Александр Герцен: “Гонение на крымских татар”, “Колокол”, 22 декабря 1861 года

В это время явилась прокламация Сент-Арно, обещавшая татарам полное покровительство – 20,000 татар евпаторийского уезда перешла к союзникам. По прибытии 4-го пехотного корпуса, который не преследуя татар, проходил через Крым в Севастополь, татары успокоились и большое число их начало возвращаться из Евпатории – вероятно также и вследствие дурного обращения с ними турок или затруднения прокормить их в Евпатории.

Обратное движение татар в скором времени было остановлено жестокими наказаниями, которым они подвергались в отряде генерала Корфа, где, без всякаго разбирательства, одинаково строго обращались как с виновными, так и с теми, которые сами приводили виновных начальству; тех и других, без различия, наказывали нагайками и переселяли к северу от Перекопа. Сведения эти, говорит Тотлебен, в своей записке, подтверждаются помещиками евпаторийскаго уезда, которые предложили мне (Тотлебену) для большего убеждения в истине обратиться к свите е.в. ген. майору Волкову и ген.-ад. князю Радзивилу, состоявшим при отряде Корфа. Казачьи патрули, говорится в записке Лашкарева, разъезжая по губернии, безпрестанно захватывали татар, под предлогом их намерения перейти к неприятелю, и заставляли откупаться или представляли как изменников. Едва зажиточный татарин выходил за деревню, хотя-бы за водой, его караулил казак и брал на аркан, требуя от 10 до50 р.с. и более, смотря по состоянию, под угрозою в противном случае представить как перебежчика. Кто не мог, или, уверенный в своей невинности – надеялся, что она будет уважена свыше – предавался высшему начальству, которые, не имея возможности и времени разбирать дело, а склонное скорее предполагать в иноверце действительность измены, отправляло всех без разбора за пределы Крыма. Впоследствии, правда, были об их комиссии – но арестанты не могли представить ни свидетелей, ни доказательств, да и казаки, взявшие их, были уже далеко. Таким образом, и по настоящее время множество татар находится в губерниях Орловской, Курской, Полтавской, Екатеринославской и Херсонской.

Общее мнение всех, знающих Крым, единогласно говорит в пользу татар. Это народ тихий, покорный, не имеющий никаких предубеждений против русскаго правительства, несмотря на все угнетения,  народ, никогда не думавший о переходе к единоверцам и далеко не изуверный. Во время самой войны он не изменил России, за исключением выше названных случаев; даже в грабежах Керчи и т.п. он участвовал меньше самих русских и никак не больше армян, греков, евреев и прочих туземцев. Уход многих из Крыма вместе с союзниками объясняется более страхом перед правительством, чем ненавистью к нему. Но по оканчании войны правительство сообразило, что инородное и иноверческое население берегов Чернаго Моря, а особенно Крыма, может быть опасно в случае новой войны, и что надо принять меры к заселению этого края русскими, или по крайней мере булгарами.Поэтому запрещено было отклонять татар и ногайцев от переселения в Турцию, и велено обратить все внимание на выдачу им беспрепятственно сведений, необходимых для получения заграничных паспортов. Такие распоряжения, идучи обыкновенным канцелярским порядком, передавались все ниже и ниже в волостные и сельские правления – и татары узнали вдруг что правительство не принуждает их оставаться в России.

Комментарии к этому объявлению свободы явиться не замедлили.

Спекулянты, русские, греки, армяне, занимающиеся скупкой земель, писаря,  которым хотелось заработать целковый за написание просьбы о выдаче заграничнаго паспорта, землевладельцы, желающие округлить имение – все бросились к татарам, и мигом разнеслась весть, что тех, кто не выселится в Турцию, переведут во внутрь России, в Оренбургскую губернию. Кстати, в том-же 1856 г. учреждена была в Мелитополе новая епархия и пошли слухи о перекрещении татар в христианство, а за тем, по покорении Дагестана, во всех газетах было обнародовано об учреждении общества для обращения магометан на Кавказе.

