслуживает Божьей любви, прощения, милосердия и помилования. Именно помилования, а не оправдания! Любви и сострадания, какой бы порок этому бы ни предшествовал, а вот если человек не приносит покаяния, то порок вызывает только отвращение. Как-то на исповеди мне рассказывали пикантную историю, и я помню, как в тот момент я был потрясен своей реакцией. Меня переполняло чувство сострадания, уважения к человеку, который преодолел стыд, страх, унизил себя, как положено в христианстве, чтобы отречься от греха и избавиться от него. Иногда меня охватывало реальное чувство необыкновенной любви к кающемуся, хотя, как человек, я должен был бы испытывать омерзение до тошноты. Конечно, отношение изменилось. Наверное, священником не становится человек, который всерьез не относится к проблеме смерти и страдания, который задолго до того, как принимает сан, признает вслед за классиком, что самое осмысленное в человеческой жизни – это страдание. Человек должен глубочайшим образом в своей частной жизни осмыслить тему смерти и годами жить с переосмыслением ее с разных точек зрения.
Если брать произведения искусства: книги, фильмы, музыку, что наиболее повлияло на формирование вашего христианского мировоззрения, и вообще, как вы считаете, может ли человек прийти к Богу сугубо через культурное наследие, или путь страданий все же является неизбежной составляющей христианского опыта?
Маленькие дети приходят к Богу не через страдание, а через приобщение к христианской культуре как таковой. Они потихонечку становятся детьми, а потом и людьми Церкви. Безусловно, я пришел сначала через культуру. Потряс меня Достоевский и стихотворения из романа Пастернака «Доктор Живаго» - это были два культурных источника. До всего, конечно, была музыка. С нее у меня началось отношение к религиозному чувству. Потом была живопись: Рембрандт, Рубенс, Тициан, Ван Дейк; или, скажем, Ге с его полотном «Что есть истина?». Специалисты могут придираться, но не потрясти это не может! Затем фотографии каких-то храмов. Как может оставить равнодушным фотографии Церкви Покрова на Нерли или Пятницкая Церковь в Чернигове? Совершенное духовное явление. Оно выстраивает душу так же, как настоящая религиозная музыка.
Уже позже пришла литература. Конечно же, сцена в трактире из «Преступления и наказания», когда Мармеладов говорит: «В конце концов Христос скажет: придите и вы пьяненькие». Это такой убийственный аргумент в пользу нашего Спасителя! Потому что если я не пьяненький, то я по греховности своей ничем не лучше Мармеладова. А знать, что есть возможность услышать «придите и вы пьяненькие», может быть это и есть наша последняя надежда!
И все же в храмах мы видим больше простых и незамысловатых людей, а высокообразованные интеллектуалы, как правило, предпочитают искать иные формы духовности или способы ее сублимации. Чем, по вашему мнению, это можно объяснить, знания так сильно умножают скорбь?
Есть заблуждение ума. Умственность не понимает, что духовность – это не умственность. Вот проблема, которая стоит перед интеллектуалами. Они думают, что все исчерпывается словесными, логическими формами, и духовность заканчивается тем, что можно выразить в слове. Для интеллектуала это, по-видимому, почти аксиома. Возьмем работу актера. Он не обязательно должен быть интеллектуалом. У него совершенно другие способы осуществления своей духовной жизни. Это ученые, филологи, историки должны интересоваться философией, всем интеллектуальным достоянием культуры. Актер, как и музыкант, этого не обязан. У него совершенно иные формы духовной жизни, но она полноценней, а иногда серьезней и выше, чем, то, что может предложить интеллектуал. А взять простых бабушек и дедушек? Какая красота души иногда открывается! Только это надо увидеть. На меня в этом отношении в свое время повлиял Василий Белов с его великолепной повестью «Привычное дело». Я прочитал эту повесть о крестьянах, их муках, боли, страданиях, и понял: - все интеллигенты считают, что крестьяне - это тоже люди, а на самом деле настоящие люди – крестьяне. Это интеллигенты тоже люди.
