Донбасские «республики» начали свою полемику с истории о некой особости, которая присуща в большей степени Донецкой, а потом уже Луганской области. Свои доводы лидеры ДНР/ЛНР разных периодов выстаивали, основываясь на разных исторических фактах и личностях, часто даже противоположных нарративах. Параллельно, оказывается, что эти самые лидеры помимо дел «государственных» занимаются литературой, начиная от Стрелкова, который помимо книг о войне пишет детскую фантастику, заканчивая недавно убитым Мозговым, который вел страничку на сайте стихи.ру и исполнял песни про «рідну донечку».
В то же время, российское издание «Завтра» опубликовало интервью с очередным лидером ДНР – Андреем Пургиным под названием «Мы – донецкие», которое пытается оправдать «строительство республик». В интервью Пургин говорит об особой донецкой идентичности и особом мессианстве. Пургин заявляет, что именно это позволило им держать удар перед украинской армией. В свою очередь дончанка, кандидат филологических наук Елена ТАРАНЕНКО, отмечает разницу между «донецкими» и «дончанами». Елена Валерьевна, как и многие, стала жертвой так называемой «донецкой идентичности» (со слов Пургина) и вынуждена была покинуть родной город. Теперь она возглавляет кафедру журналистики Донецкого национального университета в Виннице. «Донбасские студии» решили обсудить с Еленой Валерьевной границу, где заканчивается миф, и что же все-таки сегодня происходит в Донецке.
Катерина Яковленко: В 2005 году вы написали статью «Донецк – город не первый, но и не второй…», которая была опубликована в журнале «Дикое поле», о мифологии Донецка. Но в одном этом только предложении уже два мифа: «Дикое поле» и «Город – не первый, но и не второй». Какой же город Донецк сейчас?
Елена Тараненко: Боюсь, что из-за искусственной, раздутой и гипертрофированной мифологичности второго (Донецк – город не первый, но и не второй) буквально осуществится, реализуется не как миф, а как реальность первое – Донецк может снова вернуться к состоянию дикого поля, опасной пустыни, территории анархической вольницы – свободы от всего: от цивилизации, от правил и законов, от благополучия и норм жизни. Поясню. Долгие годы, даже десятилетия, донецкая мифология культивировала миф особости, донецкой специфичности, регионального патриотизма и особой донецкой гордости собой. Этот миф стал заменой прежнего – трудового Донбасса, шахтерской гордости, города металлургов и шахтеров, края черного золота и т.п. Реальность дотационной угольной отрасли, промышленно умирающего региона не подходит как база для мифологизации. Миф требует прецедентности и исключительности – космогонической или эсхатологической – начало начал или конец всего – неважно, главное, чтобы самый-самый, грандиозный и неповторимый… И Донецк, на мой взгляд, слишком увлекся этой идеей собственной исключительности. В последние 20 лет было именно так: пусть мы будем самым криминальным регионом, самым загазованным и экологически не приспособленным для жизни городом, самым «живущим по понятиям», городом самых красивых девушек и самых дорогих футболистов – главное, чтобы «самым». Искусственность такого мифа не могла долго существовать, не обнаружив своей ущербности. Сегодня мы пожинаем плоды именно этого искривления.
К.Я.: В таком случае, где грань между мифом и не мифом?
Е.Т.: В целом, миф создается человеком буквально «вокруг себя» – как защищающий круг психологического комфорта. А комфортен только мир моего соучастия, тот, который мне знаком, понятен, в котором я всему знаю объяснение и знаю, как себя в нем вести, как участвовать. Разумеется, это знание иллюзорно, но оно меня оберегает.
Так чувствует древний человек, то же переживает житель молодых городов в эпоху ранней индустриализации – бывший сельский житель, оторвавшийся от родных корней. Предпосылки формирования такого «нового мифа», по мнению ученых – рост концентрации промышленности, исход из деревень, перенаселенность городов, пролетаризация населения – как видите, полностью характеризуют Юзовку – Сталино – Донецк. Стоит ли удивляться распространенности здесь мифологических убеждений?