Тут-же появились какие-то лица, неизвестно кем и откуда посланные, разносившие воззвания к правоверным переселяться в Турцию. Что это было сделано не турецким правительством, а каким-то другим, оказалось впоследствии, когда Турция стала просить об остановке переселенцев, которых она не ждала и не желала. Она и теперь готова выслать назад и ногайцев, обвешанных русскими крестами за службу, и крымских татар, умирающих в Турции чуть не с голоду – но русское правительство не хочет их принимать.

В сентябре 1859 г, едва открылось движение между татарами, чиновник особых поручений при Муравьеве, Лашкареве, бывший тогда в Крыму, донес что 1800 семейств феодосийского уезда, проживающих во владельческих землях, готовятся к переселению, и представил что вредно будет для края, если они станут уходить целыми деревнями, а не отдельными лицами. На запрос Зеленаго у воен.-губ. Жуковского и ген.-губ. Строгонова, находившегося тогда в Петербурге, было ли у них секретное предписание о выселении татар, оба отозвались что была высоч. воля «не препятствовать ни тайному, ни явному переселению татар в Турцию». Затем получено было донесение исправляющего должность управляющего таврическою палатою государственных имуществ ст. сов . Пацукевича от 30 сент.1989  о подобном-же движении в других волостях феодосийскаго уезда, с замечанием, что ему содествовало переселение в Турцию закубанских горцев через Керчь и слухи распущенные спекулянтами. Пацукевич испрашивал указаний каким порядком должно совершиться переселении и объяснял: 1) что переселение большими массами гибельно для страны, 2) что переселяться хотят не только помещичьи, но и казенные крестьяне, 3) что тайное переселение в больших размерах невозможно, а явного нельзя остановить, 4) что замена татар русскими будет стоить больших потерь. От того же числа управляющий палатою просил Муравьева снабдить его предписанием: как 1) подчинить-ли переселяющихся общим правилам по получению паспортов, т.е. уплате 3-х- годичной подати, долгов и недоимок, 2) дозволить-ли имеющим собственную землю продавать ее или обращать в казну. Муравьев, 19 окт. доложил эту бумагу государю, и государь велел внести ее в комитет министров. В исходе октября Муравьев получил: 1) письмо ген-лейт. Ладенскаго от 10 окт., что феодосийские татары не засевают полей и спрашивают, правда-ли что их хотят выселить внутрь России. Он объяснял что выселение их из Крыма было-бы вредно, так как русские, по совйству края, по недостатку водопоев, не захотят идти в Крым и т.п. 2) Донесение Лашкарева от 14 отк., что не фанатизм, но злоупотребления властей и владельцев, а также и слухи о намерении правительства перевести татар из Крыма произвели настоящее движение. 3) Донесение управляющего палатою от 11 окт. в том-же смысле, с ходатайством о дозволении переселять желающих с помещичьих земель на казенные, с условием уплаты за них оброка.

Ни на одно из них Муравьев не дал ответа; только отказал татарам селиться на казенных землях в Таврической губернии, а предоставил, если пожелают, селиться в Астраханской, Оренбургской или Самарской. Только 5 ноября внесена в комитет министров записка по вопросам управляющего палатой от 30 сентября с объяснением: 1) Что Строгонов, с которым Муравьев входил в сношения, отозвался, что он разрешил начальнику губернии не принимать никаких мер к удержанию татар, тем более, что этим достигается цель заселить край русскими, и 2) что Муравьев полагал-бы не препятствовать отдельному переселению за границу на основании общих законов, и выдачу паспортов производить с разрешения начальник а края. Стало, вовсе не было обращено внимания на представления об опасности  для Крыма от выселения татар и на необходимость категорического разрешения вопросов управляющего палатою. Комитет одобрил мнение Муравьева, положение было утверждено 1 дек., а 10 дек. сообщено Строгонову.