Мне много раз приходилось приезжать в одну и ту же деревню, первый раз еще юнцом, потом когда возрастал. И понял, что там просто совершенно другая культура, со своими формами, культурой поведения, общения. Она совершенно иная, чем в городе, научном учреждении, у студентов, преподавателей. Там не такие интересы, не о том они думают, говорят, но это культура, очень хорошо упорядоченная. Для меня главное - прикосновение к душе. Энергия любви – вот это и есть самая главная духовность. Меня как-то привезли в глухое село к умирающей женщине. Она гнила заживо, и весь дом и даже двор был наполнен ее любовью. Это было такое чудо! Рядом было физически находиться невозможно, а я вот уже более десяти лет вспоминаю об этом, как об одном из главных впечатлений моей жизни. И все это не выражалось словесно. Просто эти люди на нее так смотрели, для них было каждое ее движение так дорого. Почему? Потому что они научились у нее любить. Они ее так любили и об одном только молили, чтобы продлились эти невыносимые страдания, потому что им было немыслимо без нее.
Моральным авторитетом любого общества во все времена были интеллигенция. Сегодня практически не слышен ее голос. Ее не видно на экранах телевизоров, она не формирует парадигмы общественного сознания. С чем, как вы думаете, связано то, что, интеллигенция оказалась невостребованной в постсоветских реалиях?
Наверное, она была, отчасти, искусственным образованием, которое могло жить тогда, когда для этого есть искусственно же созданные условия. Что такое была советская интеллигенция? Это служащие, работники НИИ, учителя, врачи. Все были на твердой зарплате, работали очень многие «от сих до сих». Конечно, всегда надрывались учителя и врачи, а вот инженеры из НИИ имели возможность часами чесать языками в курилках, читать толстые журналы и т.п. В таких условиях на твердой зарплате несложно быть интеллигентным по формам поведения: следить за текущей периодикой, смотреть элитную кинопродукцию, ездить в Москву на Таганку и т.д. При этом джентльменском наборе ты уже считался интеллигентом. Вот эта интеллигенция оказалась потом на базаре, ей стало не до того. Настоящей интеллигенции были такие крохи, что это просто ужас! Я недавно прочитал книгу Валерии Наводворской, могу шокировать читателей, я потрясен! До этого я видел ее только на экране. Когда же прочитал ее повествование о собственной судьбе, то понял, что это настоящий интеллигент. У нее были принципы, чем она отличалась от остальных. И она готова была за эти принципы платить: неоднократной сухой голодовкой, принудительным лечением в психушке. На ней живого места нет. У нее все кости поломаны. Сейчас она не имеет возможности ездить в Москве в городском транспорте. Ее, как человека, который выступает против всего того, что понятно и близко обывателю, просто каждый раз бьют. Такая ненависть. Вот это интеллигент.
Парадигма интеллигенции была задана у нас, скорее всего, декабристами. Есть такая прекрасная работа Лотмана «Декабрист в повседневной жизни». Она как раз показывает декабриста, каким он был в своем обыкновенном поведении. Это было мужество, которое готово было отвечать за каждое слово, люди, которых не могла заесть среда. Их сослали в Сибирь, и Сибирь стала после этого культурной провинцией, а не диким краем. Следующая волна интеллигенции была послабее. Именно разночинцы породили это выражение «среда заела». Они оказались слабаками. Интеллигенты, но на порядок ниже. Потом эти совершенно бесхребетные люди, над которыми так потешался Антон Павлович Чехов. Вот с этим материалом мы прибыли к Октябрьской революции. Все, по-настоящему относящееся к интеллигенции, было посажено на философский пароход или сослано на Соловки. А из того, что осталось, создали советскую интеллигенцию, очень специфическое явление, которое не может выдержать никаких экзаменов.
Если раньше наши соотечественники, не имея под рукой Святого Письма, знакомились с псевдоевангельским сюжетом по «Мастеру и Маргарите», то сегодня, когда Благая весть доступна всем, люди, тем не менее, пытаются прийти к христианству через черный ход. Отсюда такая популярность Дэна Брауна с его «Кодом да Винчи», ажиотаж вокруг Евангелия от Иуды. Чем, на ваш взгляд, это можно объяснить?