Человек в новом мифе воссоздает уже знакомый ему порядок мира с новым прецедентом – сакральной точкой отсчета начала начал (как правило, момент революции, переворота, смены), системой божеств и ритуалами нового поклонения, максимально гиперболизирует предмет своего поклонения, поскольку это существенно повышает статус рядового участника мифологического коллектива. Он теперь не одинок, приобщен к сакральному смыслу (равнодушно относясь к тому, добро это или зло, свет или тьма, сакральное должно быть грандиозно, велико, непосягаемо профанным разумом и пугающе), а главное – снята психологически конфликтная проблема личного выбора. Коллективность, соучастность, приобщенность – отменяют личную ответственность и дают заранее готовые механизмы действия, принятия решения.
Мне кажется очень точной мысль Ролана Барта о том, что «миф представляет собой такое слово, в оправдание которого приведены слишком сильные доводы».
К.Я.: На сегодня удивительным образом в одном пространстве (я говорю о Донецке) могут фигурировать Ленин, Романовы и православные казаки. При этом в идеологическом плане противоречия никому не мешают. Это тоже характеризует миф?
Е.Т.: Да, конечно, это еще один плюс мифа – стройная мифологическая система не требует и даже не допускает верификации, сомнений в своей истинности. Создается непротиворечивая модель мира, в которой человеку удобно существовать, которая открыта его соучастию, в которой все знакомо и понятно. А в случае ее умелой смоделированности средствами массовой коммуникации, она уже не требует проверок извне, она абсолютно достоверна для того, кто в ней существует и фанатично ей предан. Так создаются хорошо знакомые нам сегодня ситуации, когда человек смотрит и не видит, верит тому, как ему велят понимать, а не собственным глазам и собственному разуму. Например, многие дончане узнают новости родного города не из личных источников информации, вполне доступных им, а от российского телевидения, не видя в этом элементарного противоречия.
Вообще анализ, логические рациональные процедуры противопоказаны мифу. Тут действует только принцип слепой веры. «Верую, ибо абсурдно» подходит мифу, но может быть и перефразировано в «Верую, ибо понятно мне, соответствует сложившейся у меня картине».
Правда, за предложенную мифом массовую комфортность, психологическое удобство человеку приходится платить: виртуальная реальность претендует на то, чтобы быть «более настоящей», чем действительная жизнь, заменить собой реальность, вытеснить ее, заставить человека действовать автоматически, не рассуждая и не думая. Лозунги типа «Мы – дети героев трудового Донбасса», «Донбасс никто не ставил на колени…», «Не за такой Донбасс воевали наши деды», «Мы – гордость Донбасса», «Влюбись в свой город!», «Болей за «Шахтер»!», «Донецк – это уголь, Донецк – это сталь, Донецк – это люди, смотрящие вдаль!» становятся не просто символами и предметами культа, но и элементами нашей повседневной жизни, агрессивно и незаметно проникая в нее, стремясь побудить нас непосредственно к действию.
В древнейшие времена такие функции выполняет мифологический род со своими табу, жертвоприношениями, ритуалами, теперь на смену им приходят ритуалы новой, городской, массовой эпохи, но смысл остается очень похожим – мы создаем мифы, чтобы защититься от непонятного нам мира, чтобы не остаться в одиночестве, чтобы передоверить большую часть собственного жизненного опыта уже сформулированным истинам (например, лозунгам, которые кто-то за нас выкрикивает на митингах), переложить ответственность выбора на плечи коллектива. И упорно не желаем видеть противоречия, вообще не желаем видеть, верить глазам своим, ну и, соответственно, размышлять, сопоставлять и анализировать.
К.Я.: Складывается такое ощущение, что Донецк самый мифологизированный город (после Киева). Откуда и когда появилось такое внимание к городу?
Е.Т.: На мой взгляд, это не совсем верно. В Украине большое количество городов, естественная мифологизация которых сложилась на гораздо более высоком уровне – Киев, Львов, Одесса, Полтава, Харьков, Ялта, Черкассы. Мифологизация Донецка начиналась как искусственная – пропагандистская. Этот процесс начался в 20-е – 30-е годы ХХ века, в эпоху социалистического реализма. Первые советские мифы Донецка «били» на трудовые чувства, на промышленный энтузиазм и создание «новой исторической общности» – города шахтеров, шахтеров и еще раз шахтеров. Так появились «Донецк – город шахт», «город трудовой славы», «город терриконов», «город людей труда», «город горняков и горняцкой славы», «город черного золота», «город угольной славы» и т.п. Эти идеологемы стали своеобразными магическими заклятиями, которые дополнял культ новых богов, «первогероев» труда: Стаханова, Изотова, Мазая и др.