Строгонов донес от 27 ноября, что слухи о переселении будто-бы прекратились, между тем Лашкарев в это-же время писал, что движение началось и между ногайцами, которые уже переняли хозяйство у менонитов и стали заводить у себя русские школы.

Лашкарев просил ускорить разрешением на вопросы Пацукевича от 30 сент.

В том же псьме получено было и донесение Пацукевича, следует ли разрешать переселение или нет; при этом он представлял, что обложение ногайцев оброчною податью следует отложить на 3 года. 11 декабря Лашкарев доносил Муравьеву что евпаторийским татарам не выдано тог пособия по случаю разрения войной, какое им было обещано, а выдано только 24 р. страхового за разрушенные дома, тогда как обещано было еще 25 на двор. Что русским в северных округах, воспользовавшимся продажею своих произведений во время войны, было даровано на 5р.29 коп. льгот, а в Крыму на 7  руб.6 коп., а татарам-же, разоренным до основания, которые даже и поправиться не могли по неразрешению министерством вопроса – селиться-ли им на прежних местах, льгот дано всего на 1р.78 к. На эти представления Пацукевичу дано знать, что он свои соображения должен был представить сперва на заключение начальника губернии, а Лашкареву, что он должен быть осторожным, относительно возбуждения в татарах надежд на пособие, и что настоящий предмет не составляет цели его командировки. Начальнику губернии сообщены списки с представлений о переселении ногайцев, с указанием на положение комитета министров. 2 января 1860 получено Муравьевым конфиденциальное письмо Лашкарева от 14 декабря, в следствие словесно переданного Лашкареву Жуковским приказания Муравьева «менее соболезновать о татарах». Он сожалеет, что его взгляд не нравится Муравьеву, но объясняет, что он, как честный человек, не может его скрывать от своего начальника и просит обратить внимание на те основания, которыя побуждают его признавать несправедливым дурное мнение о татарах и считать необходимым отклонения их от переселения в Турцию; переселения массами, по его словам, погубит край, явное переселение должно сопровождаться сложением с остающихся за убылых; исчисляет потери в податях; говорит, что движение может распространиться на все магометанское население России. Наконец, он указывает, что нельзя надеяться на большой успех заселения Крыма русскими и предлагает ограничиться выселением только тех татар, которые идут в Турцию из фанатизма, а на место их  поселить русских, которые прибудут в небольшом количестве и свыкнувшись с краем, будут полезны впоследствии. Лашкареву дано знать, от 27 янв. 1860, чтоб он меньше занимался татарами.
26 января получено отношение от Строгонова, в котором говорилось о поступлении просьб от 74 ногайских семейств о переселении в Турцию и прибавлялось, что хотя переселяться разрешено только татарам, но что Строгонов полагал-бы не стеснять и ногайцев в этом желании; если только несколько семейств их переселят, то, он уверен. Что подобно татарам, бежавшим во время войны за границу, они будут просить о дозволении воротиться на родину. На это Муравьев, секретным отношением от 29 января 1860, уведомил Строгонова, что он с его мнением согласен.