Что касается Дэна Брауна с «Кодом да Винчи», то это детектив, спекулирующий на известных именах или исторических явлениях, как Католическая церковь. Ничего общего дети Христа и Магдалины, которые там упоминаются, с реальностью не имеют. Ничего общего у Католической церкви, описанной в романе, с реальной тоже нет. Это пиар ход, для того, чтобы была изюминка. Хотя детектив великолепный. Все же что касается линии, где надо спасать потомков Иисуса Христа, потому что церковь на них охотится, и рассуждения на эту тему являются самым слабым местом книги.
По поводу Евангелия от Иуды вполне возможно, что это явление историческое. Это очень похоже на древний манускрипт. Я уже видел его фотографии. Ничего нового он нам не открыл. Эта версия была известна, давно обсуждалась в богословии, муссировалась в художественной словесности. Она не подрывает никаких основ. Но жареные факты, что-нибудь с изюминкой или насчет клубнички – это то, что нравится обывателю. Вот обыватель через эти пути, может быть, и приобщится к Церкви, хотя очень сомневаюсь. После Дэна Брауна желания ходить в какую-нибудь церковь не возникает. Детектив прекрасный, но объективно книжка все-таки антицерковная.
Что до «Мастера и Маргариты», то это все-таки не евангельский сюжет. Там другие герои, во всяком случае, Христа в книге нет. Есть Иешуа Га Ноцри, и не более того. Почему там нет Сына Божьего, а есть только тот странствующий чудак, проповедник, мы может задать вопрос тому, кто сочинял главы об Иерусалиме. Давайте не забывать, что роман-то написан о Понтии Пилате. И это проблема, которая должна была волновать, как Михаила Афанасьевича, так и нас: вопрос взаимодействия с властью, какого-то этического подхода, который есть или его нет. В то время, когда писался роман, власть с моралью потеряли всякую соотносительность. По контрасту Пилат все-таки совестливый человек. Он струсил, и ценности власти оказались для него выше, но он имеет совесть. Была ли совесть у Сталина и компании? Роман актуален совершенно в другом отношении. И если кто-то думал, что по нему можно знакомиться с евангельским сюжетом, то это заблуждение.
Многие выдающиеся деятели культуры, скажем В.Высоцкий, вели совсем не христианскую жизнь, и, тем не менее, оставили после себя такие произведения искусства, которые делали чище и добрее не одно поколение. Творчеством можно оправдать или искупить свои грехи?
Я считаю, что оправдать или искупить свои грехи в принципе невозможно. Они могут быть прощены Богом или нет. Нам нечем покрыть свои предыдущие грехи. Нет такого козырного туза! Творчество не есть оправдание. Оправдания нет вообще! Но аргумент для помилования, безусловно, есть. Как сказано у Ахматовой: «когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда». Творчество растет из жизненной грязи, и оно должно ее преодолевать. Возьмем классический в этом смысле кинофильм «Андрей Рублев». Он войдет в историю именно как фильм, задавший парадигму в этой проблеме – вот откуда, из какой почвы произрастает «Троица» Рублева. Сколько же нужно было духовной силы, чтобы преодолеть всю эту мерзость. И он таки преодолел, и свое собственное падение, и свои собственные грехи. Это делает всякий одухотворенный человек и Высоцкий тоже. Он помог очень многим людям стать нравственно определенней.
Отче, не могу не спросить еще об одном эпизоде из вашей жизни. Для священника украинской церкви в бело-синем Харькове выйти на Майдан вместе со своими прихожанами в дни оранжевой революции – это был гражданский поступок. Что двигало вами тогда, и какие ощущения у вас сегодня спустя полтора года после тех исторических событий, нет ли разочарования?
