В первых трех частях интервью ультрас “Шахтера” и доброволец АТО Виталий Овчаренко рассказал о зарождении пророссийского движения в Донецке, борьбе с боевиками после захвата столицы Донбасса и первых месяцах на фронте.
Виталий Овчаренко: Ультрас “Шахтера” принципиально не дрались во время поездок на Западную Украину
Виталий Овчаренко о партизанской борьбе в захваченной террористами столице Донбасса
Окончание беседы Виталия Овчаренко с журналистом ONLINE.UA Ярославом Гребенюком посвящено выходу из окружения в Дебальцево во время одного из самых больших сражений войны на Донбассе зимой 2015 года.
Ехали в “Газели” втроем, а у меня в голове мысль “Машина — идеальная мишень!”
— А затем мы стали выходить из окружения. 16 февраля попытались сгруппироваться со 128-й бригадой. Выехали, но на окраине Дебальцево по нам стала жестко работать артиллерия. Все залегли.
Потом машины развернулись и стали возвращаться на базу — и тут я потерялся. Ехали в “Газели” втроем, а у меня в голове мысль: “Машина — идеальная мишень!” Я выбрался из машины, пошел и увидел группу, как тогда думал, ребят из нашего батальона. Но это оказались нацгвардейцы. Рассказал им — кто я, куда направляюсь. В общем, я решил идти на базу, которая была метрах в пятидесяти, и только от них стал отходить, послышались крики: “Сепары! Сепары!”. Вернулся, мы резко начали занимать круговую оборону. Закрепились на автобазе, и снова начались бомбежка и стрельба. Ночью не рискнул возвращаться на базу, свои могли за сепара принять — обстановка была на пределе.
Утром вышли, начали перемещаться — опять загремело. Забежали в частный сектор, в чьи-то дома. Крыло так, что взрывной волной выносило окна, пыль залетала в хату. Мы штабелями просто лежали на полу. В очередной раз подумал: “Мы здесь и останемся!”. Но нам снова повезло. Там недалеко стояла техника, нужно было выбираться к машинам. Две из трех завелись, третью заминировали и поехали на командный пункт. Опять стали бомбить, мы едем, видим мертвый город и не знаем, что ждёт в следующую минуту.
— Ты рассказываешь — такое впечатление, что только русская артиллерия там и была.
— А это каждый по-своему запомнил. И пулеметы били, и снайперы сидели на чердаках, стреляли по автобазе. Но, видимо, у меня в памяти так осталось — постоянно гухает. А кому-то наоборот — звук трассеров слышится. Как оказалось, мне именно бомбежку тяжелее переносить, нежели стрельбу. Наверное, потому, что при бомбежке от тебя ничего не зависит. Хотя, по сути, и при автоматической стрельбе тоже от тебя мало, что зависит. :)
И вот мы стали отбиваться. Ребята, с которыми я был, я понял, это “спецура”. По их выправке, по оснащению, по повадкам, по движениям.
И там был танк сепарский — он, гад, мешал жизни. Подъезжает, обстреляет и скрывается. А у нашего вроде как что-то случилось со спусковым механизмом в дуле. В общем, нашему на перезарядку чуть ли не 10 минут нужно. Я вот сижу, прижался к стене, и один из наших, говорит: “Давай, таскай нам “мухи” (гранаты для “РПГ-18 Муха” — ONLINE.UA).
У меня спрашивают: “Понял, где их брать?” Сказали — где. Прибегаю на базу, говорю: “Мне нужны “мухи”!” — “Какие мухи?” Запомнил, что меня так странно приняли, наверное, подумали, что я тронулся, но что проще дать, чем отвязаться. Короче, дали, принес я первую партию.
В это время, чтобы было понятно, идет стрельба жуткая, свистят пули. И я совершил пять, может больше, таких пробегов — туда-сюда. Назад с “мухами” было проще бежать, то одноэтажное здание, куда возвращался, давало хоть какое-то ощущение защищенности. Тяжело себя пересилить. Понимаешь, там настоящий бой был. Вот уже собрался, открыл дверь, тут недалеко взрыв — пыль внутрь заносит — и закрыл сразу дверь!