21 марта 1860, Муравьев входил с докладом 1) что по уведомлению от Строгонова, крымские татары, известившись о равнодушном приеме их турецким правительством, оставили прежнее намерение переселяться; 2) что Строгонов ходатайствует о запрещении татарам возвращаться в Россию, а губернатор испрашивает разрешения ограничить их выход 1/10 населения каждого сельскаго общества, и 3) что признавая полезным запрещение возврата, он (Муравьев) сообщил Горчакову, чтоб русские дипломатические агенты не делали пометы на паспортах возвращающихся. Что-же касается ограничения переселения 1/10, то он (Муравьев) по телеграфу предоставил это на распоряжение Строгонова – хлопотавшего о полном изгнании татар, а с себя снял ответственность.
Докладом 11 апреля 1860, Муравьев, повторяя все предыдущее, доводил до сведения Александра Николаевича, 1) о получении Горчакова, что наша миссия в Константинополе не может отказывать в помете паспортов на проезд в Россию крымским татарам, которые сделались турецкими подданными, 2) что он разрешил Пацукевичу покупать в казну собственныя татарския земли и немедленно принимать в казенное управление общественныя. По обоим этим докладам распоряжения высочайше одобрены.
Около того же времени доставили Муравьеву записку Таврического помещика Шатилова, который, признавая пользу замена татарского населения другим, полагает однакож необходимость ограничить переселение известною цифрою в год и ускорить переселением новаго населения. Вследствие этого писано 6 апреля 1860, Строгонову, что полезно внушить татарам, что возвращающихся из Турции будут переселять во внутренния губернии. На это Строгонов отвечал, что такое внушение подтвердить слухи будто правительство желало выселения татар внутрь России и выселение в Турцию услилится. Поэтому, ему разрешено действовать по личному усмотрению. Но 25 мая с высочайшего соизволения внесен в комитет министров доклад, коим разрешено: 1) предварять выселяющихся татар, что возвращение на родину не будет дозволено; 2), Отказывать татарам, переселяющимся в Турцию, в засвидетельствовании паспортов на возвращение в Россию; 3) в случае возвращения без разрешения татар, продавших свои земли в Крыму, не дозволять им водворяться, а высылать их в Саратовскую, Самарскую, Вятскую, Воронежскую, Новгородскую.

20 июля, Зеленый докладывал государю, что выселилось уже 10.000 человек, и надобно ожидать, что в течении года выйдет вдвое больше, что к приобретению татарских земель приступлено, – одни только землевладельцы несут невознаградимые потери. Государь, одобрив предположения, приказал представить в следующем докладе о вспоможении землевладельцам и 28 июля велел командировать из 5го корпуса 1000 человек нижних чинов для вспомоществования владельцам в уборке произведений. Предположение Заленаго о переселении государственных крестьян на владельческия земли в Крыму, (каким образом?) комитетом министров одобрено, и Зеленый вспросил высочайшее соизволение на возложение ближайших распоряжений на месте по этому делу на директора 1го департамента государственных имуществ Гернгроса и на открытие ему кредита в Симферополе на 50.000 р.с. на покупку земель с возвратом из хозяйственного капитала. 25 августа вследствие представления Гернгроса, Зеленый испросил высочайшее соизволение на увеличение 2 годами льгот переселяющимся на помещичьи змели в Крыму и на выдачу по 100 р. на семейство. В другом докладе, того же 25 августа, сказано, что выбыло 60.000 татар, а куплено 4.5. десят.; что Гернгрос полагал необходимым выпустить всех татар, с чем не соглашался губернатор; что вызвано переселением из 5 губерний по 200  семейств и что дальнейшею покупкою земель по мнению Гернгросаспешить не следовало, так как под поселение достаточно общественных земель.
Этот Гернгрос, не зная ничего ни о татарах, ни о Крыме, в несколько дней объехал часть полуострова и везде говорил о бесполезности татарского населения и необходимости не останавливать его выхода; равно что заселение края может быть произведено в короткое время, и что министерством государственных имуществ уже приняты все меры к тому.