Тогда для меня, как гражданина, стоял вопрос: быть или не быть. Не быть в прямом смысле слова. И поэтому не пойти я не мог. Я никого не организовывал, никому из своих прихожан я не сказал - иди за мной. Как священник не считал себе вправе кому-либо говорить, но сам не пойти я не мог. И самое страшное переживание для меня было, когда я ехал на первый митинг. Боялся, что приду, а площадь будет пуста. Не за себя боялся, а за этот народ. Пришел, а площадь полна людей. После этого я решил, что все будет хорошо. Ведь все было реально, могли и танки пустить. Выхода у нас тогда не было, кроме как взяться за ручки и идти под танки. Иначе никогда бы ничего в этом мире не изменилось. Прошло полтора года. Все идет своим чередом. За революцией всегда идет контрреволюция. Это хорошо. Разбитые армии хорошо учатся. Я никогда не ожидал, что манна небесная посыплется тут же, после того как победит оранжевая революция. Поэтому разочарования у меня нет, но я знаю, что тогда появилось гражданское общество, которое сейчас в разных местах показало себя не лучшим образом, но оно остается существующим. У нас появилась реальная демократия. Если бы ее не было, победили бы на этих выборах сплошь оранжевые.
Чего больше всего сегодня не хватает нашему обществу, чтобы оно стало более зрелым, менее жестоким, более сострадательным к ближнему?
Я думаю, что обществу не хватает успешности. Для того, чтобы люди могли стать лучше у них должны быть, во-первых, средства для этого, во-вторых, время. Люди, которые работают с утра до ночи на Барабашовке, приходят и падают, не имеют возможности даже проснуться нравственно. У нас сейчас уровень эксплуатации настолько высок, что люди влачат то ли растительное, то ли животное состояние. Человеку нужен резерв времени. Не зря люди сто с лишним лет назад боролись за 8-ми часовой рабочий день. Покажите мне такого человека, который работал бы хорошо, сносно зарабатывал и имел 8-ми часовой рабочий день. Для того чтобы человек стал культурней, образованней, духовно развитее, он должен иметь возможности, хотя бы чисто временные. Сейчас же остановиться невозможно, не то, что поговорить. Человек должен остановиться, чтобы нравственно пробудиться. Он же бежит все время в туннеле. Некогда осмотреться, вдохнуть полной грудью и подумать о главном - зачем я живу?
И тогда люди станут лучше?
Люди никогда не станут лучше, они будут себя вести лучше! Это все-таки разные вещи. Человек греховен по природе, ему сладостен грех, поэтому он не может пройти мимо соблазна спокойно и поддается ему, но в упорядоченном мире человек начинает вести себя упорядоченно. Нам надо упорядочить мир!
Беседовал Владимир Чистилин
Джерело: Прес-центр Київської Патріархії.
http://www.cerkva.info/2008/10/19/xarkiv.html
*******************
О.Виктор Маринчак: «Нам надо упорядочить мир» Огляд ЗМІ, Духовне читання
Приходом для интеллигенции называют храм Апостола Любви Иоанна Богослова многие харьковчане. Сюда, на окраину города, к своему батюшке спешат за советом актеры и журналисты, правозащитники и университетская профессура. В свое время в эту Церковь ходили философ Григорий Сковорода, диссидент Генрих Алтунян, здесь каждую годовщину смерти зажигает поминальные свечи вдова поэта Бориса Чичибабина. Кандидат филологических наук, любимец СМИ, эксперт по многим вопросам (на последнем фестивале фантастики он даже в университетской обсерватории проводил собеседование о так полюбившейся писателям-фантастам нечистой силе) о. Виктор Маринчак ответил на вопросы газеты «Без Цензуры».
Отче, что побудило Вас, успешного преподавателя университета, стать православным священником, которому суждено было провести первую службу у стен храма 19 августа 1991 года?
