“Мы вернемся в Донбасс”

Украина готовит кадры и практики для возвращения в Донецк и Луганск. В армию набирают офицеров с опытом работы в структурах военно-гражданского сотрудничества, готовят гражданских специалистов-миротворцев для работы на территориях нынешних самопровозглашенных республик сразу после входа туда украинской армии, идут профессиональные дискуссии экспертов о тактике по отношению к гражданам Украины, которые сейчас работают в гражданских структурах так называемых “ЛНР” и “ДНР.”

В Мариуполе, в здании ДК “Молодежный” на втором этаже, разместилась первая в Украине региональная группа “цимиков”. “Цимиками” (Civil-Military Cooperation) в Донбассе зовут офицеров службы военно-гражданского сотрудничества. Появились они при командующих секторами в начале 2015 года, потом, как пилотный проект, группа военно-гражданского сотрудничества была запущена в Мариуполе. Сейчас “цимики” уже на постоянной основе работают в Мариуполе, Северодонецке и Краматорске, последний шаг в развитии службы – появление в последние месяцы штатных “цимиков” в каждой армейской бригаде. Региональные группы тоже серьезно разрослись. В Секторе “М”, например, группы военно-гражданского сотрудничества на постоянной основе работают не только в Мариуполе, но уже и в Волновахе и Марьинке.

– У нас на курсы в Киеве теперь приезжают учиться американцы, и многие наши учебные задачи их ставят в тупик. Они же на своей территории никогда не воевали… – объясняет разницу между украинской и натовской концепциями подполковник Александр Рудык, начальник группы ЦВС ОТУ “Мариуполь” (от украинской аббревиатуры “гражданского-военного сотрудничества”, ЦВС и “Оперативной тактической группировки”, ОТУ) .

“Цимики” стоят между армией и населением, улаживают конфликты с пропуском местных через полевые блокпосты на дачи к линии фронта, организовывают разминирование полей и дорог, проверяют состав бригад рыбаков и разрешают артелям выходить на лов рыбы в прифронтовых селах Приазовья. Еще они предупреждают возмущения местных, умеют работать в зоне публичных конфликтов, мирят гражданских, перессорившихся из-за дележа гуманитарной помощи.

– Очень сложно решать проблемы всех и быть в шкуре и военного, и гражданского, – говорит недавно назначенный штатный офицер-“цимик” 59-й бригады ВСУ подполковник Александр Шипилов. – Но на курсах в Киеве нам однозначно поясняли: “Война продлится неизвестно сколько, а акцент на налаживание мирной жизни и способствование развитию любой экономической активности в полосе ответственности армии будет сохраняться всегда!”

До курсов подполковник Шипилов с 2014 года был заместителем командира батальона “Донбасс” Национальной гвардии Украины, а теперь подписал контракт с Вооруженными силами Украины. В “Донбасс” он пришел добровольцем, имея за плечами два высших образования и службу в армии. Родом он из Луганской области. По его послужному списку можно судить, каких людей подбирают в штат службы военно-гражданского сотрудничества. Потому что остальные офицеры ВСУ, служащие в качестве “цимиков”, – внештатные.

В НАТО концепция службы сформулирована в 1997 году, на основании опыта армии США, которая центры Civil-Military Cooperation разворачивала везде, где воевала, начиная с северного Ирака в 1991-м. Американцы и европейцы готовят офицеров службы военно-гражданского сотрудничества для решения проблем местного населения на временно подконтрольных их войскам чужих территориях. Соответственно, западные офицеры не могут не знать на элементарном уровне местных языков, обычаев, истории, их подготовка и служба может длиться годами.

Украинский добровольческий батальон “Донбасс”, 2015 год, Киев

Украинцы воюют на своей земле, и их офицеров военно-гражданского сотрудничества сейчас готовят из воевавших на востоке страны специалистов. Сначала на двухнедельных курсах и полигонах. Потом они отправляются на ротацию в какую-либо из служб “цимиков”, как правило, на срок в четыре месяца. И… возвращаются в свои части. Таким образом, ВСУ уже три года насыщаются офицерами, которые прошли обкатку на “той стороне”, то есть на стороне гражданского населения. Офицерами, умеющими налаживать коммуникации с местными, проводить плановую работу с детьми в школах и вузах, получившими навыки работы в гуще толпы во время несанкционированных митингов.

