История о самой читающей стране

Советский народ был очень высокодуховным. Это была самая читающая страна и всякое такое. Это нам говорили тогда и говорят до сих пор. Может быть. Одно только странно. Как только наступил капитализм, эта духовность вдруг куда-то делась. Как только, так сразу! Вдруг самая читающая страна бросилась читать дешёвые детективы и смотреть пустые сериалы по телевизору. Как такое могло случиться?

У «патриотов» ответ готов – нас развратили! План Даллеса и всякое такое. Странная, замечу, была эта духовность, если она так быстро и так низко пала.

Ответ предельно прост на самом деле – не был он высокодуховным. И самым читающим он тоже не был. Никогда не забуду язвительную фразу Виля Липатова из какой-то его повести: «а дефицитные книги на книжной полке стояли так плотно, что вытащить какую-нибудь не представлялось никакой возможности». Вот тут – вся квинтэссенция «высокодуховности».

Есть такое умное слово, – товарный фетишизм. В СССР он был куда хлеще, чем во времена Маркса и Энгельса. Плюс к деньгам мерилом престижности стал еще и дефицит. Человек, владеющий дефицитом – коврами, сервелатом, хрусталём, БВЛ, югославским гарнитуром – с презрением относился к тем, кто этого не имел. Помню, как на каком-то дне рождения, что ли, одна гостья обнаружила, что в моей библиотеке нет «Женщины в белом» Коллинза – а в то время это была очень престижная книга. Весь вечер она «отъезжалась» на этом факте, то намекая на содержимое, то прямо говоря, что без Коллинза любая библиотека неполна. Я не стал объяснять ей, что эта книга у меня была, она мне не шибко понравилась, и я поменял её на двадцатитомник Толстого (оцените, кстати, разницу рыночной стоимости – один том на двадцать). Увы, гостья эта была не одинока – я сталкивался с этим постоянно, иногда уж совсем в безумных формах: в одном доме ковров было столько, что ими были увешаны все стены, они лежали на диванах, а на полу они были аж в два слоя!

Поскольку книги в СССР были дефицитом, обладать ими было престижно. Поэтому они у всех и стояли. Тем более, что в состав престижной «стенки» входил и книжный шкаф, и его полагалось чем-то заполнять. А вот читать – вовсе не обязательно. А если и читать – отнюдь не классику. Я это заявляю вполне ответственно, поскольку большая часть моей библиотеки была собрана именно в те годы, в основном путём обмена и покупки на чёрном рынке, я много вертелся в среде «книголюбов» и сравнительную рыночную ценность книг представляю очень даже хорошо. Собственно, и собрана-то библиотека была благодаря тому, что мои литературные пристрастия кардинально расходились с пристрастиями большинства.

Но – к делу. Книг в магазинах на самом деле было навалом, но читать их было решительно невозможно – ну какому нормальному человеку придёт в голову читать, например, полное собрание речей Л. И. Брежнева?

Многие замечательные книги были попросту запрещены, и не издавались никогда – мы узнали о них только в девяностых: Платонов, Набоков, Пастернак, да мало ли ещё .

Другие замечательные книги были как бы не запрещены, но и не издавались всё равно. Например, «Мастер и Маргарита» – как была издана в шестидесятых годах небольшим тиражом, так и не переиздавалась до самых девяностых.

Да и просто хорошую литературу в книжных магазинах невозможно было (по эту сторону прилавка) купить. На них не хватало бумаги.

Тем не менее мы книги читали, в том числе и хорошие. Ну, не буду рассказывать, как очередной бестселлер давали на одну ночь. Но основной механизм добывания книг был построен на обмене книг откровенно плохих на те, которые имели рыночную стоимость, а уж тех – на нужные тебе книги. Схема была отчасти похожа на производство свинины из нефти – нефть продали, купили пшеницы, напекли хлеба, скормили свиньям.

Ну вот, например. Покупаешь в магазине кучу политиздатовских книг – они были очень дешевые во всех смыслах этого слова. Отрываешь корочки, сдаёшь на макулатуру. Сдал двадцать кило макулатуры – дали талон. На талон покупаешь книгу Мориса Дрюона о королях (это было что-то типа нынешней Дарьи Донцовой, такая же жёлтая мура), а уже вот эту рыночную стоимость меняешь на что-то путное. Я, например, сдал шестьдесят кило макулатуры, взял три тома ненужного мне «Виконта де Бражелона» и выменял их на оранжевый одиннадцатитомник очень любимого мною Лескова – и им не спеша наслаждаюсь до сих пор.

Ещё раз обращаю внимание на соответствие: «четыре тома к одному». Оно говорит о реальной рыночной стоимости книг и интересе читающей аудитории. Ценились – Морис Дрюон, Дюма, Стивенсон, Пикуль, «виньетки» (серия фантастических и приключенческих книг в едином оформлении, с этакими виньетками). Не ценились, к моему счастью, Лесков, Толстой, Чехов и прочая классика. Когда книги перестали быть престижной дефицитной вещью – многие их просто выкинули, кто на помойку, кто в гараж, в лучшем случае на дачу. А что читают – да вместо фантастики фэнтези, вместо Дрюона – «Кремлёвских жён», вместо Пикуля – Бушкова. То же яйцо, вид сбоку. «Белинского и Гоголя» (с) этот самый читающий в мире народ с базара не понесёт (как, впрочем, не нёс и в советские времена).

Можно было ещё купить на подпольных книжных рынках книги втридорога (втридорога – это фигура речи, они иной раз стоили на порядок дороже), но они нередко были крадеными. Я однажды очень дорого купил прекрасно изданного «Дон Кихота» в двух томах с иллюстрациями Бродского – и только дома обнаружил там сведённые библиотечные печати. И, каюсь, книгу в библиотеку не вернул.

Ну, и так далее. Кстати, в кармане рюкзака, в котором я вёз из Читы яичные рожки, лежало ещё и дореволюционное издание Нового завета, купленное за кошмарные совершенно деньги – что-то больше ста двадцати рублей. То есть я получил возможность читать Евангелие не в размытых каких-то фотоотпечатках, как до этого, а в виде нормальной книги, пусть даже и с ятями. Но оно того стоило.

В Минске я нашёл неплохой букинистический магазин, и дежурил там регулярно, ожидая, что что-нибудь выбросят. Благо курсы были по вечерам, а днём я был абсолютно свободен. Это происходило так: кто-то приходил, сдавал книги, продавщица быстро откидывала что-то ПОД прилавок, а остальное вываливала НА прилавок. И книголюбы кидались к прилавку, пихаясь локтями (то есть, книги покупались примерно так же, как и капуста).

Книги были не главным источником духовных ценностей советского человека. Главным источником были не они.

Источник