В собрании уездных представителей дворянства и дворян, приглашенных губернатором, онобъявил: что государь император полагает «счастливой случайностью» выселение татар, с которым возстановляется будущее благоденствие края, так долго задержанное в своем процветании. Татарин Махмет-Бей Балатухов, владелец 40.000 десятин земли и человек весьма преданный престолу, отец которого в 1812 году командовал татарскими полками, выслушал эти слова, записал их и, получив утвердительный ответ  на вопрос, так-ли он понимает их, сказал, «после этого и  я должен оставить Россию.»
Генгроса, облеченнаго, как полагали, особенной властью (как и сам он выдавал) трудно было убедить, что ему надо сперва изучить страну, а не ускорять выход с первых дней приезда. Ему скоро впрочем пришлось увидеть, что, несмотря на все желание угодить Муравьеву с Крымом нельзя делать всего, что вздумается – 600 русских крестьян, прибывших в Перекоп, отказались селиться на владельческих землях, как не увещевал их Гернгрос. Видя неудачу заселения 4/5 Крыма, лучшей его части, принадлежащей владельцам, Гернгрос стал говорить, что нужно предварительно ограничиться заселением казенных земель – а помещики будут нанимать себе работников из поселенцев!

20 сентября внесена в комитет министров записка Строгонова о заселении Крымскаго полуострова немцами с мнением об этом Зеленаго; записка о ходе колонизации в Россию и представление Муравьева по всеподданнейшему прошению крымскаго доврянства. Комитет, не отвергая пользу привлечения в Крым иностранцев, признал однако необходимым делать их водворение не целыми массами, а отдельными деревнями между русскими, или же фермами или хуторами, и чтобы во всех отношениях они были подчинены не отдельному от прочих сословий, а общему местному управлению. В необходимости привлечения в Крым иностранцев, комитет убеждался еще невозможностью в скором времени заселить его русскими, вызов-же туда поселенце, выходящих из крепостного состояния, он в настоящее время признавал неудобным, а потому находил нужным, чтобы наряду с мерами переселения в Крым государственных крестьян, были-бы установлены облегчительные условия для водворения в оном иностранцев. И вот, правительство вытесняло из Крыма преданное ему татарское население с тем, чтобы заселить в Крым русских – и только когда не стало 100.000 татар, догадалось оно, что русские в Крым не пойдут. Вместо преданных ему татар в Крыму явятся тоже преданные немцы; но спрашивается, какой Крым выгодней для России – татарский или немецкая-шварцзейская провинция. Где скорее водворяется русский элемент – между татарами или между немцами? Правила о водворении иностранцев в Крыму положено сообразить с высочайшим указом 7 июля 1860 г. о новых правах иностранцев, постоянно и временно проживающих в России, и видами стратегическими.
К довершению этого разочарования правительства в легкости заселить Крым, появилась записка Тотлебена, составленная им на месте и ярко описывавшая всё неблагородство и всю нелепость действий правительства в отношении к татарам. Эта записка была передана в комитет министров с объяснениями по ней Муравьева и соображениями со стороны Ланского, а также мнение Ланского по предложению Строгонова уже не стеснять возвращения татар. Комитет положил: 1) остановить выселении татар, тем более, что горные, где исключительный промысел садоводство, а потому еще труднее заменить настоящее население новым; 2) послать в Крым доверенное лицо (князя Васильчикова) которое убедило-бы татар, что правительство, разрешая переселение отдельным лицам, вовсе не имело в виду побуждать к тому (!). По журналу 29 ноября 1860 , комитет сделал распоряжение об истребовании от кого следует объяснений по разным указанным в записке Тотлебена злоупотреблениям Генгроса относительно объявлений о намерениях правительства, равно как и объяснения Муравьева по прочим предметам.