Несоответствие нищей, голодной и грязной реальности гордым слоганам, как и положено хорошо сделанному мифу, никого не волновало, факты приписок суточных выработок и трудодней прославленным именам воспринимались, я думаю, где-то так же, как факты приписывания в древних литературах вновь созданных текстов «чтимым именам» авторитетных Гомера или Соломона. Мифы создавались не как отражение реального положения вещей, а как пресловутые «цели светлого будущего», и «легкие» неточности только прибавляли им убедительной силы, придавали им особый аромат лучшей, гордой и свободной жизни.
Это утверждение человека труда (равно шахтера, равно человека Донбасса) в качестве супернормы вполне соответствовало советской пролетарской идеологии и активно насаждалось почти на протяжении века.
Советский миф стал заменой космогонии Донецка как шахтерской столицы, он стал первоосновой и базовым фундаментом для последующего развития не только официальных, но и маргинальных мифологических сюжетов. К маргинальным в советский период можно отнести миф о «новом Вавилоне», о Донецке как смешении языков и народов в своеобразной стихийной вольнице. Но и этот миф вырос из «шахтного» прецедента, поскольку это «столпотворение народов» формировалось в попытках убежать от коллективизации и раскулачивания, а это было возможно только при поступлении на работу в промышленный сектор, в основном на шахты.
Сама история Донецка индустриального содержит в себе сложности определения прецедента: Донецк металлургический или Донецк угольный? Но концепт угля победил, он оказался наиболее картинным, представимым, понятным, ярким, узнаваемым, так сказать, пригодным для того, чтобы стать мифом, объединяющим этот город. Затем его дополнил контрастный образ розы как красоты, оттеняющей силу. Появился миф о городе миллиона роз.
Шахтный миф активно использовался многие десятилетия и актуализировался даже во время проведения футбольного Евро-2012, когда Донецк представлял себя двумя эмблемами – ромбом угля и изображением розы в слогане «Сила и Красота».
К.Я.: Как в сегодняшних условиях работают «донецкие мифы» о «самом богатом регионе», «городе шахтерской славы» и т.д.?
Е.Т.: Логично, что в мифе, центральными концептами которого являются «труд», «дело» и «сила», наиболее активно мифологизируется советский период, причем в сторону мифологического плюса. Шахтерский миф перерос в знаменитое утверждение об особом донецком характере, о том, что «Донбасс порожняк не гонит» и т.п. Отсюда – корни той самой донецкой исключительности, особости любой ценой, о которой я уже говорила. Отличия от других возводятся в культ регионального патриотизма, свои всегда лучше чужих, вне реальных оценок и анализа. А поскольку, как мы уже говорили, миф принципиально не терпит проверки логическими аргументами, и требует только фанатичной веры в величие объекта поклонения, то появление мифологемы «Донбасс кормит всю Украину» вполне объяснимо. Умноженное на пролетарскую гордость и упорное нежелание верить в дотационность и индустриальную депрессивность региона, это утверждение стало чем-то вроде мантры, заговора, которым Донбасс поддерживал в себе регионально патриотический дух. Потом появились откровенные идеологические провокации типа «Донбасс – исконно русская земля!», «В Донецке никто не говорит по-украински», «100% жителей Донбасса – русские» и т.п., снова подогревающие примитивность мифасвои – чужие. Разумеется, это примеры искусственной мифологии – использования мифа для формирования агрессивной массовой идеологии.