В мариупольской группе военно-гражданского сотрудничества есть и боевые офицеры, и сотрудники финансовой службы ВСУ, есть женщина-офицер, которая проходит третью ротацию в качестве “цимика”, но все остальные работали в службе первую ротацию.

Как стать миротворцем

Предложение отобраться на учебу в миротворческую школу пришло на почту в рассылке одной из переселенческих организаций Донбасса и обращало на себя внимание тем, что приоритет при отборе “социальных посредников” дается кандидатам из числа переселенцев из Донецка и Луганска, которые готовы туда вернуться при возвращении в эти города украинской власти.

Корреспондент Радио Свобода провел в Харькове одну из сессий в “Украинской миротворческой школе”, которая собственно и готовит “социальных посредников” и уже формирует из них сеть в первую очередь в подконтрольных Украине районах Луганской и Донецкой областей, которые летом 2014 года какое-то время контролировались самопровозглашенными республиками. Приоритет при отборе на учебу у “переселенцев, готовых вернуться обратно”, конкурс пять человек на место, идет третий набор в школу, срок обучения полгода. Финансирует школу Агентство США по международному развитию (USAID), а начиналось все в 2014 году на деньги, выделенные посольством Великобритании.

Больше половины учащихся третьего набора – выходцы из Донецкой и Луганской областей, была группа людей из граничащей с Крымом Херсонской области, а также из Харькова и Запорожья. Единственный человек с Западной Украины оказался жителем Тернополя, он воевал в составе одного из подразделений Национальной гвардии Украины и после службы осел в Лисичанске Луганской области.

Система отбора очень прагматична: приветствуются активисты общественных организаций, действующие психологи, работники социальных служб. Журналист среди “учащихся” был один, учился также и один патрульный полицейский из нового набора полиции. Практически все госслужащие говорили, что их отпустили на учебу с работы в официальные командировки.

– Если на учебу приедет чиновник “ДНР”, который будет публично декларировать приверженность миротворческому процессу, мы его тоже пригласим. Это хорошая практика для всех, – говорит Наталья Зубар, отвечавшая в УМШ за отбор.

По словам руководителя миротворческой школы Игоря Семиволоса, учащихся из Крыма после учебы (2-й набор УМШ) впоследствии вычислили и вызывали на допросы в ФСБ России.

Игорь Семиволос – один из наиболее известных преподавателей школы. В конце 1990-х он окончил Институт стран Азии и Африки МГУ, специализировался на иврите, возглавляет в Киеве Центр ближневосточных исследований, кроме Израиля и Палестины много работал на российском Кавказе и в украинском Крыму.

Игорь Семиволос

По миротворческим миссиям во время конфликтов русских и татар в Крыму известен и другой лектор школы, тоже сотрудник Центра ближневосточных исследований Сергей Данилов. На первой сессии также преподавали россиянин Андрей Каменщиков и поляк Збигнев Буяк. Каменщиков работает в миротворческих миссиях с абхазской войны, Буяк – один из основателей польской “Солидарности” в 1980-х годах, занимал посты в правительстве Польши, одно время возглавлял таможню.

– Мы являемся частью международной сети по предотвращению вооруженных конфликтов GPPAC (Global partnership for prevention arm conflicts), – поясняет Игорь Семиволос. – В рамках этой сети у нас есть представители России, Белоруссии, Молдовы, Латвии и Болгарии. Идет активный обмен мнениями. Мы практикуем такой вид работы, как специальные миссии, куда включаются граждане разных стран. Благодаря этому у нас есть возможность работать на любой территории. В Донецк в апреле 2014-го выезжала как раз миссия GPPAC.