Я пришел в надежде, что Церковь может помочь обществу очиститься, принести свое покаяние, помочь в его нравственном самоопределении и возрастании. Надеялся на то, что активная проповедь христианства привлечет молодежь, и удастся что-то изменить в нравственном климате окружающего мира. Я мечтал быть священником, начиная с 1974 года, и время от времени это желание во мне опять возрождалось. Видимо потому, что служение Богу - мое призвание в большей степени, чем преподавание. Когда входишь достаточно глубоко в церковную жизнь, каждый нормальный мужчина оказывается перед вопросом: идти дальше или нет. Гете говорил, что для мужчины нет ничего выше, чем быть священником. Богослужение, молитва оказались чем-то таким родным, и когда я с этим познакомился вплотную, они так естественно вошли во все составы, так приложились, что я почувствовал - это мое. Духовное возрастание должно привести человека к вопросу: может ли он стать священнослужителем или монахом. Обязательно встанет такой вопрос. Я для себя ответил положительно. Поскольку тогда это все было сопряжено с массой трудностей, я решил отложить. Однажды сформулировал это так: я не знаю, как сложится моя жизнь, но умереть я хочу священником.
После того, как вы стали священником, как изменилось ваше отношение к восприятию жизни: к человеческим порокам, к страданию, к смерти?
Я слышал на исповеди о таких пороках, о которых в книжках не пишут. Пришлось видеть страшно низко падших людей, где дальше уже некуда: это могли быть преступники, развратники, извращенцы - все, что хотите. Как священник, я к этому отношусь так: если человек приносит свое покаяние, он заслуживает Божьей любви, прощения, милосердия и помилования. Именно помилования, а не оправдания! Любви и сострадания, какой бы порок этому бы ни предшествовал, а вот если человек не приносит покаяния, то порок вызывает только отвращение. Как-то на исповеди мне рассказывали пикантную историю, и я помню, как в тот момент я был потрясен своей реакцией. Меня переполняло чувство сострадания, уважения к человеку, который преодолел стыд, страх, унизил себя, как положено в христианстве, чтобы отречься от греха и избавиться от него. Иногда меня охватывало реальное чувство необыкновенной любви к кающемуся, хотя, как человек, я должен был бы испытывать омерзение до тошноты. Конечно, отношение изменилось. Наверное, священником не становится человек, который всерьез не относится к проблеме смерти и страдания, который задолго до того, как принимает сан, признает вслед за классиком, что самое осмысленное в человеческой жизни – это страдание. Человек должен глубочайшим образом в своей частной жизни осмыслить тему смерти и годами жить с переосмыслением ее с разных точек зрения.
Если брать произведения искусства: книги, фильмы, музыку, что наиболее повлияло на формирование вашего христианского мировоззрения, и вообще, как вы считаете, может ли человек прийти к Богу сугубо через культурное наследие, или путь страданий все же является неизбежной составляющей христианского опыта?
Маленькие дети приходят к Богу не через страдание, а через приобщение к христианской культуре как таковой. Они потихонечку становятся детьми, а потом и людьми Церкви. Безусловно, я пришел сначала через культуру. Потряс меня Достоевский и стихотворения из романа Пастернака «Доктор Живаго» - это были два культурных источника. До всего, конечно, была музыка. С нее у меня началось отношение к религиозному чувству. Потом была живопись: Рембрандт, Рубенс, Тициан, Ван Дейк; или, скажем, Ге с его полотном «Что есть истина?». Специалисты могут придираться, но не потрясти это не может! Затем фотографии каких-то храмов. Как может оставить равнодушным фотографии Церкви Покрова на Нерли или Пятницкая Церковь в Чернигове? Совершенное духовное явление. Оно выстраивает душу так же, как настоящая религиозная музыка.
Уже позже пришла литература. Конечно же, сцена в трактире из «Преступления и наказания», когда Мармеладов говорит: «В конце концов Христос скажет: придите и вы пьяненькие». Это такой убийственный аргумент в пользу нашего Спасителя! Потому что если я не пьяненький, то я по греховности своей ничем не лучше Мармеладова. А знать, что есть возможность услышать «придите и вы пьяненькие», может быть это и есть наша последняя надежда!
