5 марта 1940 года Сталин подписал решение о расстреле польских военнопленных

5 марта 1940 года Иосиф Сталин подписал решение, в результате которого были отправлены на  расстрел 15700 польских граждан – офицеров, которые похоронены в Катыни (около Смоленска), Медном (близ Твери), Биковне (под Киевом) и Пятихатках (под Харьковом). Расстрелы производились в апреле-июне 1940 года.

11041797_805575459510295_6332602537596320243_n

Украиская Миротворческая Школа приготовила к печальной годовщине кровавого преступления советского режима целую серию публичных акций и опубликовала уникальную книгу.

katyn-obkladka2_1

Для Информационного центра “Майдан Мониторинг” эта тема близка и болезненна давно. Летом 2014 года наш старый друг и партнер депутат Европарламента Павел Залевски посетил мемориал расстреляным польським офицерам в Харькове. На обложке книги – цветы, которые он положил на могилу дяди  – офицера резерва Йозефа Яблонского, владельца поместья Усажув. Йозеф Яблонски на предложение побега из Старобельска отвечал возмущенно: «Я же дал слово, польские офицеры не бегут»

Книга Светланы Филоновой “Катынские медитации – эссе и очерки разных лет” будет презентована в Варшаве 11-12 марта. Автор живет в Украине. Прочитав ее книгу станет ясно, почему ей пришлось покинуть Москву еще в 2000х годах.

Для знакомства – фрагмент из ее книги:

—————-

«Мне сегодня приснился дурной сон», – записал в своем дневнике Генрих Штеклер 5 марта 1940г.

Настроение в те дни у многих было скверное.

«5/03. Погода ужасная, снег сыплет уже третий день подряд, сугробы страшные, снега очень много. Жизнь протекает в страшной тоске, которая с каждым днем все растет, ведь не известно, что с нами будет, куда, в какие края поедем». (Их дневника Тшепалки Максимилиана).

Тот день был не только непогожим, он был роковым. 5 марта в Москве на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) было принято решение, отправившее на расстрел 14700 пленников лагерей для военнопленных и 11000 заключенных тюрем западных областей Украины и Белоруссии.

Дмитрий Токарев: …Нас вызвали в Москву для того, чтобы объявить, что мы примем участие в операции; это было приблизительно в марте 1940 года. (…)
Итак, когда мы приехали… туда, нас сразу направили к Кобулову (заместитель наркома внутренних дел СССР, член «тройки», выносившей решение о расстреле – С.Ф.) . (…)
Когда мы вошли, там было наверно около 15-20 человек, точно не помню(…) Кобулов разъяснил, что есть указание высшей инстанции – не произнес названия этой инстанции, позже, однако, я узнал, что это было постановление Политбюро – по вопросу расстрела представителей карательных органов Польской Республики(…)Когда я узнал о масштабе операции, честно говоря я перепугался, хотя не из боязливых – ведь из пограничников.
Дмитрий Токарев, бывший начальник УНКВД по Калиненской области; Петр Сопруненко, начальник Управления по делам военнопленных НКВД СССР и Митрофан Сыромятников, рядовой служащий НКВД, участвовавший в расстрелах в Харькове, в 1992 году были допрошены Главной Военной прокуратурой РФ в качестве свидетелей. Отрывки из протокола допроса Токарева здесь и далее будут цитироваться в обратном переводе по польскому сборнику Katyn. Dokumenty zbrodni. Tom 2. под редакцией В. Матерского, Б.Вошчинского, Н. Лебедевой, Н. Петросова. В оригинале этот документ простым смертным не доступен.

Сегодня мы знаем, что это совещание, на которое с той же целью были вызваны также начальники УНКВД по Смоленской и Харьковской области, состоялось 15 марта.

Из дневника Генриха Штеклера:
16 марта. Урра! Первые ласточки! Сегодня впервые наполовину официально комбриг заявил нам, что те, кто имеет семью за границей (в нейтральных странах), может в ближайшие дни подавать заявление в Ком. Внутр. Дел. о выезде!! Может, действительно прояснится наша безнадежная ситуация. Гудело сегодня в бараке, как в улье.