– Говорят, что миротворческая школа – это проект подготовки людей для реинтеграции Донбасса.

– Когда это все начиналось в июне 2014 года, в начале вооруженного конфликта, мы рассчитывали, что конфликт будет коротким, украинская армия вернет территории и на этих территориях нужно будет работать с людьми, работать с группами интересов и с последствиями вооруженного конфликта уже ближайшей осенью. До этого в апреле 2014 года группа наших миротворцев выезжала на неделю в Донецк и встречалась с различными группами конфликта. Я тогда фактически познакомился с большей частью украинских активистов, с пророссийскими активистами, с деятелями “Донецкой республики”. Хотя последние встречались только с обладателями русских паспортов. В нашей команде были несколько таких русских, и только они работали с ними. Один из них, Андрей Каменщиков, лектор нашей школы. У него кроме американского есть и русский паспорт.

Мы провели там достаточно плодотворную неделю, провели много встреч, консультаций, и появилось ощущение, что большая часть этого конфликта была вызвана психологическими ожиданиями, повышением непредсказуемости ситуации, неуверенностью. Люди привыкли жить в условиях режима Януковича, и когда это все развалилось буквально за несколько дней, для них это было шоком. Это ощущение наступившей небезопасности вызывало, питало и повышало вот эту конфликтность. И тогда можно еще было разговаривать. Второй вопрос, что когда началось вооруженное вторжение, говорить тоже было, наверное, можно, но когда перед тобой люди с оружием…

В любом случае мы планировали к августу-сентябрю 2014 года возвращение в Донбасс в качестве миротворцев с первыми подготовленными к этому людьми. Этого не случилось, но тем не менее целый ряд территорий, которые были освобождены к тому времени, тоже нуждался в поддержке и, главное, формировании целой сети активистов, которые ощущают и понимают конфликт и знают, что с ним делать. Тогда мы немного сместили акценты и начали работать с освобожденными территориями и местными активистами, которые к тому моменту уже проявились.

Тот проект был большой. Помимо обучения мы давали этим людям небольшие гранты, и они сразу же вовлекались в работу. Мы также работали с Приазовьем, Херсонской областью как границей с Крымом и Донецкой и Луганской областью.

Возникла кооперация всех со всеми, и где-то к марту 2015 года стало понятно, что проект суперуспешный. Он был первым, который пришел в эти регионы после войны и сказал: “Ребята, нам придется жить в условиях конфликта очень долго. Нам нужно научиться жить в условиях конфликта и быть эффективными!” Вот с этим посланием мы и пришли в Донбасс.

– В приглашении на третий набор школы говорится, что приоритет при отборе предоставляется переселенцам, которые готовы возвращаться в Донецк и Луганск. Таким образом Украина начинает готовить людей для возвращения?

– Можно и так сказать. Все будет зависеть от конкретных людей, от их готовности вернуться туда. Но, прежде чем вернуться, мы должны научиться работать с конфликтами здесь. Мы должны прийти туда подготовленными к достаточно сложным ситуациям. Естественно понимая, что процесс реинтеграции населения на оккупированных территориях будет очень сложным. К моменту возвращения мы должны дать нашим социальным посредникам такие навыки работы с населением, чтобы возникало доверие, налаживались коммуникации и чтобы люди рано или поздно начинали “оттаивать” и организовываться.

Украинский военный помогает жителю Авдеевки, январь 2017

– Я слышал, что вы совместно с армией проводили большие ситуативные игры, где моделировалась ситуация при входе ВСУ в Луганск…

– Да, были очень интересные игры. Предварительная по Луганску прошла в Северодонецке, и она нас потрясла. Игра шла два дня. Условия были простыми: украинская армия возвращается в Луганск, вместе с социальными посредниками. Армия говорит: “Начинайте работу с местным населением! Как вы это будете делать?”