И все же в храмах мы видим больше простых и незамысловатых людей, а высокообразованные интеллектуалы, как правило, предпочитают искать иные формы духовности или способы ее сублимации. Чем, по вашему мнению, это можно объяснить, знания так сильно умножают скорбь?
Есть заблуждение ума. Умственность не понимает, что духовность – это не умственность. Вот проблема, которая стоит перед интеллектуалами. Они думают, что все исчерпывается словесными, логическими формами, и духовность заканчивается тем, что можно выразить в слове. Для интеллектуала это, по-видимому, почти аксиома. Возьмем работу актера. Он не обязательно должен быть интеллектуалом. У него совершенно другие способы осуществления своей духовной жизни. Это ученые, филологи, историки должны интересоваться философией, всем интеллектуальным достоянием культуры. Актер, как и музыкант, этого не обязан. У него совершенно иные формы духовной жизни, но она полноценней, а иногда серьезней и выше, чем, то, что может предложить интеллектуал. А взять простых бабушек и дедушек? Какая красота души иногда открывается! Только это надо увидеть. На меня в этом отношении в свое время повлиял Василий Белов с его великолепной повестью «Привычное дело». Я прочитал эту повесть о крестьянах, их муках, боли, страданиях, и понял: - все интеллигенты считают, что крестьяне - это тоже люди, а на самом деле настоящие люди – крестьяне. Это интеллигенты тоже люди.
Мне много раз приходилось приезжать в одну и ту же деревню, первый раз еще юнцом, потом когда возрастал. И понял, что там просто совершенно другая культура, со своими формами, культурой поведения, общения. Она совершенно иная, чем в городе, научном учреждении, у студентов, преподавателей. Там не такие интересы, не о том они думают, говорят, но это культура, очень хорошо упорядоченная. Для меня главное - прикосновение к душе. Энергия любви – вот это и есть самая главная духовность. Меня как-то привезли в глухое село к умирающей женщине. Она гнила заживо, и весь дом и даже двор был наполнен ее любовью. Это было такое чудо! Рядом было физически находиться невозможно, а я вот уже более десяти лет вспоминаю об этом, как об одном из главных впечатлений моей жизни. И все это не выражалось словесно. Просто эти люди на нее так смотрели, для них было каждое ее движение так дорого. Почему? Потому что они научились у нее любить. Они ее так любили и об одном только молили, чтобы продлились эти невыносимые страдания, потому что им было немыслимо без нее.
Моральным авторитетом любого общества во все времена были интеллигенция. Сегодня практически не слышен ее голос. Ее не видно на экранах телевизоров, она не формирует парадигмы общественного сознания. С чем, как вы думаете, связано то, что, интеллигенция оказалась невостребованной в постсоветских реалиях?
Наверное, она была, отчасти, искусственным образованием, которое могло жить тогда, когда для этого есть искусственно же созданные условия. Что такое была советская интеллигенция? Это служащие, работники НИИ, учителя, врачи. Все были на твердой зарплате, работали очень многие «от сих до сих». Конечно, всегда надрывались учителя и врачи, а вот инженеры из НИИ имели возможность часами чесать языками в курилках, читать толстые журналы и т.п. В таких условиях на твердой зарплате несложно быть интеллигентным по формам поведения: следить за текущей периодикой, смотреть элитную кинопродукцию, ездить в Москву на Таганку и т.д. При этом джентльменском наборе ты уже считался интеллигентом. Вот эта интеллигенция оказалась потом на базаре, ей стало не до того. Настоящей интеллигенции были такие крохи, что это просто ужас! Я недавно прочитал книгу Валерии Наводворской, могу шокировать читателей, я потрясен! До этого я видел ее только на экране. Когда же прочитал ее повествование о собственной судьбе, то понял, что это настоящий интеллигент. У нее были принципы, чем она отличалась от остальных. И она готова была за эти принципы платить: неоднократной сухой голодовкой, принудительным лечением в психушке. На ней живого места нет. У нее все кости поломаны. Сейчас она не имеет возможности ездить в Москве в городском транспорте. Ее, как человека, который выступает против всего того, что понятно и близко обывателю, просто каждый раз бьют. Такая ненависть. Вот это интеллигент.