На мой взгляд, были в донецкой мифологии и другие примеры, свидетельствующие о более зрелом ее периоде. Например, проявившиеся в последние годы поиски исторических концептов – скифо-сарматские образы, мифологизация Юзовского периода и т.п. Конечно, как и любые другие мифы, эти реконструкции псевдоисторичны, они отлакированы, отшлифованы и приглажены под «донецкий патриотизм», но подобные попытки описания космогонии свидетельствуют о гораздо более продуктивной мифологии, чем простейшие схематичные разделения мира пополам. К новым мифологемам отнесем и культ футбола, активно развивавшийся в Донецке в последние годы (хотя и он построен на прямом противостоянии своих чужим). И появившиеся новые символы города – Донбасс Арену, Парк кованых фигур, мосты с замочками влюбленных, например. И активные попытки снять устаревшую маску шахтерской столицы и стать то деловой, то криминальной, то легкоатлетической, то балетной, то футбольной, то хоккейной – но, обязательно, новой столицей. Город явно искал и обретал свое лицо, отличающее его от других. Искусственно созданная мифология прорастала в донецкую почву, прорисовывались ее естественные черты. Но основа донецкой мифологии – простейшее разделение мира на своих и чужих возобладала в своей подсознательности, вылившись в активную форму противостояния в войне на Донбассе.
К.Я.: Полярность и желание делить все на два: черное и белое, плохое и хорошее – это исключительно донецкая черта или же очередной сконструированный миф?
Е.Т.: Разумеется, это одна из основных, базовых черт мифа вообще. В свое время Ролан Барт считал одним из наиболее опасных «пережитков» мифа бинарное деление мира на верх – низ, добро – зло, черное – белое и т.п. Такие антитезы, некогда созданные человеком для упорядочения мира, сегодня, конечно, мешают, смысловой полноте картины современного мира, делают невозможными даже попытки толерантности, терпимости, сосуществования разного и инакового.
Чрезвычайная сложность разрушения таких примитивных мифов связана с глубочайшей подсознательной укорененностью бинарной систематики мира, линия смысла вообще проходит именно по этим тысячелетним противопоставлениям. Каждый из нас подсознательно воспринимает мир бинарно – по отношению к себе как точке отсчета. Но это, так сказать, «исходник» для дальнейшего осмысления и анализа. Если же позиция свои – чужие не подвергается критическому анализу, становится правилом жизни и, более того, культивируется (семьей, системой образования и воспитания человека, СМИ, музыкой, спортом, кино и т.п.), миф «берет свое». Темнота мифологического подсознания выливается в неконтролируемую агрессию массового поведения.
В мифе о «донецких» местная мифология дошла до критической точки такого схематизма, разделения мира на «своих» и «чужих», поскольку в ситуации после декабря 2004 года эта структура из мифа действия (каковым является всякий миф, требующий непосредственного соучастия каждого по «улучшению показателей», по «героическому беззаветному труду» и т.п.) превратилась в миф противодействия. И мы, помимо своей воли, оказались в мире, поделенном на «своих», «донецких», «восточных» и «чужих», «бандеровских», «западных». Не успев оглянуться, мы стали жить в виртуальной стране, в которой не одна столица, а вне ее, две других, мифологических – Львов и Донецк. Мы очутились на самом краю пропасти, якобы несоединимо разделяющей мифологические Восток и Запад, стали всерьез утверждать, что «Донбасс кормит всю Украину» и что «Мы – донецкие, с нами Бог!».
Справедливости ради следует отметить, что и ответные требования «окружить весь Донбасс колючей проволокой», лозунги «Весь Донбасс – сплошная зона», «Донбасс – начало Уркаины», «донбассяне – позор Украины», попытки «изучения» донбасских новороссов, Homo donetskusи, в конце концов, печально знаменитое «Спасибо жителям Донбасса…» суть мифологемы того же опасного и истеричного порядка.
Сегодня мы (я имею в виду не только дончан, а жителей всей Украины) пожинаем печальные плоды того, что с удовольствием культивировали, по крайней мере, последние 10 лет. Мифологическая коррозия разъела огромную пропасть между своими и чужими, и особенно печально, что вместо осознания трагической ошибки прошлых лет, сегодня снова озвучиваются идеи «плюсов для Украины от сдачи Донбасса», ненависти к «донецкой вате» и т.п. Такого рода коннотации интеллигентный, патриотично настроенный человек, на мой взгляд, не может себе позволять даже в мыслях, не то, чтобы в действиях и публичных высказываниях. Мы должны сшивать, а не разрывать, заживлять, а не бередить раны. Если мы хотим жить в одной стране. А мы, дончане (прошу не путать с донецкими), хотим.
А шо нет? Самый самый самый))) Ну и долго жить не приказал)))!