Из дневника Казимежа Шчиковского:
Март. 16. Наши власти спешно заканчивают наш учет. Что-то висит в воздухе, но что – этого никто не знает, хотя домыслов масса…

Генерал Минкевич убеждает товарищей по оружию: нужно требовать отправки в нейтральные страны. Согласие на отъезд в Германию, или в оккупированную ею часть Польши будет рассматриваться командованием польской армии как дезертирство. А самое главное – не подписывать никаких деклараций. Впрочем, генералы уедут в неведомые страны одними из первых…

Из дневника Анджея Регера:
23.III!. Страстная суббота. Дивно – погода – в воздухе ощущение праздника. Так, словно бы и вправду должно быть что-то «освященное». Боже мой! По-прежнему дискуссии о письмах. Море слухов. Говорят, что, кажется, 27-го должна уехать первая партия! Посмотрим.

Первую партию – 74 человека – увезли из Козельского лагеря 3 апреля. 5 апреля увезли первых 195 человек из Старобельского лагеря.
В тот же день Меркулов получил от Токарева донесение: «[По]Первому наряду исполнено № 343». Это означало, что были расстреляны первые 343 узника Осташковского лагеря.

Из дневника Збигнева Пшисташа:
3(апреля) Я бы очень хотел, чтобы Бог позволил мне вернуться (вместе со всеми) в Польшу, к нормальным условиям работы – чтобы я закончил юридический факультет и мог реализовать свои планы относительно семьи – а потом – потом (…) заниматься научной работой, пусть даже как любитель, но если это будет возможно – профессионально. И при этом жизнь свою так устроить, чтобы она давала мне максимум пользы моральной, физической и материальной, чтобы я мог развивать свой характер, свой разум, свое тело, чтобы я женился на красивой, доброй и любимой женщине, и чтобы у нас были дети – такие, о каких я порой мечтаю; – прошу Тебя, Боже, и о том, чтобы у меня был клочок своей земли с усадьбой где-нибудь в моих любимых саноцких краях, где бы я мог отдохнуть вдалеке от (…) и городского шума. Чтобы этот мой дом и то, что вокруг него, соответствовали тому идеалу, который я давно лелеял, чтобы в нем была хорошая, большая библиотека, мною устроенная, часть которой я мог бы передать в общественное пользование, а часть – своей семье. Боже! Прошу Тебя о том, чтобы мои родители, мой брат и сестра – также вели свою жизнь в соответствии со своими самыми прекрасными намерениями, со своими замыслами и своей волей. Но прежде всего прошу Тебя о том, чтобы все это было – если это возможно, Боже! – в Великой, Новой и Могучей Польше!

Гефсиманским садом Збигнева Пшисташа, так и не успевшего закончить курс студента, были деревянные нары до самого купола в профанированной церкви Оптиной Пустыни. Сквозь отвалившиеся куски советской побелки со стен смотрели на него лики святых. А за окном стояла весна – северная, несмелая, но все-таки весна…

Из показаний Токарева:
…На меня произвело необычайное впечатление, когда они впервые вошли ко мне в кабинет: Блохин, Синегубов и Кривенко. Ну пойдём, начнём, идём! Отказаться было трудно. (…): Это было уже в первый день. Итак, мы пошли. И тут я увидел весь этот ужас. Пришли туда. Через несколько минут Блохин натянул свою специальную одежду: коричневую кожаную кепку, длинный кожаный коричневый фартук, кожаные коричневые перчатки с крагами выше локтей. На меня это произвёло огромное впечатление – я увидел палача(…)
Первый раз привезли 300 человек. Оказалось, слишком много. Ночь была короткая, а нужно заканчивать уже на рассвете. Затем стали завозить по 250.

Из дневника Анджея Регеля:
4.IV. Весь день отъезжают все новые партии. Лихорадочная стирка, шитье, упаковка вещей и т.д.

11.IV.Утром холодно – потом дивное солнце. Уезжает Станкевич… Тоскливо. Когда, наконец, и меня заберут?! Большая партия отъезжает(…)

СОВ.СЕКРЕТНО. ЗАМ. НАРКОМА ТОВ. МЕРКУЛОВУ. 22 АПРЕЛЯ ИСПОЛНЕН 296. ТОКАРЕВ

Из дневника Добислава Якубовича:
05.04.Опять вывозят. Вчера… любимая, ничего не известно, куда нас опять везут. В любом случае – ближе к тебе.