Парадигма интеллигенции была задана у нас, скорее всего, декабристами. Есть такая прекрасная работа Лотмана «Декабрист в повседневной жизни». Она как раз показывает декабриста, каким он был в своем обыкновенном поведении. Это было мужество, которое готово было отвечать за каждое слово, люди, которых не могла заесть среда. Их сослали в Сибирь, и Сибирь стала после этого культурной провинцией, а не диким краем. Следующая волна интеллигенции была послабее. Именно разночинцы породили это выражение «среда заела». Они оказались слабаками. Интеллигенты, но на порядок ниже. Потом эти совершенно бесхребетные люди, над которыми так потешался Антон Павлович Чехов. Вот с этим материалом мы прибыли к Октябрьской революции. Все, по-настоящему относящееся к интеллигенции, было посажено на философский пароход или сослано на Соловки. А из того, что осталось, создали советскую интеллигенцию, очень специфическое явление, которое не может выдержать никаких экзаменов.
Если раньше наши соотечественники, не имея под рукой Святого Письма, знакомились с псевдоевангельским сюжетом по «Мастеру и Маргарите», то сегодня, когда Благая весть доступна всем, люди, тем не менее, пытаются прийти к христианству через черный ход. Отсюда такая популярность Дэна Брауна с его «Кодом да Винчи», ажиотаж вокруг Евангелия от Иуды. Чем, на ваш взгляд, это можно объяснить?
Что касается Дэна Брауна с «Кодом да Винчи», то это детектив, спекулирующий на известных именах или исторических явлениях, как Католическая церковь. Ничего общего дети Христа и Магдалины, которые там упоминаются, с реальностью не имеют. Ничего общего у Католической церкви, описанной в романе, с реальной тоже нет. Это пиар ход, для того, чтобы была изюминка. Хотя детектив великолепный. Все же что касается линии, где надо спасать потомков Иисуса Христа, потому что церковь на них охотится, и рассуждения на эту тему являются самым слабым местом книги.
По поводу Евангелия от Иуды вполне возможно, что это явление историческое. Это очень похоже на древний манускрипт. Я уже видел его фотографии. Ничего нового он нам не открыл. Эта версия была известна, давно обсуждалась в богословии, муссировалась в художественной словесности. Она не подрывает никаких основ. Но жареные факты, что-нибудь с изюминкой или насчет клубнички – это то, что нравится обывателю. Вот обыватель через эти пути, может быть, и приобщится к Церкви, хотя очень сомневаюсь. После Дэна Брауна желания ходить в какую-нибудь церковь не возникает. Детектив прекрасный, но объективно книжка все-таки антицерковная.
Что до «Мастера и Маргариты», то это все-таки не евангельский сюжет. Там другие герои, во всяком случае, Христа в книге нет. Есть Иешуа Га Ноцри, и не более того. Почему там нет Сына Божьего, а есть только тот странствующий чудак, проповедник, мы может задать вопрос тому, кто сочинял главы об Иерусалиме. Давайте не забывать, что роман-то написан о Понтии Пилате. И это проблема, которая должна была волновать, как Михаила Афанасьевича, так и нас: вопрос взаимодействия с властью, какого-то этического подхода, который есть или его нет. В то время, когда писался роман, власть с моралью потеряли всякую соотносительность. По контрасту Пилат все-таки совестливый человек. Он струсил, и ценности власти оказались для него выше, но он имеет совесть. Была ли совесть у Сталина и компании? Роман актуален совершенно в другом отношении. И если кто-то думал, что по нему можно знакомиться с евангельским сюжетом, то это заблуждение.
Многие выдающиеся деятели культуры, скажем В.Высоцкий, вели совсем не христианскую жизнь, и, тем не менее, оставили после себя такие произведения искусства, которые делали чище и добрее не одно поколение. Творчеством можно оправдать или искупить свои грехи?