Что-же касается самого хода дела, породившего настоящия плачевныя события, то комитет, признавая, чтоб много было недоразумений и несовместных распоряжений со стороны местнаго начальства (!), но руководствуясь словами е.в. «что прошлого не воротишь,»  полагал ограничиться поручением генерал-адьютанту князю Васильчикову разузнать соверешнно частным образом на месте, каким образом в 1860 г. был оглашен отзыв о татарах, последовавший еще в 1856.
Итак комитет свалил вину на местное начальство, которое, как выше показано, в лице губернатора Жуковскаго и управляющего палатой гос. им. Пацукевича, столько раз представляло Муравьеву и Строгонову о вреде изгнания татар. Но Муравьев и Строгонов хотели угодить Александру Николаевичу – и вот, когда записка Тотлебена раскрыла гибельныя последствия их распоряжения, чтобы выпутаться стал, лгать.
Так в объяснении на записку Тотлебена он говорит, что о стеснении татар владельцами и чиновниками, он узнал только из донесения чиновника Савицкаго в июне 1860 – тогда как об этом говорится в письме Лашкарева от 14 декабря 1859, в донесении его от 14 октября 1859 и в донесении Пацукевича от 11 октября 1859, – Муравьев говорит, что татары не жаловались, что их обложили налогом за право пользования лесом в их собственных дачах, хотя и сознается, что были жалобы деревень Биюк и Кучук-Керменчик, Улусала Авджикой, но называет эти жалобы частными (?). Из дела Леснаго Департамента видно, что ему и в 1859 и в 1860 г. доносили, что татары не могут хозяйничанья лесничих в лесах, которые они считают своею собственностью и на которые имеют планы генерального межевания, в коих дачи названы принадлежащими татарам; а тем более им непонятен лесной налог, доходящий местами до половины стоимости десятины леса, если ее купить в собственность.
В январе 1860, Лашкарев писал ему: что разбивки в Крыму крестьянских лесов на лесосеки и обложение их налогом производит ропот между татарами; что татары жалуются, что их наряжают на лесные работы, на окапывание лесов канавами и постройку стражнических домов и что эти работы в размере превосходят число дней, определенное 573 ст. Устава Леснаго.

Стараясь свалить вину переселения татар не притеснения землевладельцев, Муравьев говорит, что большая часть ушедших татар проживала на владельческих землях – тогда как татар, живших на помещичьих землях, около 43.500 душ, а живших на казенных 42.500 душ. Из этих 42.500 душ было 28.000 ногайцев, начинавших уже вводить у себя западный способ обработки земли и заводить школы. Если обратиться к численному отношению, существующему между поселением земель владельческих и казенных, то окажется, что на первых проживало ¾  всего населения и стало быть с казенных ушло больше чем с владельческих. Из такой-то лжи и мелких уверток, которых не стоило выписывать, состоит объяснение министра государственных имуществ в опустошении целаго края, в событии, которое прибавляет еще одну страницу к истории царствования Александра Николаевича и его министров.
Чтобы понять преступность правительственных распоряжений, заметим, что из 241.000 душ магометанскаго населения Крыма – ушло 100.000. Вот что писало в сентябре 1860 г.,  таврическое дворянство Ланскому: «Вся степная часть полуострова уже представляет вид пустыни: села без жителей, поля не вспаханы и нет сомнения, что с будущею весною, горная часть, в которой движение татар относительно к степной еще мало заметно, представит ту-же пустынную картину. Потери, понесенныя правительством и частынми владельцами, огромны – цифры  уже теперь представляют цифры потерь, понесенных в минувшую войну. Будущность им представляется еще ужаснее, и недалее, как в следующем году, владельцы и остающаяся часть населения не в состоянии будет исполнять ни денежной ни натуральной повинности. Доказательством потерь частных владельцев служит упадок цен на поземельную собственность с 20 – на 6 и на 3 р. за десятину. Едва-ли самая кровопролитная война, общий голод или моровая язва могли бы в столь короткое время обезлюдить край – его опустошило, самою администрациею ускоренное, переселение татар. Однако только заселение страны с такою-же быстротою, с какою она опустела, могла-бы спасти их и правительство от угрожающих убытков и бедствий. Заместить ушедших в 4 месяца татар таким же числом казенных крестьян и в столько-же времени, в сколько первые вышли, невозможно без огромных пожертвований и в людях и в деньгах. Не менее важно и то обстоятельство, что предполагаемое переселение не может быть успешно, ибо едва-ли казенный крестьянин согласитсядобровольно идти в помещичью землю, если ему будут представлены льготы, едва выходящие из пределов тех. Которые при существующим узаконениями даруются при переселении на казенныя земли.»