09.04. Вывозят. Всего выехало 1287. Когда же придет моя очередь…

19.04. Вывозят… Все меньше нас. Перед отъездом давали письма. Может, и я получу…

СОВ.СЕКРЕТНО. ЗАМ. НАРКОМА ТОВ. МЕРКУЛОВУ. 23 АПРЕЛЯ ИСПОЛНЕН 292

Из дневника Адама Сольского:
9.04. Без нескольких минут пять утра – подъем в тюремных вагонах и приготовление к выходу. Мы должны куда-то ехать на машинах. И что дальше?
Пять утра. С рассвета день начался по-особенному. Отъезд в тюремных машинах с камерами (страшно!). Нас привезли куда-то в лес; что-то вроде дачи. Тут тщательный обыск. У меня забрали часы, на которых было 6.30 (8.30). Спрашивали меня об обручальном кольце, которое (…). Забрали рубли, пояс, перочинный нож (…)
Еще несколько минут и его, как и 4 420 его товарищей по Козельскому лагерю, поведут через этот лес к краю рва смерти.
Так было в Катыни. Узников Осташковского лагеря привозили во внутреннюю тюрьму НКВД в Калинин.

Из показаний Токарева:
В камеру, где совершались расстрелы, я не входил. Там технология была выработана Блохиным, да, и комендантом нашего Управления Рубановым. Они обили войлоком двери выходящие в коридор, чтобы не было слышно выстрелов в камерах. Затем выводили приговорённых – так мы будем говорить – по коридору, сворачивали налево, где был красный уголок. В красном уголке проверяли по списку: сходятся ли данные, данные личные, не имеется ли какой-нибудь ошибки, да…, а затем, когда удостоверялись, что это тот человек, который должен быть расстрелян, немедленно надевали ему наручники и вели в камеру, где совершались расстрелы. Стены камеры также были обиты звукопоглощающей материей. Вот и всё.

Примерно та же «технология» была и в харьковском НКВД..

«Сыромятников говорил, что хотя в подвальном помещении было что-то вроде звукоизоляции, оттуда доходили отзвуки выстрелов. Говорил, что когда он приводил в подвал очередного поляка, там уже ждали своей очереди еще два-три. По мнению Сыромятникова, эти люди знали, что их ждет. «Как они вели себя?» – спросил присутствующий на допросе польский прокурор. «Они были спокойны», – ответил старик.». (Станислав Микке. «Спи, храбрый»)

И Сыромятников, и Токарев, само собой, категорически отрицали свое участие в расстрелах. Первый всего лишь (делов-то!) выводил узников из камер на расстрел и потом помогал закапывать трупы в Пятихатках. Второй, Токарев, вообще только пару раз присутствовал при сверке личных данных. Даже вопросов сам не задавал, если не считать того единственного случая, когда в «красный уголок» вошел голубоглазый парнишка. Он был с непокрытой головой и все время улыбался. «Сколько тебе лет?» – «Восемнадцать» – «Где служил?» – «В пограничной охране. Был телефонистом» – «Сколько служил?». Парнишка начал считать по-польски, загибая пальцы и не переставая улыбаться. Насчитал 6 месяцев…

СОВ.СЕКРЕТНО. ЗАМ. НАРКОМА ТОВ. МЕРКУЛОВУ. 25/IV ИСПОЛНЕНО 295

28 АПРЕЛЯ ИСПОЛНЕНО 294

29 АПРЕЛЯ ИСПОЛНЕНО 188

Адская машина работала без перебоев. И наконец, захлебнулась, выдохнув напоследок:

22 АПРЕЛЯ ИСПОЛНЕНО 64. ТОКАРЕВ

***

В опустевших спецлагерях сжигали письма. Те, которых пленные так и не дождались, – теперь их некому было читать; и не отправленные письма самих пленных. 13 апреля по решению Политбюро ЦК ВКП(б) в один день были депортированы в Казахстан семьи всех поляков, подлежащих расстрелу. Стало быть, адресаты выбыли.
27 мая 1940 года в ЦК ВКП(б) поступило письмо. Его проштамповали, как положено, и отправили в Секретариат НКВД СССР.

Дня 20. V [19]40г.Розовка
Коханый Ойчэ Сталине. Мы малые деци з балшым прошэнием до Великаго Отца Сталина просим з гарачэго серца, чтоб нам вирнули нашых отцов, которые работають в Осташкове. Нас переслали з Западней Беларуси на Сибир и нам нивилели чьо небуть взяць з сабой. Нам сичас цяжко жывецца, у всех децей мать нездоровые и немагут работаць, и вопшэ нигто пронас не думае, как мы жывем и работы никакой недають. За это мы малые деци голодам прымераем и еничо просим отца Сталина штов про нас не забыл. Мы всегда будем в Совецким Союзе, харошими рабочыми народем, только нам цяжко жыць без наших отцов
.Досвиданя, ойчэ.
Денышын Иван Енджейчик Збигнев Завадцки Фигей Ковалевска Барбара

Über Nataliya Zubar 2360 Artikel
Nataliya Zubar, Maidan Monitoring Information Center, Chair