Первый раз я минут двадцать решался, а потом легче пошло, может быть, освоился. Ко мне мощный такой вояка подошел, говорит: “Друже, шо ти тут стоїш? Твої “мух” чекають. Хлопці зараз в ж***, а ти стоїш “рєшаєшся” — біжи вже!” И побежал. Так и бегал — вернусь, отдам первому попавшемуся и обратно. А потом вообще замес начался. Бегу с грузом, помню только хлопок, в глазах побелело — как молния, меня об бетонную стену швырнуло. Через какое-то время, может секунда, может десять, я очнулся, лежу на замерзшей земле и ее пальцами шкрябаю. А другая рука у меня трясется. И в ушах гул низкочастотный — как если ухо сначала открыть, а потом закрыть. Пошевелил руками — работают, спину вроде тоже чувствую, и вот я помню, что я именно решаюсь некоторое время — пошевелить ногами или нет? С ногами тоже нормально. Осмотрелся — вроде красного на теле нет ничего. А, и еще — где-то рядом крупнокалиберный пулемет работал, смотрю, метрах в тридцати от меня куски земли взлетают. А может, и не пулемёт — но землю мерзлую отлетающую помню очень хорошо.
И тут бежит вояка, у него кровь со лба хлещет. Он кричит: “Шо ти тут розлігся!? Вй***й!” Я благополучно подрываюсь после его слов, бегу три метра и тут вспоминаю, что “мухи” забыл. А толку мне без “мух” идти? Разворачиваюсь, подхватываю эти “мухи”, спотыкаюсь, падаю, снова падаю, бьюсь головой, бегу дальше.
Наконец, добегаю до укрытия, отдаю груз, сажусь под стенку, говорю: “Капец!” А там еще шутник был один, дядька такой взрослый, он так встретил: “Шо так довго? Ми вже думали — тебе завалили! Гигиги!” Я сам проржался, но в голове — полный винегрет.
А в следующий раз прибегаю с “мухами” — а на той позиции уже никого нет. Вот честно скажу — я посидел некоторое время, никто не появился, я “мухи” там оставил и убежал. Искать там кого-то на то время, я думаю, не имело смысла — всюду стрельба. Ищу, куда приткнуться, смотрю возле ямы с плитой какие-то типЫ наши сидят: “О! Біжи сюда!” Ну, хоть крыша над головой! Вот в этом блиндаже я закурил в первый раз, до этого не курил. Я еще помню, потом сигарет не было, побежал стрельнуть сигарету, чуть взрывом не накрыло. Тоже смеялись. Потом одна группа ушла, нас два человека осталось. Я и взрослый мужик. Он говорит: “Ты же доброволец?” Я: “Та нет! Я из райотдела в Артемовске, пэпээсник!”
— А почему ты ему не стал говорить, что ты — доброволец?
— Чтобы не знал никто — мало ли что, в плен попадем, там, если ты призывник или кадровый военный — один разговор, а доброволец — значит “бендера-правосек”, шансов уцелеть в разы меньше, а я ж ещё и сам “донбасянин”, а для нас слово “плен” почти равносильно смерти. Да и в разных сепарских списках я был.
И у того мужика была рация, он услышал, что сепары уже на территории базы, блиндажи зачищают. И он сказал, что сам родом из Луганска или из области, а служил во Львове, поэтому ему, как и мне, добровольцу, плен не подходит. “Но я сам себя завалить не смогу!” — говорит. “И я не смогу!” — отвечаю.
Он предложил вместе выбираться. Мы взяли по гранате и договорились действовать так: каждый выскакивает, бросает свою гранату в сторону и бежит-шмаляет. Мол, кто-то один выживет, а если повезет — то и оба. И вот мы уже наготове, собираемся с духом — и тут произошло еще одно чудо тех долгих дней.
Послышалась пальба. Как оказалось, это не сепары, а какой-то наш отбившийся отряд прорывался к штабу. В блиндаж стали забегать бойцы. Получается, нам не надо было бежать по открытой простреливаемой местности. Переждали ночь. И вот образовалась группа — хорошие бойцы. Стали придумывать, как выходить из окружения. На то время уже было понятно — нас сметут утром. Решили выбираться любой ценой, если нужно — ползти. Была тактика такая: выползать в поле, идти по дороге по направлению к Логвиново, но не именно по дороге, а параллельно ей, обходить Логвиново, а дальше идти полями, обходя села, посадки. Посадки рискованны — там или растяжка, или засада. Идти ночами, а днем пересиживать в каких-нибудь буераках-оврагах. Еще кто-то компас нашел, говорит — будем идти по компасу. Но не забываем, что это была зима с морозами. В Иловайске во время окружения хотя бы лето было, можно было днем спать в укрытиях. А зимой — минус двадцать. Не знаю, как бы этот прорыв закончился… Но, слава Богу, этого не случилось.
Потом по нам из соседних домов стрелял пулемет. И никак не могли понять — откуда он ведет огонь. Возможно, с чердаков. И вот мы несколько раз так делали: выбегали, обстреливали чердаки и возвращались. Заряжались — и назад.