Я считаю, что оправдать или искупить свои грехи в принципе невозможно. Они могут быть прощены Богом или нет. Нам нечем покрыть свои предыдущие грехи. Нет такого козырного туза! Творчество не есть оправдание. Оправдания нет вообще! Но аргумент для помилования, безусловно, есть. Как сказано у Ахматовой: «когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда». Творчество растет из жизненной грязи, и оно должно ее преодолевать. Возьмем классический в этом смысле кинофильм «Андрей Рублев». Он войдет в историю именно как фильм, задавший парадигму в этой проблеме – вот откуда, из какой почвы произрастает «Троица» Рублева. Сколько же нужно было духовной силы, чтобы преодолеть всю эту мерзость. И он таки преодолел, и свое собственное падение, и свои собственные грехи. Это делает всякий одухотворенный человек и Высоцкий тоже. Он помог очень многим людям стать нравственно определенней.
Отче, не могу не спросить еще об одном эпизоде из вашей жизни. Для священника украинской церкви в бело-синем Харькове выйти на Майдан вместе со своими прихожанами в дни оранжевой революции – это был гражданский поступок. Что двигало вами тогда, и какие ощущения у вас сегодня спустя полтора года после тех исторических событий, нет ли разочарования?
Тогда для меня, как гражданина, стоял вопрос: быть или не быть. Не быть в прямом смысле слова. И поэтому не пойти я не мог. Я никого не организовывал, никому из своих прихожан я не сказал - иди за мной. Как священник не считал себе вправе кому-либо говорить, но сам не пойти я не мог. И самое страшное переживание для меня было, когда я ехал на первый митинг. Боялся, что приду, а площадь будет пуста. Не за себя боялся, а за этот народ. Пришел, а площадь полна людей. После этого я решил, что все будет хорошо. Ведь все было реально, могли и танки пустить. Выхода у нас тогда не было, кроме как взяться за ручки и идти под танки. Иначе никогда бы ничего в этом мире не изменилось. Прошло полтора года. Все идет своим чередом. За революцией всегда идет контрреволюция. Это хорошо. Разбитые армии хорошо учатся. Я никогда не ожидал, что манна небесная посыплется тут же, после того как победит оранжевая революция. Поэтому разочарования у меня нет, но я знаю, что тогда появилось гражданское общество, которое сейчас в разных местах показало себя не лучшим образом, но оно остается существующим. У нас появилась реальная демократия. Если бы ее не было, победили бы на этих выборах сплошь оранжевые.
Чего больше всего сегодня не хватает нашему обществу, чтобы оно стало более зрелым, менее жестоким, более сострадательным к ближнему?
Я думаю, что обществу не хватает успешности. Для того, чтобы люди могли стать лучше у них должны быть, во-первых, средства для этого, во-вторых, время. Люди, которые работают с утра до ночи на Барабашовке, приходят и падают, не имеют возможности даже проснуться нравственно. У нас сейчас уровень эксплуатации настолько высок, что люди влачат то ли растительное, то ли животное состояние. Человеку нужен резерв времени. Не зря люди сто с лишним лет назад боролись за 8-ми часовой рабочий день. Покажите мне такого человека, который работал бы хорошо, сносно зарабатывал и имел 8-ми часовой рабочий день. Для того чтобы человек стал культурней, образованней, духовно развитее, он должен иметь возможности, хотя бы чисто временные. Сейчас же остановиться невозможно, не то, что поговорить. Человек должен остановиться, чтобы нравственно пробудиться. Он же бежит все время в туннеле. Некогда осмотреться, вдохнуть полной грудью и подумать о главном - зачем я живу?
И тогда люди станут лучше?
Люди никогда не станут лучше, они будут себя вести лучше! Это все-таки разные вещи. Человек греховен по природе, ему сладостен грех, поэтому он не может пройти мимо соблазна спокойно и поддается ему, но в упорядоченном мире человек начинает вести себя упорядоченно. Нам надо упорядочить мир!
Беседовал Владимир Чистилин
Джерело: Прес-центр Київської Патріархії.
http://www.cerkva.info/2008/10/19/xarkiv.html