Знаете, сначала была истерика! Это было похоже на моделирование судов Линча. Эмоции у наших социальных посредников, людей, которые оставили там квартиры, бизнес, вынуждены были бежать, чтобы не погибнуть, зашкаливали. Мы дали возможность всем выговориться, ощутить горечь и свое чувство мести. Но потом это прошло, это не может длиться долго – перед тобой стоят задачи, ты должен решать вопросы.

И тогда возникает очень интересная вещь: участники игры начали анализировать, с кем придется работать. Анализ касался влиятельных групп до войны, как они вели себя в условиях оккупации и насколько мы готовы с этими группами работать дальше. Процесс обсуждения долгий, но в конечном итоге мы вышли на то, что бизнес как работал, так и работает, и с этим бизнесом все равно придется работать в дальнейшем, и это важно. Часть гражданских политически не ангажированных общественных организаций, которые занимались вопросами социальной поддержки населения, тоже остались, и с ними тоже можно работать. Большая часть чиновников, которая обеспечивала функционирование города, тоже никуда не денется.

И когда мы начали плотно прорабатывать персональную информацию по всем этим людям, то стало понятно, что с ними не только можно, но и желательно работать. И часть наших луганчан, которые на начальном этапе кричали: “Мы никогда не вернемся в Луганск!”, изменили свою точку зрения. Они начали говорить: “Теперь я знаю, что я буду делать и зачем я вернусь в Луганск”. Появилось понимание, что нужно восстанавливать город и его социальное пространство.

– Когда, по вашему мнению, эти луганчане и дончане смогут применить свои навыки дома?

– Мы рассчитываем, что непосредственно наши выпускники смогут активно участвовать в урегулировании, и непосредственно войдут на те территории скорее в 2019 году, чем в 2018-м. Мы рассчитываем, что к этому времени в международном сообществе произойдут изменения, которые приведут к тому, что мы сможем там работать. Мы не знаем, какой формат приобретут эти территории, это зависит от раскладов, скорее всего, наше возвращение туда тоже будет “гибридным”, но в том, что мы вернемся, сомнений нет. Второй для нас очень важной точкой являются 2024–2025 годы – это возвращение Крыма. И мы считаем, что это будет гораздо более сложная работа, чем в Донбассе.

– Почему именно эти сроки?

– Социальная активность в России с 2020-го начнет выходить из-под контроля, и политический класс России будет сбрасывать балласты. И первым балластом будет Донбасс. Потому что Донбасс как раз и будет расшатывать политическую ситуацию, формируя и отправляя в метрополию группы людей, готовых к войне практически и психологически. Единственное, для россиян важно сформулировать поражение как победу. И я думаю, они во многом сейчас будут заняты именно этой задачей.

Что касается Крыма, то социальная и политическая активность в России будет возрастать. К 2024 году, к моменту нового электорального цикла вследствие естественного старения российского политического класса эта страна придет к серьезному кризису. Этот общественно-политический кризис во многом даст нам шанс вернуть Крым.

– Гибридное возвращение – это возвращение через ввод миротворческого контингента ООН? Вы в него верите?

– Торг уже начался, и важно, чтобы американцы не вышли на наши красные линии. Все понимают ведь, к чему это приведет. Сам переход на миротворческие операции на условиях нахождения миротворцев на линии границы и внутри неконтролируемых Украиной территорий будет означать крах политической системы этих республик. Мы знаем, что это произойдет автоматически, очень быстро. Это будет короткий период, когда там можно и нужно будет работать.

К этому времени нам нужно иметь достаточное количество подготовленных людей, которые зайдут и начнут работать с разными заранее конкретно определенными группами влияния. В первую очередь надо обеспечить функционирование хозяйства. И главное условие – не допустить вульгарного представления об украинизации этих территорий. Мы будем заходить под принципами безопасности, обеспечения какого-то уровня стабильности и того, что называется справедливости. Тут важны обкатанные в Чили, Южной Африке “комиссии правды”. Это механизм, который позволяет людям хотя бы частично утолить потребность в справедливости. Хотя бы публичной. Люди должны иметь возможность проговорить случившееся. Для оккупированных территорий это важный процесс психотерапии, люди должны научиться говорить, – считает преподаватель школы Игорь Семиволос.