И тут был такой момент — мобилизационный. Я зашел в предбанник КП и услышал, как кто-то из наших вояк, как я понял, сепаров по рации кроет. Типа, да идите вы нах*р сдаваться! “Попробуй возьми нас, тварь!” И я после этого даже духом так воспрянул — эгегей, не все так плохо, да мы еще прорвемся! И нашел сухпайки, разорвал их, хоть перекусил немного — две галеты съел и стакан воды выпил.
И вот — ночь. Мы собираемся выдвигаться. Я, помню, пораспихивал по карманам эти галеты, патроны. И тут мне сказали, что наши, моя группа, где все МВДшники, — в третьем боксе. Меня отвели к ним. А там, возле нашей техники, были оборонительные завалы: ящики с землей, деревья. И у меня уже к тому времени, появилась надежда, что повезёт все же выбраться живым. Почувствовал “жагу боротьби” — стал высовываться даже там, где не и надо было. К примеру, из всех кто в боксе были, только мы втроем начали эти завалы расчищать — под обстрелом. Тупо по нам били. Как никого не убило — не понимаю. Но мы завалы разобрали.
Тут началась другая фишка — один из автомобилей, на котором мы должны были уезжать, не мог завестись, никак с аккумулятором не могли разобраться — фары мигают, а двигатель не заводится. А колонна уже собралась — за забором, мы все слышим! Появился риск остаться. Елки зеленые! Я говорю: “Пацаны, надо всю эту хрень бросать, к колонне пробираться. Хоть на крышу лезть!” А они: “Мы сейчас аккумулятор с БТРа донесем — заведем!” Хорошо. Принесли, но опять не заводится. А часть колонны уже тронулась. Уже некоторые туда рванули, и я говорю: “Пацаны! Мы сейчас одни тут останемся. Извините, я попытаю счастья в колонне!” Они: “Та без проблем!”
Подбегаю к последнему кунгу (армейский автомобиль с фургоном, — ONLINE.UA), стучусь: “Мужики, откройте!” Отвечают: “Все забито!” — “Так я же один!” Говорят: “Ладно, залезай! Сколько вас еще будет таких “одних”! Затащили меня, я там сел — у самых дверей. Еще подумал: “Хорошо! Если жесть начнется, быстро выскочить успею”. Едем, двери открыты, я наблюдаю, за нами еще одна машина нарисовалась. Приехали к 128-й бригаде. Там людей подобрали. Потом еще каких-то типОв взяли с собой. Да, я был не последним.
Потом попали под один обстрел, второй обстрел — колонна начала рассыпаться. Одни стреляют, другие прорываются. Но до полного хаоса это не скатилось — потому что своих на дороге не бросали! Если два-три типа бегут, то даже при полном обстреле тормозили, на полуходу их хватали, затягивали.
За нами ехала грузовая машина — вот их взрывом накрыло (рядом приземлилось с ними), даже нас тряхнуло. Машина упала набок, и я видел, как из кузова пацаны просто посыпались.
Много раз останавливались, вылезали, отстреливались, ехали дальше. Это уже какое-то дзеновское нереальное состояние было, когда ты уже не ты — бегаешь, стреляешь, рычишь, кричишь, хохочешь… А потом не сориентировались, начался прорыв через очередной обстрел — машина тронулась, нас четверо осталось. И вот догоняем, один заскакивает на полном ходу, второй, — а я не успеваю. И мы с одним бойцом рядом бежали и глазами встретились. И произошло такое невербальное общение: и его глаза, и мои глаза сказали: “Дружище, держимся вместе, если что, выбираться будем вдвоем!” И я бы без него в машину не сел, и он бы — без меня. Я точно в этом уверен. А машина-то наша все дальше. И мы бежим, то я упаду, он меня поднимет, то я помогу. Если честно, испытал такой маленький ужас: мы не знаем где мы, не знаем даже, где север, восток и запад! И сами. Тот хлопец слабо бежал, я бы мог оторваться, но бегу — оглядываюсь. Не хочу его потерять. Даже ход замедлил. И тут случилось чудо. В нашем кунге спохватились, что не все на месте, покричали водителю, и он остановился. Я не могу передать, как я летел! Сходу в кузов прыгнул, и пацаны меня подхватывают, за каску, за “броник” — кинули в середину. И тут на меня падает туша второго хлопца, что за мной бежал: “Вибач!” Смеюсь: “Та ладно. Дружище! Хоть до Артемовска готов так ехать!”
И опять засада — бьют с двух сторон дороги. Высыпаемся, начинаем стрелять. Я уже пытаюсь разобраться: “Ага! Вон там огоньки — но туда не дострелить прицельно. А вот по тем вспышкам — можно! Но так, чтобы по своим не попасть!”