А в Крыму 3/5 земель принадлежащих частным владельцам; в казенных только 1/5 преимущественно в северной части полуострова, где одни солончаки.

Сверх того, русские, которым самая мысль жить не на своей земле ненавистна, тем более не пойдут в Крым, что там даже и у казенных крестьян часто нет пастбищ и они должны брать в аренду у помещиков. Казенныя земли, годныя к возделыванию, попадаются такими мелкими лоскутами, что деревня казенных татар часто стояла на владельческом участке, а земли приходилось по  десятине на душу. Всех собственно крестьянских земель было до переселения 430.709 десятин. Генгрос купил в казну 4.500, Пацукевич приобрел сверх того 13.000 д., – остальное скупили владельцы и спекулянты из армян и греков. Даже в этом Муравьев оказал свою неспособность ко всяком толковому делу; если-б все крестьянские земли обратились в казенныя, тогда по крайней мере Крым не был-бы закрыт для русских крестьян. Но по милости Муравьева, государству в будущем предстоит тяжелая операция выкупа целой страны у ея землевладельцев-помещиков.

Между прочим Муравьев в настоящее время губит своими распоряжениями две страны. На Амуре идет насильственное заселение, со всеми гибельными последствиями для переселенцев, которых насильно  перегоняют из края в край, только потому, что министру г.и. показалось нужным выхлопотать, чтобы Александр Николаевич не утвердил проекта Муравьева-Амурскаго «о допущении свободнаго переселения на Амур в самых обширных размерах и без малейшаго во всех отношениях ограничения», и добиться, неизвестно зачем, дозволения заселять его по своим распоряжениям, плоды которых всем хорошо известны.

Так и с Крымом, несущим на себе следы его распоряжений, на которыя недавно ездил любоваться Александр Николаевич. Выход Крыму один – или сделаться немецкой колонией, или – притоком всех гонимых, беспаспортных, беглых, сектантов и т.п. Пусть правительство объявит, что за Перекопом не требуется ни веры, ни паспорта. Люди, которые готовы приняться за всё на свете и жить где угодно, только-б не умереть с голоду, рады будут броситься и на садоводство и на фермерство, и Крым быстро поправится ими. Они сами выкупят его у его теперешних владельцев, а, судя потому как они ведут себя в Сибири, владельцы не будут обижены ими. Но правительство этого не сделает, а через несколько времени существование безпаспортных и гонимых за веру останется только в предании. Крыму предстоит быть  немецким, в следствие стратегических соображений Александра Николаевича и его Муравьева. Муравьев, злоупотребивший доверием государя из желания ему подслужиться, подлежит верховному уголовному суду, за совершение измены – отторжение от государства его провинций.
Татары плакали, разставаясь с Крымом, брали по горсти земли с отцовских могил и со словами: «мы 60 лет ели русский хлеб, дай бог здоровья русскому царю!» покидали родные берега. – А в Турции ждали их бедность, голод и – от султана 15 к.с. в неделю милостыни нищим, безнадежно скитавшимся по константинопольским улицам.”

 

P.S. 1) Вот как описывал эту политику империи Абдурешид Медиев, депутат Государственой Думы, на ее заседании 09.04.1907: “По данным различных изследователей, еще 50 лет, тому назад, сейчас послекрымской кампании, наши крымские татары дошли до такого экономического упадка, что едва-едва выносили податное тягло. Прошло 50 лет, и татары дошли уже до такого состояния, что начинают дегенерировать, начинают вымирать. Но мы не хотим умирать, мы хотим новой жизни, и мы твердо уверены, что когда (указывая налево) эта сторона Государственной Думы восторжествует, и когда мы сообща и уравнительно будем владеть землей, то будем жить новой жизнью и с новыми силами.”