“Комиссии правды”

Из неправительственных украинских инициатив наиболее известно движение “Деоккупация. Возвращение. Образование”. Основали его преподаватели Донецкого национального университета, и со временем в него включились группы волонтеров, которые работают над проектами в разных сферах – от безопасности до гуманитарной. Движение также работает с людьми на неподконтрольных территориях.

– Мы стараемся, чтобы люди на оккупированных территориях становились нашими медиаторами, которые по возвращении будут сглаживать конфликты, – поясняет один из лидеров движения профессор Елена Стяжкина. – Мы работаем над проектным проектированием, нарабатывая опыт деоккупации с учетом уже состоявшихся проб и ошибок. Ведь все эти годы Украина уже работает с людьми в Славянске, Краматорске, Авдеевке, Северодонецке и Лисичанске, которые были под оккупацией.

В части разработки дорожной карты известно как минимум об одном непубличном мероприятии движения под эгидой министерства образования Украины. Речь идет о совещании ректоров вузов Донецкой и Луганской области, эвакуированных на подконтрольные Украине территории. На этом совещании должны были выработать рекомендации для правительства по практическим шагам в высшем образовании после возвращения на неконтролируемые в данный момент территории Донбасса.

Как стало известно Радио Свобода от источников в группе, после жесткой дискуссии ректоры в итоге попросили правительство ограничиться относительно мягкими мерами по отношению к преподавателям, которые не выехали из Донецка, Луганска, Горловки, Макеевки и Алчевска и продолжают работать в вузах самопровозглашенных республик. Рекомендация была одна – трехлетний запрет занимать административные должности для всех “коллаборантов”. При этом тот факт, что все гражданские чиновники “ЛНР” и “ДНР” попадут под широкую амнистию, все воспринимают как данность.

– Мы просмотрели огромный массив материалов, как проходил весь комплекс урегулирования в послевоенной Европе, – поясняет Елена Стяжкина. – Потом мы изучили опыт “свежих” конфликтов в Мали, Сан-Сальвадоре, Колумбии, Конго, Перу, Аргентине, все урегулирования этих конфликтов шли при посредничестве ООН, и по ним материала очень много. Все процессы в этих странах имели три задачи: криминальное преследование, амнистия с поиском правды и материальное возмещение жертвам. И все они завершались переаттестацией государственных служб от милиции до учителей, банковских служащих и чиновников. В разных странах по-разному шло – от отдельных уязвимых групп до полной переаттестации, но везде она была.

Миротворцы ООН в Конго, 2015 год

​– Существует ли успешный опыт, который можно было бы взять в качестве пошаговой матрицы и реализовать его на Украине?

– Такого опыта не существует в принципе, потому что все относительно успешные опыты примирения всегда выходили за рамки, предложенные ООН. Например, “комиссии правды” дали эффект в ЮАР, но не сработали в такой же мере в Нидерландах и Перу – там эти комиссии больше работали на сбор доказательств для дальнейшего криминального преследования. В “комиссиях правды” в Мали засели условные местные “захарченки” и “плотницкие”, и это не вызывало никакого уважения в обществе, их разогнали. Так что не существует успешных матриц, они все скорее были неуспешными, но при определенных условиях они все тем не менее сработали!

– И все же что для урегулирования конфликта важнее всего?

– Есть три важных условия для успешного урегулирования – общая установка на примирение, длительность во времени и, важнейшее, энергия общего проекта будущего. Это строительство дорог, обеззараживание водопоев, учеба детей дома и за границей, это тоже общие для всех проекты. В тех странах, где все три условия сошлись, процесс урегулирования проходил сложно, но состоялся. В тех странах, где понятие общего будущего не существует, где нет “государства”, примиренческие практики не сработали – в Конго и Колумбии, например. Там есть кланы, а не государство, и они не нацелены на примирение. В Украине государство есть, и у нас все будет в итоге хорошо, – убеждена Елена Стяжкина.