А рядом лежал один вояка, спокойный, собранный — вот на таких держится вся армия. По виду похож на таких дядек, что еще до войны по Майдану шарились, с запорожскими усами. Он в белом маскхалате, весь в лентах пулеметных, маленький такой коренастый дядька, весь грязный как черт. Говорит: “Шо, страшно, бл***ь?” Я говорю: “Еще и как!” — “З РПГ стріляти вмієш?” — “Не вмію!” — “Бл***ь, де вас таких набирають! Вон — КРАЗ бачиш? Там попроси — три постріли для РПГ! Зараз буде шоу!” — “Не пойду!” Но он раза три гаркнул на меня, я понял — надо бежать!
Подрываюсь, добегаю к КРАЗу, и тут сработала культура — я вместо того, чтоб орать, начинаю стукать по борту. И тот чувак, что там сидел, не испугался, отдернул штору: “Шо треба?” — “Три постріли для РПГ!” И тут еще одно чудо: он не стал долго рыться-искать и не послал меня подальше. А буквально через две секунды дал мне выстрелы и так же быстро исчез. В это все время идёт стрельба.
Я прибегаю к дядьке, тот: “Молодець, швидко! Дивись: зараз буде шоу!” Он моментально заряжает РПГ, очень быстро и четко всбегает по насыпи — как по ровному. Встал на колено, выстрелил, будто не целясь, упал на бок и скатился с дороги снова ко мне: “Ну як?” — “Добре!” Заряжает второй, бежит, стреляет — но уже с другого места. А третий, говорит, мы еще придержим.
— Так куда он стрелял?
— Там внизу был ярок, в нем какие-то дома — то ли село, то ли “фазенды”. Вот оттуда по нам работали. И вот я не знаю — дядька попал по ним или не попал. Но после его выстрелов пулемет замолчал. Может просто испугались, отступили.
Фильм “Редкодуб и Дебальцево” от бойца 25-го батальона “Киевская Русь” Романа “Кино”
https://www.youtube.com/watch?v=TfJ73ZMqFbM
Во время отступления мы точно не были мальчиками для битья
Короче, когда человек шестьсот или сколько там нас в колонне было, хотят жить — не так-то легко нас и обстрелять. Все на пределе, гасятся до последнего.
Вот было во время другой засады. Идет обстрел, а две наши группы пошли в атаку — очень классно, подготовлено, двумя крыльями. Одни приблизятся — одни стреляют, другие бегут, потом наоборот. И тоже стрельба прекратилась. Во время отступления мы точно не были мальчиками для битья. ТипЫ наши сражались очень жестко. Я рад, что был рядом с настоящими героями.
Еще две БМП колонну сопровождало. Честь и хвала им! Так они кружили вокруг, петляли, петляли, обстреливали, все разведывали — выводили колонну. Мы шутили: “Пиво этим танкистам вся колонна до конца жизни должна покупать!”
А потом наш кунг влетел в речку. А мы столько людей подобрали, что там уже вдвое больше было, чем когда выехали. Пересели на другие машины. Я на МТЛБ 128 бригады (Многоцелевой тягач лёгкий бронированный — ONLINE.UA). Был случай по дороге, когда мы с БМП одним, отъехали от основной колонны и подобрали в поле около 20 наших ребят, как я понял, выходивших из Дебальцево всю ночь пешком. Героические ребята. По ним было видно — многое прошли.
И вот мы, наконец, добрались к своим — пробка возникла: БТРы, волонтеры, раненые, “скорые”, хаос. И еще одно чудо. Я вижу грузовик, и в нем сидит мой настоящий боевой побратим Вася — тот самый, с которым ездили дебальцевский горсиполком фотографировать. “Вася, ты жив!” Смеется: “Них*расе, и ты жив!” Выпрыгнули, обнялись.
А тут врачи, санитары каждую машину проверяют — если есть раненые, отправляют в госпиталь на “скорых”. Ведро с кипятком стоит — отогреться можно. Некоторые машины назад отправлялись в поле, снова под обстрел — подбирать пеших. Подъезжали людей ссаживали и назад — за ребятами. Вообще мы тем водителям техники, а особенно тем двум БМПшкам до конца жизни обязаны.
Вот такой был винегрет.
А сейчас книжку пишу об этих событиях, о наших ребятах с которыми мне пришлось быть — до мельчайших подробностей, думаю, к осени она будет готова. Беседовал Ярослав ГРЕБЕНЮК Теги: Донецк, бои, интервью, война, Донбасс, артиллерия, Россияне, АТО, ДНР, Дебальцево, Ярослав Гребенюк, Виталий Овчаренко Источник: ONLINE.UA
Источник: news.online.ua